Полное собрание сочинений. Том 1. В соболином краю - Василий Песков

Над Доном опять всплыла льдинка месяца, на другом берегу кто-то пел тихим голосом, на пристани трещали моторы — рыбаки на ночной лов пошли. Тихие звезды зажигались над станицей.

- Гляди-ка, — услышал я голос сзади. — У Шолохова огонь. Стало быть, уже вернулся в Вешки.

У Шолохова

Писательские дела задержали Шолохова в Москве, и он действительно только накануне вечером вернулся в станицу. Утром мне позвонили из его дома:

- Михаил Александрович ждет вас.

Знакомая калитка. Хрущев и Шолохов сфотографировались на память. Просторный коридор. На вешалке пиджак, плащ, охотничья куртка. Ласковая охотничья собака трется об ногу.

- Проходи, проходи, — Михаил Александрович обнимает сзади за плечи.

Рабочая комнатка. Почти весь пол занимает большая медвежья шкура — то ли охотничий трофей писателя, то ли подарок. В углу стол, заваленный стопками писем.

У Шолохова добрые, внимательные глаза.

Он рассматривает привезенные ему в подарок фотографии, вспоминает путешествие за океан.

- Да, визит Никиты Сергеевича был очень успешным и полезным. Написать о поездках?

И рад бы, да ведь вы знаете, у меня все должно отлежаться. Люблю газету, но не взыщите…

Михаил Александрович работает над последними главами «Поднятой целины». Коротко он рассказывает содержание книги, прослеживает известную пока только ему одному судьбу героев: Лушки, Давыдова…

- Работаю одновременно над несколькими главами. Одна мне особенно по душе. Пишу с радостью. Глава эта — о преданной и чистой, как родник, любви. Вам, молодым, важно будет прочесть это место в книге. На земле надо жить с хорошей и большой любовью…

Незаметно пролетел час в шолоховском доме. На прощание Михаил Александрович достает с полки книгу, делает надпись:

- Это на память редакции. А всем, кто читает вашу газету, от меня поклон…

* * *

Хорошая, тихая осень стоит над Доном.

Осень большой работы, больших человеческих радостей. Все простые люди на земле назвали нынешнюю осень весною больших надежд.

Пусть сбудутся надежды простых людей земли, всех, кто пашет землю, кует железо и ловит рыбу, кто радуется тишине на реке, кто любит песни, кто понимает, что люди на земле должны знать хорошую большую любовь.

Фото автора. Станица Вешенская.

 18 октября 1959 г.

Рыбак рыбу выручает…

- Куда?

- К заморному озеру!..

Шофер чуть притормозил, и я перевалился через борт кузова на мягкую, как сухая трава, сеть. Машина свернула с дороги и нешибко поехала кочковатой, заросшей камышом и лозняком поймой. Мороз, ночевавший тут, забыл на полянах чистые холодные простыни. Машина оставляет на них темный узорчатый след.

Прохладно, по лицам хлещут облетевшие ветки лозняка. Едем к одному из затерявшихся в пойменных дебрях озер.

- Это, кажется, облавливали? — Старый рыбак по прозвищу Шершень приподнимается, щупает глазами камыши: — Едем дальше!

Спугиваем табун уток, потом буксуем в топкой низине. Шесть рыбаков дремлют, улегшись на сетях. Только Шершень вглядывается в камыши. Шесть рыбаков ночью ставили сети на Дону.

Вернулись на заре, едва не черпая бортами воду: пятнадцать пудов рыбы в каждой лодке… Дремлют шесть рыбаков, пока машина ищет заморное озеро.

Октябрь. Покалывает руки от ледяной воды. Но каждый день у «заморных» озер появляются рыбаки с сетью.

Заморное озеро — это…Случалось вам в середине зимы наблюдать, как «горит» рыба? Наметет зима снегу, гонит один за другим морозы.

Неглубокие болотистые речки и озера промерзают чуть не до дна. Тут и приходит каюк рыбному царству. Нечем дышать рыбе под снежным и ледяным одеялом. Пробьешь лунку — рыбы голова к голове тянутся глотнуть свежей, омытой кислородом воды. «Кипит» вода в лунке от рыбьей борьбы за воздух. «Горит рыба», — говорят в народе. А на Дону говорят: «Морится». Потому и озера пойменные называют заморными.

Много рыбы гибнет в этих озерах. Весенними разливами заходит сюда крупная рыба метать икру. Выводятся и благоденствуют летом рыбьи мальки, а зимой каюк — замор. Пригляделись рыбаки — нельзя ли спасать рыбью молодь? Оказывается, можно. И вот уже третий год подряд, как только зашепчется о близкой зиме камыш, к заморным озерам едут рыбаки…

Наша машина останавливается перед стеной камыша. Шершень исчезает, хлюпая по воде здоровенными болотными сапогами. Через пять минут он показывается на замшелой, чудом попавшей сюда лодке. Ему протягивают косу. Пока Шершень выкашивает чакан и камыш, рыбаки расправляют огромный невод.

