Витязь на распутье - Валерий Елманов

Аналогично обстояло дело и с выплатой ссуды на обзаведение. Каждые пять лет, начиная с десятого года, восьмая часть ее прощалась, к двадцати пяти годам доходила до половины, а к пятидесяти крестьянин не должен был ничего.

Вместе с ним я подсунул государю и другой указ, посвященный вотчинам, поместьям, праву владельца заменять одно на другое, а также еще одному праву – замене того же поместья на прямые денежные выплаты из казны. Поначалу Дмитрий уверял меня, что по доброй воле никто не захочет лишаться земель и деревень с людишками, но я возразил, что стоит прийти первому неурожайному году, как они, пускай и не все, но многие, немедленно изменят свою точку зрения.

Кроме того, можно добавить некоторые льготы. Например, если дворянин перестал служить – то ли по причине преклонных лет, то ли по болезни, – а сыновей у него нет, львиная доля его поместья переходит в казну, а бывшему служаке остается всего треть. Это сейчас. Зато если он перешел на денежную оплату, то во всех перечисленных случаях он будет получать пенсию, равную половине своего прежнего жалованья. А инвалиду будет выплачиваться еще больше, скажем, две трети. Ну и семье погибшего в боях казна тоже станет выплачивать неплохие деньги. Например, треть от жалованья.

Немало возражений вызвал у него и «Указ о суде». Идея его необходимости была мною изложена в преамбуле, которая – ну что тут поделаешь, надо говорить с народом «современным» языком – в изложении Еловика звучала заковыристо: «Дабы всяких чинов людем от большого и до меньшего чину суд и расправа были во всяких делех всем ровна». Суть, если говорить современным языком, такова: равенство всех перед законом, в который, правда, были заложены различия в правах, но только что касалось наказаний. Например, кнут и торговая казнь исключались для бояр, окольничих, думных дворян, стольников и всех ратных людей, кроме простых вояк, которые могли подвергнуться бичеванию, но за совершение достаточно тяжелых уголовных преступлений. Однако и тут приговор помимо кнута подразумевал предварительное изгнание из служилого сословия.

Но это по наказаниям, а процедура самого суда одинакова как для боярина, так и для простолюдина, включая даже приезжих иноземцев: «Не стыдяся лица сильных, и избавляти обидимого от руки неправедного…» – как «перевел» Еловик мои слова.

По счастью, при его утверждении сказалась поддержка английского философа и секретаря Дмитрия: Бэкон приводил примеры из жизни своей страны, а Бучинский с негодованием рассказывал о беспределе шляхты, вспомнив про который, государь согласно кивнул головой, утверждая.

Следом пошел и «Указ о судьях», которые должны были сдавать экзамены при вступлении в должность, то есть доказывать свою готовность в теории – знание Судебника, новых государственных указов и законов, а также всевозможных Кормчих книг и прочих документов. Помимо этого они должны были показать умение владеть ими на практике. Суды я предложил разделить на три уровня, и чтобы в каждом было две категории судей, а замыкаться им надлежало на особом Судейском приказе.

Экзамены предстояли им и далее, раз в пять лет, дабы не расслаблялись, равно как и при желании перейти в другую категорию. Причем если судью выдвигают вышестоящие коллеги, считая достойным, то бесплатные, а вот если он сам изъявляет желание перейти в более высокую категорию, то должен выплатить залог, и достаточно большой, в размере полугодового жалованья. Сдал успешно – залог подлежит возврату, а нет – извини, брат, сам виноват.

Да и вообще, экзамены – штука весьма полезная для всех подьячих и дьяков, вне зависимости от того, в каком именно приказе они трудятся, вот только общую систему я проработать не успел – времени не хватило. Единственное, что удалось успеть в этом направлении, так это подготовить особый указ о введении регистрационных книг жалоб и челобитных, поступающих от населения, с указанием жестких конкретных сроков разбирательства по ним.

Выслушав меня, Дмитрий откинул голову на высокий подголовник спинки кресла и, насмешливо прищурившись, спросил:

– И ты считаешь, князь, что ежели мы все это введем, то вмиг появится, как у эллинов сказывали, бог из машины?

– Не вмиг, и не бог, – невозмутимо ответил я. – Да и ни к чему нам языческое божество, пускай даже от древних эллинов. Куда важнее наличие самой машины. А наша задача – запустить ее, чтоб работала.

– Твоя, – поправил меня Дмитрий, веско повторив: – Твоя задача, князь.

