Джокер старого сыскаря - Юрий Шурупов

– Спасибо, мать, уважила. – Репнин вытер салфеткой губы и нежно поцеловал жену в щёку. – Теперь до вечера не проголодаюсь. Ты не волнуйся, всё идёт по плану. – Тимофей Кузьмич хотел добавить «Слава Богу!», но язык старого атеиста не повернулся произнести эти два слова, хотя в последнее время они всё чаще всплывали в его сознании. – Предъявим бандюгам обвинения – и на дачу! Ох, я что-то как никогда соскучился по твоим грядкам, мать…

– Свежо преданьице, Тимоша, да верится с трудом, – улыбнулась Глафира Трофимовна, поправляя воротник пиджака мужа. – Долго не задерживайся. Скажи своему Игнатову, что ты у меня всё-таки заслуженно отдыхать должен, а не гоняться за головорезами. На то молодые есть, вот пусть и бегают.

– Ладно, мать, не ворчи. Обязательно передам твои слова полковнику… Побежал я, закрывай дверь. Пока! Да, за Матюхой я попозже заеду. Накорми его, когда проснётся.

– Вот без тебя-то, Тимоша, я бы не догадалась…

По дороге в Сосновку Тимофей Кузьмич попросил Игнатова прислать ему в подмогу капитана Дроздова. Он не то чтобы боялся преступника, даже если тот может оказать сопротивление при задержании, просто опасался упустить его в самый решающий момент операции «Антиквар».

Лейтенант Сухов встретил Репнина в условленном накануне месте. Бессонная ночь никак не отразилась на лице молодого здорового парня. Проникнувшийся ответственностью за полученное задание, он ни на минуту не оставлял объект наблюдения без присмотра и сейчас с чувством выполненного долга доложил Тимофею Кузьмичу обстановку.

– За всё время объект никуда не отлучался. Свой «Хантер» во двор не загонял. Вон он как стоял, так и стоит со вчерашнего дня. В трёх окнах на втором этаже дома свет горел всю ночь. Двадцать минут назад из ворот вышла жена хозяина с дочкой. Скорее всего, отправилась на работу. Посторонних людей замечено не было.

– Молодец, Лёша, спасибо, – похвалил лейтенанта Репнин. – Теперь нам остаётся без лишнего шума и пыли взять преступника. Дождёмся капитана Дроздова, он с минуты на минуту должен сюда подъехать, и…

Тимофей Кузьмич не успел договорить, как на улице появился хозяин коттеджа. Он подошёл к машине, пнул сначала одно переднее колесо, потом другое. Достал из кармана куртки ключи и открыл дверку.

– Уйдёт, Тимофей Кузьмич! Уйдёт! Что делать? – растерялся лейтенант.

Вместо ответа Репнин схватился за мобильник.

– Олег, ты где? Уже в посёлке? Поворачивай сразу на дорогу к коттеджам… Да, да! Если он сейчас рванёт, постарайся остановить… Тёмно-зелёный «Хантер»… Ну как-как? Сообрази как! Давай, жми на всю катушку, может, ещё успеем взять у дома…

Репнин погнал свой «Москвич» напрямую, не разбирая дороги. Расстояние до коттеджа было не слишком большим, но крайне неудобным для езды. В одном месте, на уже перекопанном под зиму цветнике, едва не застряли. Как Тимофей Кузьмич сумел вырваться на асфальт, Сухов понять не успел. С надсадным рёвом «Москвич» одолел последнее препятствие – природный взгорок, сохранённый ландшафтным дизайнером в комплексе жилой застройки, и вплотную подкатил сзади к уже заведённому «Хантеру». Раздосадованный такой дерзостью водитель выскочил из машины, намереваясь высказать владельцу металлолома на колёсах всё, что он думает о нём. Однако, увидев вышедшего навстречу участкового лейтенанта, он бросился обратно и, даже не закрыв дверцу, рванул с места. Но, не проехав и ста метров, резко остановился: дорогу ему преградил полицейский УАЗ, объехать который не было никакой возможности. Пистолеты в руках Сухова и Дроздова были достаточно убедительны, чтобы не делать резких движений…

Глава 29. Невероятно, но очевидно

Квартира Василия Гавриловича Подрядова была обычной «двушкой», оставшейся после смерти отца. Следственную бригаду он встретил молча, только недоумённо посмотрев на дочь.

– Василий Гаврилович, извините за беспокойство, но нам необходимо осмотреть вашу квартиру. Вот… – Игнатов протянул ему ордер на обыск. – Видите ли, как это ни печально, но у нас есть достаточно веские основания подозревать вашу дочь в совершении ряда особо тяжких преступлений, связанных с хищением антиквариата и убийством. Вы ведь поддерживаете с ней добрые отношения? У неё есть ключ от вашей квартиры?

– Безусловно, – едва выговорил от волнения Подрядов.

– В таком случае можно предположить, что добытые преступным путём ценности она могла хранить в вашей квартире. Вы человек уважаемый, известный, вне всяких подозрений. А то, что оказались под ударом… Ну, такое отношение к вам остаётся на совести Дарьи Васильевны. Так что уж не обессудьте.

