Странник. Зима Мира - Пол Андерсон

— А-а-а! — выдохнул Сидир. — Теперь я понимаю ваши побуждения.

Они стояли друг напротив друга.

Юруссан Сот-Зора был выше полководца, хотя возраст уже начал сутулить его, на голове волосы его поредели, руки и ноги ссохлись, густо пронизанная сединой борода закрывала грудь, бледная кожа стала похожа на пергамент, покрытый коричневыми пятнами. Но возраст не мог стереть черты истинного рахидианца, и за очками с золотистой оправой его глаза были столь же яркими, как и ляпис-лазурь. На нем была плоская черная шапочка выпускника философской школы с серебряной эмблемой Завета. Зеленая мантия с пуговицами из слоновой кости, красная лента и красные туфли, сумка для документов. Его трость с набалдашником в виде головы змеи больше подчеркивала почтенный возраст, чем служила опорой для немощного тела.

Сидир, сын Райеля из клана Чалифа, был выше ростом и шире в груди среднего бароммианца. Его бабку-рахидианку взяли в наложницы, когда орды Скейрада впервые вторглись в эти края. Лишь недавно всадники из Хаамандура перестали думать об Империи, как добыче, и начали считать ее своим наследием. Сидир был мужчиной с развитой мускулатурой, но в свои сорок пять лет он не потерял юношеской упругости мышц. Ноги у него были прямые, не кривые — лишь несколько детских лет он провел на родных высокогорных землях, прежде чем его отправили учиться в более цивилизованные места. Его безбородое лицо имело бронзовый загар, глаза узкие и темные, черные, как угли, волосы, уже тронутые сединой, он стриг на рахидианский манер. На правом бедре он носил эмблему своих имперских полномочий — кинжал в хрустальных ножнах — лезвию работы дамасских мастеров времен второй из трех Великих Династий было не меньше двадцати столетий. На его шее висело золотое Ожерелье Зрелости (что мог он себе позволить), которое мог носить только взрослый бароммианец. Он был одет в облегающие брюки и рубашку из грубой голубой ткани, туфли из тисненой кожи и короткую куртку для верховой езды — привычную одежду кочевников.

— Вот что я вам скажу, Юруссан, — произнес он. «Лучше всего мне говорить сейчас без обиняков, чтобы не допустить возникновения возможной ссоры». — Из исторических хроник вы знаете, каким образом Арваннет впервые принес цивилизацию Рахиду. Но это было давным-давно. Арваннет стал прахом, когда Айянская Империя достигла своего расцвета в Хадрахаде. Ваша раса поняла, что она — цвет многовекового развития. Тогда вы пришли сюда и обнаружили город, достигший величия до наступления на юг ледников, но помнящий свое былое величие, и он презрительно отнесся к вашей нации, как скопищу мужланов, которые, к счастью, вскоре должны впасть в дикость, как и многие до них. Вам приходится терпеть это отношение день за днем, месяц за месяцем. Строения, которые окружали вас, книги, в которых вы познавали мудрость — все показывало вам, что это не пустое бахвальство. Да… Эрсер и остальные быстро поняли, в чем ваша слабость и как можно дразнить вас.

— О чем это вы, Главнокомандующий? — вспыхнул Юруссан.

— Да я сам вырос в такой обстановке, когда на меня смотрели, как на обезьяну из диких лесов. Я привык к этому. Но никто не будет сетовать на судьбу за страдания, что перенес ты в прошлом, если в будущем ты вознесешься на самый верх. Думаю, я не плохо ладил с жителями Арваннета, то же самое можно сказать и об их отношениях с северянами, которые не притворялись особо культурными. Но северяне и выскочки-бароммианцы собираются воевать. И что касается арваннетианцев и рахидианцев…

Он стремительно протянул вперед руку и крепко сжал трость старика. Потом очень осторожно потряс его.

— Юруссан, — начал он, — я уважаю вас… может быть, даже больше после того, как вы наконец показали, что у вас все-таки горячая кровь. Мне нужна ваша помощь, ваши академические знания и умение управлять. Но вы передадите все это мне так, как я этого хочу — либо же я найду кого-нибудь другого. На самом деле мы находимся вовсе не в равном положении, прошу не забывать об этом: Император носит рахидианские одежды, цитирует рахидианских классиков и с усердием молится рахидианским богам, но он остается внуком Скейрада и скорее прислушается к вождю клана из Хаамандура, нежели к принцу из Наиса.

Маска спокойствия опустилась на лицо ученого.

— Главнокомандующий, — сказал он тихим голосом, — в четвертом завете Тола говорится: «Если семя зла брошено, то не поливайте его и не согревайте, а оставьте его небу и уйдите». Давайте и мы пойдем каждый своим путем и будем заниматься своими делами, по вечерам будем встречаться и смотреть, насколько честно каждый из нас служит Славному Престолу и насколько подвержен человеческим слабостям. И, пожалуй, можно начать это с завтрашнего вечера.

— Хорошо, Наместник, — согласился Сидир, немного остыв. Они обменялись поклонами, после чего Юруссан, шаркая ногами, удалился.

Сидир некоторое время провел у окна. Дождь перешел в ливень. Все сверкало и звенело. «Неужели я стыжусь? — вдруг подумал он. — Временами такие, как я, окружают себя зеркалами, которые не могут затуманить никакие мои грубые слова. Например, Недайин».

Его младшая жена была хрупкой и застенчивой женщиной. Ее приданое и принадлежность к знатному рахидианскому роду еще больше упрочили его положение, но не были необходимыми. И все же в ее присутствии он часто чувствовал себя, словно перед трибуналом, он научился манерам, хотя воспитан был иначе. С Анг в Хаамандуре ему было легче, более радостно, он не притворялся, испытывал настоящую страсть… Хотя нет, не совсем так. Мир Анг был миром высокогорья, сплетен, песен и саг пастухов; в Зангазенге, хотя это и был всего лишь небольшой городишко, она страстно мечтала о своих палатках. Поэтому во время своих нечастых встреч он быстро от нее уставал… Наложницы, шлюхи, случайные связи — все они были просто телами для утех.

Он вздрогнул от мысли: «Какого черта я думаю об этом? Откуда этот страх перед Империей?»

Его рахидианская часть ответила ему бароммианскими словами: «Что ж, это цивилизация. В Арваннете есть древние вещи, но теперь это просто высохшие мумии. Одного возраста недостаточно. Необходима и жизнь. Именно это и есть Империя». — Но сразу же ему возразил другой голос: — «Рахид умирал, раздираемый войнами, пока не пришли мы, бароммианцы, со своими сильно действующими лекарствами, и не спасли его. Сегодня… сегодня Рахид обязан нам жизнью. Тогда почему мы так стесняемся этого? Почему берутся эти сны наяву, будто мы понемногу превращаемся в рахидианцев? Мой отец был мудрым человеком, по его велению я половину юности провел учеником в философской школе, а вторую половину — в Хаамандуре. Хотя с тех пор я никогда не чувствовал себя цельным».