Книга четвертая. Корректор реальности. - Олег Языков

— Миша, Миша… Старший лейтенант! А-а-тставить! — Савиных, не слушая, пытался вырвать перехваченную мной руку. Каптенармус смотрел-смотрел на все это безобразие, а потом взял, да и высадил в небо очередь патронов на восемь. Гильзы зазвенели на булыжнике, в воздухе потянулась пороховая гарь, все замерли. Только от машин к нам кинулась группа бойцов.

— Старший лейтенант! Командуйте!

Мишка пришел в себя. Он резко сбросил мою руку, застегнул кобуру и вытянулся по стойке "Смирно".

— Бойцы! Стоять! Все нормально. Товарищи командиры! У меня приказ бригадного комиссара Попеля, — Мишка вытянул гранату, вызвав веселое изумление у столпившихся вокруг командиров, и начал разматывать бинт. — Подходи по одному!

Особист вытащил авторучку, которую я видел у Попеля, и начал прямо на крыле грузовика заполнять пустые строки в шапках приказов. Командиры, довольно улыбаясь, расхватывали бумажки, кричали команды своим подчиненным и разбегались по машинам.

Вскоре загудели и затрещали запускаемые моторы, потянулся с синий дым выхлопов. Все были при деле. Только оплеванный майор стоял с теперь уже белым лицом. Я подошел к нему…

— Спокойно, товарищ майор, спокойно… Старший лейтенант погорячился. — Савиных ожег меня взглядом, но ничего не сказал. — Вы просто не разобрались в ситуации. Сводная группа бригадного комиссара Попеля захватила и удерживает юго-западную окраину Дубно. Разгромлено несколько боевых частей противника, взяты богатые трофеи… Однако то, что стоит за вашей спиной, — майор инстинктивно обернулся на тарахтящую моторами колонну, — жизненно необходимо нашим бойцам! Жизненно! Так что, скомандуйте уж сами…

Майор понял меня с полуслова. Он махнул рукой, боец поднял шлагбаум и взял под козырек. Колонна зарычала моторами и пошла вперед. В Дубно.

А потом, по подсказке амнистированного майора, мы нашли штаб корпуса. К генералу Рябышеву я не пошел. Сказать ему мне было нечего. Только ту загадочную фразу – насчет маневров 34-го года и спасения людей, которую я услышал от Шапошникова. Но, думаю, командир корпуса лучше меня разбирается в сложившейся обстановке. А группу Попеля уже не вернуть… В той истории, которую я знал, он через месяц вывел к своим около двух тысяч человек. Вся техника – около ста семидесяти танков, пушки, машины – погибли в боях, были повреждены и потеряны. Погибло более тысячи бойцов и командиров, около двух тысяч пропало без вести. Вот так-то…

Мы тепло попрощались с Мишей Савиных и его молчаливым спутником и расстались на развилке лесной дороги. Нам уже пора домой. Больше недели скитаемся, пора и передохнуть немного.

Однако война еще не хотела нас отпускать. Мы планировали отъехать на фланг частей корпуса, чтобы вызвать хронокапсулу в более-менее безопасное место. Тихо чихая, мотоцикл вез нас по лесной дороге на юг. Андрей взгромоздился на запасное колесо, закрепленное на коляске и, мучительно морщась, стоически терпел плавные кренделя вверх-вниз и вправо-влево, которые выписывал наш железный конёк-горбунок. Тем не менее, именно он первым услышал стрельбу танковых пушек.

Я затормозил, и мы все вместе бросились к просвету в деревьях. Вот это картина! Перед нами шел танковый бой. Примерно сорок немецких танков, как стая шакалов, набросились на шесть наших "КВ" и четыре "Т-34". Я помнил об этом бое. Немцы вышли на оголенный нашими отошедшими пехотными частями фланг корпуса и попытались ударить по его тылам. А вышли они прямо на штаб корпуса и штаб 12-й танковой дивизии. Вот эти десять танков и были последним личным резервом командира 12-й танковой генерала Мишанина и командира корпуса генерал-лейтенанта Рябышева.

Вот теперь я и увидел, не из смотровой щели танка, а с возвышенности, как из правительственной ложи, что могут сделать с врагом десять, всего десять! — превосходных советских танков, ведомых подготовленными экипажами.

Снаряды немецких пушек били по броне КВ и отскакивали трассирующими болванками. Немецкие танки всячески пытались выйти в бок нашим, стреляли с пистолетных дистанций! Но – безуспешно. А вот наши – нет! Враги сошлись грудью на грудь. Снаряды наших пушек ломали немецкую броню с любого ракурса. Каждый выстрел – новый горящий немецкий танк!

— Вот это да-а… — восхищенно выдохнул Андрей.

Пока он проговаривал свою фразу, загорелось еще два немецких танка. Бой откатывался влево от нас, накал его спадал. К чести немцев нужно сказать, что никто из них не вышел из боя. Или не смог выйти… Так они все, в конце концов, и задымили в изжеванной и взрытой танковыми гусеницами траве. Все сорок. Я специально посчитал. Дед кашлянул и отвернулся, пряча лицо. Я мельком увидел, как он незаметно смахнул с глаз слезы… Внуки Деда не подвели…[9]

Старший сержант Шевелитько вышел из душного КПП на улицу и смачно раскурил самокрутку. Выдохнув огромный клуб дыма, он машинально разбил его рукой и оторопел. На него, из темноты, молча и тихо вышли четыре человека, увешанные оружием и отощавшими сидорами. Маскхалаты были подранные и грязные. На лицах военных тенями лежала усталость. Недельная щетина тоже их не красила.

— С-стой… — шепотом начал кричать Шевелитько, цапнув кобуру. — А ну, стоять! Стоять, я говорю!

Акцент его куда-то пропал, голос внезапно окреп, и команда получилась угрожающей. Но страшные мужики только ухмыльнулись в ответ.

— Помначкар Шевелитько! Здоровеньки булы, старший сержант! Ты что, опять караулишь?

— Товарищу капитан! Це ж вы! Боже ж мий! Як же вас перекосоё… Хм-м… Звидкиля вы зараз, товарищу капитан, а?

— Откуда пришли – там нас уже нет… Открывай давай, старший сержант…

— Звиняйте, товарищу капитан, а дэ ж ваша перепуска?

— Какой пропуск, Шевелитько! С боевого задания мы! Открывай, давай!

— Та ни-и, товарищу капитан! Не можу я… Документ трэба…

— Вот, черт! И принесло тебя, Шевелитько, нам на закуску! Звони дежурному, вызывай его сюда… Устали – сил нет… Даже шлепнуть тебя, гада, лень. Звони-звони… Домой скорей охота… — и я неудержимо зевнул.

Глава 9

— Вот! — Я не очень сильно, памятуя о слабом профессорском сердце, хлопнул папкой с ботиночными тесемками по столу Аппельстрёма. А потом, посильнее, хлопнул ладонью по папке. — Готово!

Аппельстрём с сомнением посмотрел на мое подношение.

— Хм-м… А это что?

— Отчет о выходе, разумеется! — мои глаза лучились сдержанной гордостью. — Все как есть расписал! Две ночи работал, как литературный негр какой-то!

— А инфокуб? — Аппельстрём поднял на меня больной взгляд. Впрочем, как я стал замечать, его взгляд на меня становился больным по умолчанию. Все чаще и чаще.