Губкин - Яков Кумок

Письмо, отправленное в июне 1914 года (или 1915. Год не проставлен и предположительно установлен по названию географических пунктов. Не 1912–1913 и не 1916):

«При поездке в Сальяны виделся с Кули и Таги и нанял их снова на все лето. Так что ты успокойся, я буду окружен преданными мне людьми. Утром сегодня я был еще в Сангачалах. Таги как раз в это время приезжал в Баку. Завтра он будет у меня, а 11 июня мы с ним поедем искать пристанища на Гюзде-ке или на Арбате. Начну работы, вероятно, 15 июня, а числа 24–25 поеду в Нафталан по просьбе Бердского. Я очень доволен, что окончилось мое мыканье по степи. По крайней мере буду работать на одном месте — спокойнее и правильнее. А это благотворно будет влиять на мою психику. Окончательно счастливым я буду считать себя, когда напишу и сдам отчеты Кянджунцеву. Кстати, в начале мая он был здесь. Наши отношения с ним прекрасны. Он предупредителен и корректен. Особенно ласков со мной А.О. Гукасов. Так что мои служебные отношения меня совершенно не тяготят. В Баку мое имя гремит, и это, конечно, льстит Кянджунцеву, заполучившему популярного геолога. Для меня он заказывает автомобиль, в котором я буду ездить из Баку в степь, что дает возможность не мыкаться по Сангачалам и Дуванным, а всякий раз возвращаться в Баку ночевать и жить, следовательно, в культурной обстановке».

Гукасов и Кянджунцев — известнейшие и богатейшие топливные дельцы. «В Баку мое имя гремит», — не без гордости, конечно, сообщает жене Иван Михайлович, но вместе с тем, не правда ли, и как нечто уже привычное, уже, во всяком случае, переговоренное между супругами? Кянджунцев не поскупился нанять автомобиль, чтобы облегчить Губкину дорогу к участкам и буровым и обратно. Автомобиль! Да по тем временам одни, может, государственные деятели позволяли себе роскошь пользоваться автомобилем!

А в эти самые дни, как легко устанавливается по архивным данным, в Баку работали такие превосходные мастера разведывательного дела, как, скажем, Апресов и Ушейкин. И стаж инженерный у них к тому времени был не каких-нибудь жалких четыре года, как у Губкина, а добрых десятка два лет. Как же это случилось, что Губкин сумел так запросто их обскакать? Известен каждый его шаг, каждое написанное им слово, нет, кажется, ни одного существенного момента в его биографии, который оставался бы неизвестным, а чудо внезапного расцвета его душевных сил все остается как бы необъяснимым, сказочным и небывалым, как и то спокойствие, с которым он воспринял свое внезапное возвышение.

Таково самое сильное чувство, которое охватывает, когда единым взглядом озираешь жизнь Губкина за шесть с половиной лет, прошедших со дня получения диплома до отъезда за границу. Когда озираешь с высоты, так сказать, птичьего полета. Когда же спускаешься на землю и начинаешь по отдельности разбирать губкинские труды этого периода и видишь, как много и многообразно умудрился он сделать, тогда чувство это исчезает и не удивляешься, что именно ему, а не тем же Ушейкину, Апресову, или Чарноцкому, или профессору Богдановичу, учителю Губкина, пришла в голову смелая мысль собрать воедино все сведения о российской нефти, все соображения научные и практические о ее происхождении, добыче и применении и, обобщив, выпустить в одной статье.

Вернемся теперь в Петербург, на Васильевский остров в кабинет Ивана Михайловича, где была написана статья «Нефть».

Из всего его дореволюционного наследства это, пожалуй, самая богато иллюстрированная цифровым материалом, таблицами, историческими справками, самая смелая и, наверное, трагическая статья. В наше время она представляет лишь биографический интерес, весь ее справочный фонд устарел. Трудно определить ее жанр. Скорее всего — научная публицистика. Редкий, согласитесь, жанр.

Начинается «Нефть» следующим тревожным и крутым размышлением:

«Развитие производительных сил страны — это не только лозунг переживаемого момента, объединивший всех сознательных граждан нашей родины, — это гораздо больше временного лозунга — это альфа и омега нашего независимого государственного бытия. Если мы сумеем действительно развить наши производительные силы и реализовать наши скрытые великие возможности, вера в которые жива у каждого из нас, нашу родину ожидает великое будущее. Если же мы дальше провозглашения лозунгов, как бы ярки они ни были, не пойдем и не сумеем их содержание воплотить в живую кипучую работу, направленную на развитие и укрепление всех созидательных и творческих сил страны и использование ее богатых естественных ресурсов, мы будем обречены идти в хвосте цивилизованного мира, в вековом экономическом рабстве у наиболее культурных и дееспособных народов. Ходом истории мы будем отброшены и увеличим число отсталых и некультурных народностей, которым нет счастья под солнцем, где переживает и развивается наиболее приспособленный и вооруженный для борьбы».

Подробно рассмотрев прошлое нефтяного дела, Иван Михайлович переходит к характеристике всех районов, в которых к тому времени развивалась добывающая промышленность. Снова возвращается он к вопросам правово-юридического толка, уже раз поднятым им в статье о методах исследования нефтяных месторождений: «В правовое сознание промышленных сфер должна быть внушена и законодательно оформлена в качестве незыблемой нормы мысль, что всякое месторождение полезного ископаемого, независимо от формы владения той частью поверхности, откуда ведется разработка и выемка, представляет не только арендную или частную собственность данного лица или фирмы, но и национальное достояние, подлежащее не только охране и надзору со стороны государства в отношении правильности и безопасности его разработок, но и попечению о его научной обследованности».

«Горный устав в целом, — писал Губкин, — далеко отстал от жизни и нуждается в коренном пересмотре на основах реальной охраны месторождений полезных ископаемых, на которые должен быть установлен твердый взгляд, как на национальное достояние, подлежащее контролю и охране государства, в чьих бы руках они ни находились». Статья содержит длинный ряд тщательно продуманных мероприятий, касающихся расширения процесса нефтедобывания, изучения недр, правового положения геолога, рационального использования нефти и ее продуктов.

Но кому предназначались тщательно обдуманные рекомендации? Кто их мог осуществить? В условиях капиталистической раздробленности индустрии и безответственности царского правительства — никто. Губкин выступает не просто кал ученый, но как ученый с государственным мышлением. И вот эта-то государственность его мышления никому не была нужна и пропадала втуне. И Губкин это сознавал и мучился этим.