Блеск и нищета российского ТВ - Федор Раззаков

Вторая его странность – это сон. Спал же он всегда неукоснительно на левом боку. А на своем заду, на брюках, он огромной медной английской булавкой прикалывал записку. Мы, приходя домой, ее читали: «Разбудить во столько-то». Но с дедом тоже было порой трудно жить, особенно доставалось маме. Например, возвращается она с работы, спрашивает: «Дедуль, ты ел что-нибудь?» – «Да», – говорит он. «А что ты ел?» – «Как что? – отвечает. – Там, на кухне, стояла кастрюлька, я и похлебал немного». – «Господи, дедулька, милый! – кричит мама. – Что ж ты не спросил? Это же я мочалку поставила отмачивать!» Ну что тут скажешь? При всем при том дед свято верил во все, что пишут в газетах и говорят по радио…»

В 1952 году Якубович пошел в первый класс 350-й средней школы. Учился он средне, да и хорошим поведением не отличался (кличка в школе у него была Помидор). Зато в шестом классе увлекся художественной самодеятельностью: его первой и последней ролью был шут. Почему последней? Потому что в 8-м классе его из школы исключили, поскольку он умудрился прогулять целых три (!) месяца. Где же он пропадал все это время? Оказывается, он уехал в экспедицию в Сибирь. Причем все получилось совершенно случайно. Как-то он гулял по улице Качалова со своим другом Колькой Болотовым (он теперь артист МХАТа). Вдруг видят, на дверях одного из зданий висит объявление, что для работы в Восточной Сибири в экспедицию профессора А. Н. Вашкова требуются молодые люди. Поскольку посещать школу молодым людям жуть как надоело, а поездка в Сибирь сулила немыслимые приключения, ребята решили испытать судьбу и вошли в здание. Как ни странно, но их приняли всерьез и тут же направили в ЦНИИДИ – дезинфекционный институт. Там с ними побеседовал сам профессор Андрей Николаевич Вашков и дал окончательное «добро» на их зачисление в экспедицию. В тот же день им выдали по рюкзаку и приказали следующим утром прибыть на вокзал.

Как это ни удивительно, но когда Якубович сообщил своим родителям, что он уезжает в Сибирь, те встретили эту новость спокойно. Может быть, они думали, что сын шутит? Отец даже спросил: «Тебе десяти рублей на дорогу хватит?»

Рассказывает Л. Якубович: «Работа в тайге была такая. Я сидел в телогрейке и в трусах. В левой руке держал хронометр, в правой – карандаш. На пеньке у меня лежал блокнот. Я сидел и записывал: «12.10. Укус в правую ногу», «12.15. Укус в левую ногу» – и так далее. Дело в том, что ноги у меня были смазаны разными составами от москитов. Надо было исследовать, что из них эффективнее…

Но это не главное. Разговоры с Вашковым не забуду никогда! Вот уж эрудит, вот уж педагог! Он в свое время защищал кандидатскую диссертацию эпидемиолога на тему, как Александр Македонский проиграл войну из-за развития какой-то холеры. И ему за эту работу дали не кандидата наук, а сразу доктора, и не только по медицине, но и по истории! Во какой мужик…»

Так получилось, что экспедиция затянулась и вместо положенных трех месяцев продлилась почти полгода. Дело усугубил и пожар, который случился в один из дней в тайге, и экспедиция вообще оказалась отрезана от внешнего мира. Оголодавшие ученые вынуждены были вскрыть продуктовый склад, где из пищи были одни консервированные голубцы. Их ели в течение месяца, после чего у Якубовича случилось острое отравление. С тех пор он даже запаха тушеной капусты не выносит.

В Москву Якубович вернулся поздней осенью и, когда заявился в школу, узнал, что его отчислили за прогулы. Однако переживал он по этому поводу не шибко и пошел учиться в вечернюю, а заодно устроился работать на завод имени Туполева сначала токарем, а потом электромонтажником по грузоподъемным устройствам. В качестве наставника ему выделили некоего Федю, который неплохо знал свое дело, но имел одну слабость – пил сильно. В этом деле, по словам Якубовича, ему не было равных. Вот как это выглядело в натуре. Рано утром наставник и ученик встречались на проходной и шли к себе в бытовку, которая располагалась на четвертом этаже. При этом молодой Якубович поднимался наверх пешком, а Федя предпочитал это делать в лифте. Так вот, пока Якубович преодолевал несколько десятков ступенек и приходил в бытовку, его наставник уже успевал так набраться, что бревном валился на диванчик и спал до обеда.

Под стать Феде были и другие работяги, которые хорошо относились к 15-летнему Лене, но иногда позволяли себе над ним «поветеранить». Например, однажды они послали его чистить лифтовой приямок (это такая дыра глубиной в полметра ниже уровня первого этажа), а сами уехали наверх обедать и… забыли про него. Наверное, часа полтора Якубович орал благим матом, пытаясь привлечь к себе внимание, но все было тщетно. Ситуацию усугубляло то, что стоять в полный рост в приямке было невозможно, и Якубовичу пришлось все время заточения простоять на четвереньках. Поэтому, когда его все-таки нашли и освободили, он долго не мог разогнуть затекшую спину.