Неводом перегораживают озеро. На тихой воде обозначился поплавковый пунктир. Постепенно пунктирная линия превращается в кольцо. Тяжелая работа. Если прислонишь руку к натянутой, как струна, веревке — слышны толчки: крупная рыба, всполошившись, ищет выхода. Рыбаков это не беспокоит. Сейчас важна не эта добыча.

Главное — зацепить молодь, а молодь глупа, ее не пугают частые ячейки невода…

Решительная минута.

- Подсекай низ!..

На прибрежной отмели появляется туго набитый сетчатый мешок. Судачки, лещи, сазаны, язята и окуньки трепыхаются в неводе.

Среди этой россыпи большими золотыми слитками блестят караси и лини, синеватыми упругими ножами подскакивают щуки.

- Это на щербу, — сказал Шершень и стал кидать «слитки» и «ножи» в корзину. — А эту мелкую братию — в Дон.

В кузове распростали брезентовый чан и ведрами, пополам с водой, стали носить в него мелкое живое серебро…

А на берегу над камышовым костром уже висело закопченное ведерко. Один из рыбаков кидал в него еще трепыхавшихся лещей и окуней…

- По-научному это уха, а по-нашему, по-донскому — щерба. Царская еда, — сказал Шершень.

Веселый рыбак Евгений Антонович Кузнецов ничуть не обижается, когда его называют Шершнем. Пожалуй, он даже доволен этим, видно, давным-давно приставшим прозвищем. Оно и шло к нему — колючий, насмешливый, обветренный. Говорят, он и надоумил вылавливать «заморных» мальков и выпускать их в Дон.

Я видел, как бережно Евгений Антонович вычерпывал из брезентового чана рыбешку, как осторожно пускал ее в чистую донскую воду. Лет пять — семь пройдет, прежде чем вырастет она и забредет в сети. Может, уже не придется поймать ее старому рыбаку. Работа трудная, а годы на пенсию тянут.

- Я не поймаю — другие поймают, а мне спасибо скажут, — угадав мои мысли, улыбнулся рыбак. — Да и в благодарности ли дело. Просто не хочется, чтобы беднела река. А рыбу кто-нибудь поймает. А раз поймает, значит, обрадуется. А если обрадуется человек — вот и хорошо, вот и дело с концом.

  Фото автора. Станица Вешенская.

 30 октября 1959 г.

Тяжеловес «201М» с стратосфере

Все готово. Только погода держит. Только она не подготовилась к полету. Серые облака плывут над серой взлетной полосой. Совсем недалеко бетонная дорога и небо сливаются в сплошную серую пелену. Синоптики говорят категорическое «нет», хотя и обещают улучшение.

Томительные часы ожидания. Летчики, украдкой поглядывая на часы, играют в шахматы, читают, тихо переговариваются. Штурман, наверное, в сотый раз вымеривает карту. Есть среди летчиков и веселый рассказчик. Мы, журналисты, конечно, к такому и липнем. Нас многое сейчас интересует.

Полетят сегодня семь человек. Все они тут, в комнате. Вот по телефону с конструктором самолета говорит командир корабля Борис Михайлович Степанов. От его умения, от его хладнокровия и летной мудрости сегодня многое зависит. В который раз он поднимется над землей? В войну, рассказывают, Степанов по два-три вылета в ночь делал. На знаменитом «кукурузнике» возил фашистам «гостинцы». Самолет, между прочим, был его собственный — вскладчину с друзьями купил. Сегодня он летчик-испытатель. Конструкторы доверяют ему дорогие и сложные машины.

А вот второй пилот Борис Юмашев. Рядом со Степановым он выглядит совсем молодым. Но в его биографии уже много лет сложной испытательной работы.

Вот сидит над картой штурман Валентин Севостьянов, вот ведущий инженер Владимир Кузовлев с помощником Александром Охрытковым. Вот уточняют детали полета бортрадист Иван Рыхлов и механик Алексей Иксанов. Если внимательно присмотреться — волнуются. Да и то сказать, никто еще, с тех пор как люди научились летать, не поднимался в небо с грузом в пятьдесят с лишним тонн. Эти семеро решили попытаться.

В окно виден самолет. Это уже прославленный «201М». Огромный. Его трудно даже с чем-нибудь сравнивать. Четыре мощных двигателя, широкие острые крылья.

Все готово к полету. Еще вчера спортивные комиссары, взвесив чугунные чушки — так называемый коммерческий груз, — поставили пломбы на грузовых отсеках. И хоть за ночь никто бы и не вздумал тронуть пудовые чушки, сегодня, соблюдая форму, комиссары проверили пломбы.