– Пусть так, моя, – согласился я. – А твоя, государь, не мешать мне в этом.

В ответ последовал благосклонный утвердительный кивок.

Очень хорошо. Работай, ледокол, жми дальше на всех парах в том направлении, которое тебе указано, а огонь в котлах я раскочегарю, будь спок.

Однако слово свое насчет «не мешать» Дмитрий держал не всегда. Особые возражения вызвал у него «Указ о выборах в Освященный Земский собор всея Руси». Тут дебатов было изрядно – очень уж не понравилось Дмитрию, что по сути этого указа крестьяне, простые граждане и даже инородцы – да, разумеется, не одни, да и число их весьма ограниченно, но тем не менее, – будут подготавливать и утверждать законы русской земли, включая самые важные, например, о бюджете государства.

Вначале Дмитрий вообще поднял меня на смех, после чего я напомнил ему про весы, которые демонстрировал в монастыре под Серпуховом, и твердо заявил, что самый оптимальный способ держать наглых бояр в узде – это создание некоего третейского учреждения, чья главная задача: не вмешивая государя, обуздывать сильных и поощрять слабых. И в то же время знать не сможет обвинить царя в потворстве народу, поскольку с него и взятки гладки – всегда можно сослаться на то, что все законы дело рук тех, кто сидит в Освященном соборе, то есть это учреждение и станет тем дополнением, которое своей массой перевесит боярскую чашу.

Опять-таки оно не выдумано мною изначально и не является чем-то из ряда вон. Были же они на Руси ранее, и собирали их не раз и не два.

– Достаточно вспомнить твоего покойного батюшку, – напомнил я Дмитрию. – Новый Судебник он утверждал именно с избранными от всей земли людьми. А что касается обширности прав, то и тут ничего нового. Когда Иоанн Васильевич думал, стоит ли ему продолжать войну с Ливонией или нет, он поначалу тоже предпочел выслушать всех, не ограничившись боярской Думой, а уж потом принял решение. Разница лишь в том, что ты идешь дальше своего отца, учредив работу собора на постоянной основе, но и это вполне естественно – детям не следует останавливаться на достижениях своих родителей, но надлежит двигаться дальше.

Дошло. Призадумался. Согласился. Но… только с самой идеей. Что касается представителей, то тут дебаты длились еще очень и очень долго. Дескать, ни к чему допускать до такого смердов и прочих простецов.

– На народ надеяться – что на песке строить, – упрямо твердил он, осыпая меня соответствующими поговорками.

Пришлось пустить в ход тяжелую артиллерию. Для начала я заметил, что об этом разговоре лучше вообще никому не знать, кроме нас двоих, а потом принялся выкладывать дополнительные аргументы, но сперва задал вопрос. Мол, как он может рассчитывать, что собор усмирит знать, если сам будет состоять из знати? Волк волка грызть не станет, если поблизости стоит овца. Получится, что тогда собор станет дополнительным козырем в руках бояр, а не в руках Дмитрия.

Заодно растолковал ему и причины чисто психологического характера. Дескать, если зайдет речь об отнятии каких-либо привилегий у других, то именно в связи с тем, что сами участники их не имеют, они не просто согласятся с государем, но охотно примут все, что он им ни подсунет. И тут же напомнил про его денежные затруднения, с которыми Дмитрий пока еще справляется, но лишь до поры до времени, да и то из-за займов, ибо на следующий год благодаря аттракциону неслыханной щедрости государю придется выплачивать всем удвоенное жалованье.

– Тут я и впрямь того, погорячился, – хмуро признал он.

Вот тогда-то я выложил на стол своего козырного туза. Мол, ведомо мне, как поправить финансовые дела, но вначале он должен дать слово, что больше в долги влезать не станет.

Дал его Дмитрий довольно-таки легко, но я уже знал цену его обещаниям, поэтому принял дополнительные меры, чтобы подстраховаться. Откровенно потребовав более весомых гарантий с его стороны, я предложил подождать до полуночи, когда он сможет дать мне настоящую клятву, несоблюдение которой будет чревато для государя.

– Сызнова ворожить учнешь? – весело оживился он, еще не подозревая, что именно я от него потребую.

– Сызнова, – сурово подтвердил я, но в ответ на его дальнейшие расспросы не стал ничего пояснять, заметив, что все в свой черед, а едва мои куранты отыграли двенадцать, устроил ему целую церемонию с надрезом его пальца и орошением кровью того самого… кхе-кхе… органа, который два с половиной месяца назад расплавил.