Витязь на распутье - Валерий Елманов

А у Марины Мнишек и носик приличный, хотя тоже слегка похож на ястребиный, но все равно до безобразной Клеопатры девушке далеко. Да и прочие черты ее лица – острый подбородок, сухие и тонкие, плотно сжатые губы – пускай не блещут, но и не вызывают дрожь отвращения, так что ей взять будущего московского государя красноречием и прочими интеллектуальными достоинствами куда проще. Кстати, и сами глаза – единственное, что в какой-то мере могло претендовать на красоту в лице этой шляхтянки – тоже выдавали незаурядный ум.

Выходит, и впрямь воспылал страстью? Но, с другой стороны, учитывая его поведение в Путивле и позже в Москве, страдающим от тоски по своей нареченной я бы его не назвал – слишком большой любитель наш государь, говоря деликатно языком древних авторов, плугом своим ненасытным пашню чужую пахать. Истинно влюбленные так себя не ведут.

Так отчего же он так уж прилепился к Марине Мнишек, что прямо-таки пылает в нетерпении скорее сыграть свадьбу?

Однако времени гадать над этим фактом у меня особо не имелось – хватало куда более насущных и животрепещущих проблем, так что я отложил его в сторону, хотя предварительно выжал из странного стремления Дмитрия максимум.

Дело в том, что после отправки к Власьеву гонцов, которыми были мои ратники (не немцам же такое поручать – с ними на Руси всякое может приключиться), я вдруг подумал, что у моего посыльного к Емеле могут возникнуть трудности с пересечением границ, и постарался максимально облегчить ему дорогу. С этой целью я спустя пару дней сумел уговорить Дмитрия даже на то, чтобы он изменил задачу посольства, направляемого в Самбор.

Мол, только посвататься, и все, но ни в коем случае не обручаться, пока Марина пребывает в Польше. Дескать, не принято на Руси совершать столь серьезный обряд заочно, в отсутствие жениха, да еще такого знатного.

Дмитрий вначале не понял, и я пояснил, что если произойдет обручение, то тогда ее папашка, уверенный, что уж теперь-то московский царь никуда не денется, ибо по католическим канонам этот обряд чуть ли не приравнен к свадьбе, станет под многочисленными предлогами тормозить выезд на Русь и доить, доить и еще раз доить своего зятя, пока не выжмет тысчонок сто, а то и двести-триста.

– А еще лучше… – многозначительно сказал я, но тут не выдержавший Дмитрий перебил, опасливо поинтересовавшись у меня:

– А худа не выйдет? Вдруг пан Мнишек не согласится привезти Марину без обручения?

– Зная, что тогда посольство во главе с Власьевым сразу же поедет в Варшаву свататься к сестре короля и он лишится надежды выдать свою дочь за московского царя? – насмешливо хмыкнул я. – Скорее уж луна с неба на головы нам свалится, чем он так поступит.

– В какую еще Варшаву?! – изумился Дмитрий. – Какая сестра короля?! О таком у нас с тобой уговора не было!

– Не было – так будет, – пожал плечами я. – Лучше послушай, что я еще придумал. – И пояснил, что для ускорения сборов невесты в дорогу Афанасий Иванович должен приказать какому-нибудь смышленому человеку из сопровождающих его разыграть небольшой спектакль.

Якобы будучи сильно во хмелю, тот проболтается про секретные инструкции московского государя о том, что если пан Юрий выразит в чем-то свое несогласие и начнет упрямиться, то ни в коем случае с ним не спорить, развести руками и… прямиком отправляться в Варшаву. А там русское посольство давно и с нетерпением ждет король со своей сестрицей, которая и достаточно молода, и привлекательна, и к тому же из рода Ваза, представители коего ныне сидят аж на двух королевских тронах, а это для императора Руси куда важнее.

Конечно, может случиться и так, что Мнишек ни в чем не станет перечить. Тогда и впрямь придется сдержать опрометчиво данное некогда обещание, никуда не денешься, но коли удастся придраться, то сразу начинать винить во всем Юрия и собираться к Сигизмунду…

Если же Мнишек начнет чуть ли не в открытую выспрашивать самого Власьева о цели визита в Варшаву, дьяку надлежало изобразить на лице и испуг, что хозяева дознались до этой тайны, и смущение, как бы половчее выкрутиться. Сами ответы – мол, надо бы поблагодарить Сигизмунда за то радушие, которое он некогда проявил к Дмитрию, ну и поздравить короля с обручением и предстоящей свадебкой – следует давать с запинкой, будто он не знает, что говорить, и все свои отговорки лепит только потому, что, если молчать, получится еще хуже.