Подрядов стоял, не в силах ни двигаться, ни говорить. Полковник предложил ему сесть в кресло, а сам вышел на балкон и закурил. Дарья Васильевна, не желая находиться рядом с отцом, убитым неслыханным позором, скрылась на кухне. Лейтенант Синельников, роясь в коридорных антресолях, молча присматривал за ней. Жаров работал в спальне, а Кротов перебирал содержимое книжного шкафа в гостиной, на глазах у Василия Гавриловича. Приглашённые в качестве понятых две пожилые соседки о чём-то всё время возбуждённо перешёптывались, осуждающе покачивая головами.

– Александр Васильевич, – позвал Жарова лейтенант. – Это, случайно, не то, что мы ищем?

В руках Синельникова было что-то узкое и длинное, тщательно завёрнутое во фланелевую салфетку.

– Кроме этого что-нибудь есть? – тихо спросил Жаров, принимая находку.

– Вроде больше ничего нет. – Николай своими длинными руками для верности ещё раз пошарил по глубокой нише и спрыгнул с табурета.

Все присутствующие в квартире, и даже Подрядов, поспешили на голос лейтенанта. Только Дарья Васильевна осталась на кухне, как будто не слыша, что происходит в коридоре. Нетерпеливо откинув углы тряпицы, Жаров чуть было не выронил находку из рук. Свет от горевшей под потолком в абажуре-колокольчике лампочки тысячекратно отразился от необычно большого серебряного креста, по всему периметру выложенного зеленоватыми, одинаковой огранки и удивительной красоты драгоценными камнями. Никогда не веривший в Бога Кротов невольно перекрестился.

– Вот это да-а… – только и смог произнести он.

Жаров с дрожащими от волнения руками перенёс крест в гостиную и положил его на стол, поспешно снова укрыв фланелью. Носовым платком смахнув выступивший на лбу пот, он нашёл глазами среди присутствующих криминалиста отдела Лёву Кропотова.

– Лёва, осмотри повнимательнее эту вещицу. За ней последнее слово. Может быть, это тот самый крест, о котором говорил Кнут… Дарья Васильевна, а вы не порадуетесь нашей находке? – крикнул Жаров в сторону кухни.

– Ну что, Дмитрий Петрович, довольны? – обратился Кротов к полковнику. – Не придётся вам каяться перед генералом за обыск…

Подрядова вышла в коридор.

– Ну и на что здесь прикажете смотреть? – отрешённым тоном спросила она. – Находка – ваша, вещь – моего родителя. Я-то здесь при чём?.. Вам не надоело меня впечатлять, господа?

Услышав слова дочери, Василий Гаврилович с понурой головой хотел подойти к дивану, но вдруг привалился к стене, на которой висела репродукция любимой им картины Шишкина «Утро в сосновом лесу», и стал медленно сползать на пол. Падая, он сорвал взмахом руки репродукцию, и та с глухим стуком упала на пол. Синельников и полковник Игнатов бросились к Василию Гавриловичу, подхватили его и бережно уложили на диван. Подоспевший Жаров ловко развязал ему галстук, мгновенно расстегнул рубашку и энергично, умело стал массировать грудь в области сердца. Дмитрий Петрович вызвал «Скорую» и обеспокоенно сверял по часам пульс Подрядова. Синельников выбежал к подъезду подготовить служебную машину на случай экстренной транспортировки Василия Гавриловича в больницу, если вдруг задержатся врачи. В суете никто не обратил внимания на выпавшую из-под репродукции Шишкина другую картину – «Чёрный квадрат».

Кротов оставался на кухне с Дарьей Васильевной, которая даже не поинтересовалась состоянием отца. Такое жестокое равнодушие, тем более женщины, поразило майора до глубины души. За время работы опером он повидал всяких людей, но такое… Подрядова стояла, спрятав руки за спину и прислонившись плечом к холодильнику. Она молча и неотрывно смотрела в окно, через которое видно было, как вплотную к подъезду подкатила «Скорая» с синей мигалкой на крыше. Через несколько минут носилки с Василием Гавриловичем установили в машину, и она без задержки умчалась.

– Не жалко? – спросил Дарью Васильевну Кротов.

– Представьте себе, жалко! – вдруг всхлипнула Подрядова. – И обидно… За него обидно. Вы не знаете, какой это человек. Таких сейчас единицы, особенно среди людей состоятельных. Он… Папа живёт для людей и счастлив этим. Для меня живёт, для мамы… Он ни разу, заметьте – ни разу не упрекнул нас за наше отношение к немощному деду, его отцу. Теперь я за всё заплачу, майор! – Дарья Васильевна на грани истерики схватила Кротова за рукав. – За всех расплачусь, лишь бы папа остался жив… Он – человек! Настоящий человек, а я самая последняя сволочь, неблагодарная, бездушная дрянь, помешанная на деньгах… И прошу вас, майор, увезите меня скорее отсюда… Расстреляйте, четвертуйте, закатайте в асфальт… Я больше не могу так… Слышите, я ничего не могу! Ни видеть всё это, ни жить… Не могу!