Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов

Голос Репнина, методично предъявлявшего Кувайцеву доказательства его причастности к преступлениям, становился глуше и глуше. Людей в кабинете будто начал окутывать плотный горячий туман, подступала тошнота, волна нестерпимо жаркого воздуха перехватывала дыхание… Кувайцев понял, что неопровержимость улик очевидна. Дальнейшее запирательство не имело смысла.

– Не надо никаких возниц… никаких Матвеев… Я не хотел убивать… Это случайность!

В наступившей тишине неожиданно раздался выкрик Кнута:

– Джокер[75], братва! Репей и есть Репей! Слава Богу, есть и правильные мусора!

Полковник с удовлетворением смотрел на Тимофея Кузьмича, а Жаров, не скрывая гордости за тестя, строго одёрнул Кнута:

– Кожин, не забывайтесь!

– Да что ты понимаешь, начальник…

– Уймись, Евгик! – Репнин поддержал капитана. – Не место и не время…

– Вот именно. – Жаров встал и медленно обвёл хмурым взглядом задержанных. – Сейчас самое время предъявить каждому из вас официальное обвинение на основании имеющихся доказательств… Товарищ полковник, у вас возражений нет?

Глава 31. Пути Господни неисповедимы

Комната была наполнена свежестью утра и солнечным светом, когда Глеб осторожно открыл глаза и на какое-то время замер под впечатлением сна. На тумбочке мерно пощёлкивал будильник, добросовестно, но безрезультатно отзвонивший в восемь часов. Стрелки его показывали уже начало десятого.

– С добрым утром, дрыхля! Проснулся?

Глеб удивлённо повернулся на знакомый голос и увидел подходившую к кровати Татьяну. Она была в простеньком, но всегда очень нравившемся Глебу платье – сером в коричневую полоску. Её пышные каштановые волосы с аккуратно завитыми концами слегка касались хрупких плеч. Обрамлённые длинными ресницами серо-голубые выразительные глаза тепло смотрели на Глеба. Небольшой прямой нос с несколькими конопушками и чётко очерченные улыбающиеся губы придавали облику девушки неповторимый шарм.

– Привет, Танюх! А ты что тут делаешь?

– Жду, когда ты проснёшься. – Татьяна подошла и села на край кровати. – Папа вчера сказал мне, что ты приболел немножко, вот я и приехала… Как себя чувствует участник операции «Антиквар»?

Глеб взял руку девушки и горько усмехнулся:

– Какой там участник? Одно только поручение выполнил – и с копыт. Я, честно сказать, Танюха, ничего толком не помню, что произошло после моей встречи с какой-то Машей. Стыдоба! Перед Сергеем Михайловичем опозорился…

– Не забивай голову глупостями! Ничего особенного не произошло. Просто у тебя не выдержали нервишки. – Татьяна ласково потрепала Глеба по взлохмаченной голове. – Такое может с каждым случиться. Мы с матушкой Мариной и отцом Петром всю ночь присматривали за тобой. Венька тоже не отходил. Молодец мальчишка! Это настоящий друг… Мы его только под утро уговорили пойти вздремнуть. Слава Богу, всё обошлось! Вставай, чай пить будем у отца Петра. Марина напекла пирожков с картошкой и пончиков с яблоками. Они нас пригласили и ждут, когда дрыхля по имени Глебка проснётся. Пойду обрадую добрых людей. – Девушка легко вскочила с кровати и, помахав Глебу рукой, скрылась за дверью.

Наскоро умывшись, Глеб натянул рубашку, брюки, сунул ноги в шлёпанцы и включил магнитофон. Забытый в нём диск ожил ритмикой Кинчева:

…Крест не уронить,Гнуться, но держать,А коли уронил –Так суметь поднять,Да ценить теплоТвоего огняНаучи меня,Родина моя!

Забыв, что его ждут у отца Петра на чай, Глеб достал с книжной полки толстую тетрадь в сером клеёнчатом переплёте Венькиного изготовления. В неё он записывал интересные, на его взгляд, высказывания о рок-музыке, а иногда и собственные мысли. Вот и сейчас, слушая Кинчева, Глеб взял шариковую ручку и открыл тетрадь на свободной странице, где через несколько минут появилась новая запись: «Теперь я точно знаю, что рок не был и никогда не будет массовой культурой. Это субкультура, это музыка для думающих людей, способных к сопереживанию с автором и исполнителем. Рок можно не любить. Но он достоин уважения хотя бы за то, что объединяет тысячи и тысячи молодых (и не только!) людей, не желающих барахтаться в липкой тине попсы».