– Боюсь, Власьев с посольством отъехал от Москвы уже далеко, так что надо бы дать моему человеку, который поедет с твоей пове́ленной грамоткой, еще и отворенную[91], – небрежным тоном добавил я, пояснив: – Тогда, даже если дьяк пересечет русские рубежи, гонец все равно его догонит, пусть и на польской земле. – И облегченно вздохнул – теперь мои люди беспрепятственно пересекут границу на законных основаниях и, передав дьяку еще одно послание от Дмитрия, сразу отправятся к Емеле в Краков.

Тем же вечером мы с государем составили текст, причем я посоветовал указать и то, чтобы Афанасий Иванович, на случай, коли первый из наших гонцов с распоряжением поубавить количество подарков уже не застанет дьяка в Москве, не отправлял обратно в столицу подарки, предназначенные для Мнишков. Лучше пусть везет их с собой в Самбор, но там тоже не вручает, оставив в сундуках, а тот «пьяница», который «проболтается» о намерениях Дмитрия посватать за себя королевскую сестру, должен упомянуть и про них. Дескать, если пан Юрий заупрямится, то ими уже заготовлен запас для Варшавы. И впрямь, не с пустыми же руками ехать Власьеву к Сигизмунду? Поздравления со свадебкой – это хорошо, но подарки – само собой.

А помимо послания Емеле я настрочил от своего имени еще одно, дополнительное, в котором рекомендовал Афанасию Ивановичу, даже если он успел урезать количество подарков, все равно отдать в Самборе не больше половины, притом худшей – к королю же с барахлом не ездят.

Да еще, но это тоже только в моем послании, я указал Афанасию Ивановичу, что надо бы ему для пользы дела вскользь обмолвиться, что ныне государь пребывает в Костроме и дьяк ждет от него весточку. Причем именно обмолвиться, но сразу же осечься – мол, ляпнул не подумавши.

Когда же ясновельможный пан Мнишек, будучи чрезвычайно заинтригованным этим сообщением, вновь полезет с расспросами к «болтливому пьянице» из числа ближайших людишек Власьева, тому надлежит под огромным секретом поведать, что неизвестно, как оно все сложится в Костроме, а то, может статься, и в Варшаву ехать ни к чему. То есть сделать намек на сватовство Дмитрия к Ксении Годуновой, но только намек, не более.

Правда, если станут расспрашивать о ее внешности, тут уж на слова не скупиться. Как там писал летописец? Очи черные, великие, бровьми союзна, телом изобильна… короче, красок при описании не жалеть – ангел, и все тут.

Думается, эта угроза лишиться богатого зятя окажется пострашнее, чем гипотетическая женитьба на сестре короля.

Вести же себя, если Мнишек начнет чуть ли не в открытую выспрашивать Власьева о царевне, точно так же, как и в случае с Варшавой, даже еще хлеще – мекать, блеять, разводить руками, что, дескать, поехал и поехал, а дьяку о цели своего визита к престолоблюстителю не докладывал, так что откуда ему знать.

И только спустя минут десять хлопнуть ладонью по лбу и заявить, что, дескать, вспомнил. Мол, государь, всей душой радея о дальнейшей судьбе красавицы-царевны, захотел самолично посватать ее за кого-то из своих подданных, а вот за кого – выскочило из головы.

А чтобы Власьев не колебался, я в конце послания указал, что ныне главная цель Дмитрия – это скорейшее прибытие Марины Мнишек в Москву, и о средствах, которыми удастся добиться этой цели, государь спрашивать не станет. Более того, узнав о проявленной Власьевым инициативе, он еще и поощрит Афанасия Ивановича за находчивость.

Ну а если все-таки каким-либо образом выкажет свое неудовольствие, то тут дьяку надлежит просто показать мое послание. Мол, Власьев вполне резонно решил, что в послании Дмитрия Ивановича содержатся инструкции, так сказать, общего плана, а в письме князя Мак-Альпина более подробные, но тоже согласованные с государем. А как же иначе, если привез обе грамотки один гонец?

То есть в любом случае с Афанасия Ивановича взятки гладки.

Так, с государевой женитьбой, кажется, все в порядке. Теперь пора обдумать, что предпринять по поводу сватовства к царевне, которое для меня куда важнее. Хотя там особо обдумывать нечего. Обходных вариантов практически не имелось, а если они и были, то я их не видел, поэтому оставалось только одно – идти напролом, и будь что будет…

Глава 18

Игра в открытую

Федору Дмитрий о сватовстве Густава к Ксении сказал, еще когда мы были в Ярославле. По счастью, я все-таки успел опередить государя, известив царевича чуть раньше, так что Годунов, согласно полученным инструкциям, поступил наиболее разумно – лишь кивнул в ответ, и все. А уж то ли это согласие, то ли просто знак того, что он услышал сообщение, – пусть государь понимает как хочет.