В другой раз товарищи по бригаде использовали его при краже дефицитного провода, который периодически похищался с завода. Обычно рабочие выносили его на себе, обмотав вокруг живота. Однако в тот период, о котором идет речь, руководство завода ужесточило пропускной режим и практически всех рабочих на «вертушке» при выходе обыскивали. И только самого молодого – Якубовича – эта участь миновала. Вот коллеги и решили воспользоваться этим обстоятельством. Короче, они уговорили парня обмотаться проводом и отправили к проходной. Но удача в тот день отвернулась от Якубовича. Увидев его растерянное лицо, вахтерша с испугом спросила:

– Парень, что с тобой?

– Плохо мне, – с трудом вымолвил Якубович. – Мне в эту… амбулаторию надо.

– Так куда же ты идешь, дурень? Амбулатория вон она, а не за проходной.

– Да?.. Значит, я там уже был… Меня теперь в больницу направили, – начал юлить Якубович.

Вахтерша не заподозрила никакого подвоха и пропустила воришку через «вертушку». А там его уже поджидали сообщники. После этого примерно с неделю тело Якубовича напоминало огромный болт с частой и аккуратной резьбой. И все же сегодня Якубович вспоминает о тех годах с восторгом. Вот его слова: «Я попал в рабочий класс. Настоящий, не беря в кавычки. Тот, что мы себе представляли по фильмам, по книжкам. Никто меня не тыкал носом, никто не кричал: «Идиот, что ты сделал?!» Отношение ко мне в бригаде не ограничивалось профессиональными рамками, они меня взяли в тиски и по жизни. Мне запрещалось курить, потому что сопляк совсем, 15 лет. Я очень этих ребят любил, я вообще обожаю людей, которые могут делать что-либо лучше, чем я. Всю жизнь искренне восхищаюсь: «Уй ты, а как вы это делаете?»

Окончив вечернюю школу, Якубович поступил в Институт электронного машиностроения и тут же записался в тамошний Театр студенческих миниатюр. Однажды труппу театра пригласили выступить в МИСИ имени Куйбышева (что на Разгуляе), и игра Якубовича очень понравилась «строителям». Ему предложили вместе сделать программу, а когда он согласился и программа имела успех, то и вовсе предложили перейти в МИСИ. Якубович с радостью принял это предложение, поскольку ничего не понимал ни в электронике, ни в радио и давно тяготился своим пребыванием в Элмаше. На втором курсе МИСИ (специальность – теплогазоснабжение и вентиляция) Якубович попал в КВН.

Рассказывает Л. Якубович: «Я однажды иду по лестнице, вижу – мне навстречу топает Андрюшка Меньшиков. Он мне говорит: «Мы тут собираем команду КВН. Хочешь с нами?» – «Да, – говорю, – конечно!..» И отдал КВН десять лет своей жизни – лучшие мои годы!.. Сколько человек вышло из КВН – вы подумайте! Всех не перечислишь: Мотя Левинсон, Слава Хоречко, Гена Хазанов, Хайт и Курляндский, Саша Савицкий и Юра Тимянский!.. И еще: Костя Данилин – теперь зам. министра, Вова Семаго – президент английского клуба на Таганке, Витя Шимарский – начальник огромной организации…

Мало кто знает, что те КВН, что показывались по «ящику», – это только часть КВН. А тогда, в мои годы, настоящие КВН начинались по окончании каждой встречи. Игроки из разных команд собирались в клубе МИСИ, разбивались на две команды – «русские» и «евреи». Кстати, во вторую принимали не только евреев, а всех по желанию. И желающих было очень много! Начиналась игра – боже, какие шутки, что за юмор, что за интеллект – высший класс! И судило нас то же жюри – Белла Сергеева, Марат Гюльбекян, Эльдар Пархомовский…

А однажды команда МИСИ приехала на очередную игру в Кишинев. Встретили нас прекрасно, а когда до начала передачи оставалось полчаса (в зале сидела публика, сцена была освещена), неожиданно к зрителям обратилась какая-то местная девушка. Она сказала: «Это несправедливо, что партер будет только за кишиневцев. Предлагаю быть честными. Правая сторона пусть болеет за наших, левая – за москвичей». И тогда вся левая сторона встала и ушла. То есть – вся! Ничего никто не мог понять. Так прошло минут десять. Вдруг служебный вход за сценой открылся и стали заходить эти самые ушедшие зрители. Каждый нес пластмассовую канистру. В ней плескалось молодое молдавское вино. Зрители с левой стороны партера заняли свои места, оставив за кулисами свой подарок… Мы еще не знали, что такое молодое молдавское вино. И каждый раз, уходя со сцены за кулисы, мы с ребятами принимали по стаканчику… Чем закончилась встреча, я не помню… Я подозреваю, что команда «хозяев» тоже занималась массовой дегустацией… Только Света Жильцова и Саша Масляков зло на нас косились: им-то пить не полагалось… Надо сказать, что левая сторона зала нас поддерживала жутко темпераментно. Думаю, что несколько канистр зрители взяли с собой на места… Мы тогда были просто счастливы!..»