Глеб посидел, машинально щёлкая кнопкой возврата стержня авторучки, и добавил: «Рок зовёт, требует, будоражит, ищет… Он старается задеть за живое, ковырнуть так, чтоб стало больно, чтоб ты задумался, почему тебе вдруг стало больно. Попса – примитив, имеющий право на жизнь как любой микроб, как любое одноклеточное создание. Она ориентирована на самые невзыскательные вкусы, на самую низменную, животную потребу своих поклонников. Сегодня не нужны думающие люди (а нужны ли они были когда-нибудь?). Потому попсу и лелеют, открыты фабрики по её клонированию, она исправно, действительно как невидимый коварный микроб выполняет порученное ей дело: разлагает, одурманивает, превращает людей в тупое быдло, с которого можно беззастенчиво „рубить бабки“, не задумываясь о том, „что же будет с Родиной и с нами“. Обидно!»

– Глеб, где же ты? Мы уже заждались! – Татьяна шумно вбежала в комнату. – Чай остынет, идём… Или тебе снова нездоровится? – с тревогой всмотрелась она в задумчивое лицо парня.

– Нет, Танюха, всё в порядке. Кинчев задержал. – Глеб со смехом кивнул на магнитофон. – А потом вот за тетрадку свою зацепился… Пошли!

За чаем засиделись: с отцом Петром и матушкой Мариной время всегда пролетало незаметно. Два раза прибегал Венька. Он искренне обрадовался, увидев Глеба в полном здравии. Тут же сообщил, что конкурс-фестиваль рок-групп состоится через месяц. Сказал, что вечером вся их группа соберётся на очередную репетицию и Глебу тоже обязательно надо быть.

Забренчал мобильник – звонил Шведов. По тому, как лицо Глеба расцветало радостью, нетрудно было догадаться, о чём речь. И друзья не ошиблись: Кузнецовы сегодня возвращались из больницы домой. Встречать их решили вместе. Глеб позвонил отцу Константину, и тот тоже безоговорочно вызвался ехать с матушкой Пелагией на встречу со своими дорогими хиппарями.

По пути к Кузнецовым компания надеялась ещё успеть проведать Василия Гавриловича Подрядова, если разрешат врачи. Сердце этого благородного человека едва выдержало удар, нанесённый дочерью и его любимым протеже – Игорем Кувайцевым. Инфаркт отступил, сделав своё чёрное дело. Сколько времени займёт период реабилитации, никто из врачей точно сказать не мог. Сам Василий Гаврилович бодрился, но мысли всё равно настойчиво уводили его к случившемуся, и ничего с этим он поделать не мог. Что заставило Дашу встать на преступный путь? Разве она в чём-то нуждалась? Да если бы даже и нуждалась, мыслимо ли пренебречь Божьим предостережением «Не укради»? Здесь другое, не иначе что-то другое… Пресловутый адреналин? Может быть. Или расхожее утверждение, что у богатых свои причуды и бешенство с жиру, – реальность? Тоже не исключено. Но, скорее всего, это попущение Божие за какие-то его грехи. Не иначе!

Из депрессивного состояния Василия Гавриловича выводило только появление в палате Пургиных, Крюковых да ещё отца Константина, всякий раз старавшегося убедить его какой-нибудь притчей в недопустимости уныния и отчаяния. Наведывались и сослуживцы. Но после предательства Игоря он не верил в их искренность и относился к таким визитам с равнодушием.

Зато несколько дней назад произошло то, чего Подрядов втайне ждал многие годы, не теряя надежды. Сквозь послеобеденную дремоту он вдруг услышал шаги. От двери палаты они приближались к кровати. Осторожно, неуверенно, но с таким знакомым пришлёпом с пятки на носок, что Василий Гаврилович удивлённо открыл глаза. Да, это была она, его Серафима, его дорогая Фимушка! Забыв от радости, где и почему он находится, Василий Гаврилович хотел вскочить навстречу жене, но тупая боль в левой стороне груди вынудила ограничиться медленным спусканием ног с кровати.

– Васюта, тебе нельзя вставать! – Серафима Прокопьевна поспешила остановить больного. – Ты что, осиротить меня вздумал?

Подрядов всё-таки встал. Супруги обнялись и расцеловались. Василий Гаврилович не верил происходящему, не верил глазам и ушам. Сколько лет он не слышал этого смешного обращения – Васюта! В молодости сердился, потом привык, а оставшись один, и вовсе забыл. «Фимушка! Какая она у меня хорошая. – Подрядов молча смотрел на жену повлажневшими глазами. – Господи, помоги ей пережить свалившуюся на нас беду…»

– Садись, Васюта, садись. С сердечком шутить не надо. – Подрядова попыталась усадить Василия Гавриловича на кровать. – Смотри, что я тебе принесла…

– Просвирка? – ещё больше, чем появлению в палате жены, удивился Василий Гаврилович. – Где ты её взяла, Фимушка?

– Так сегодня же воскресенье, – улыбнулась Серафима Прокопьевна, – я к тебе прямо из церкви приехала, сразу после службы. Съешь просвирочку, говорят, очень помогает при болезни. На вот, запей… Это святая вода. – Серафима Прокопьевна достала из сумочки небольшую склянку, наполненную водой.