Сабля, трубка, конь казацкий - Степан Кулик

– Спаси Бог… – хлопец говорил хриплым полушепотом. С трех шагов и не расслышать.

– Простудился, что ли? – проявил я заботу. И поинтересовался, пользуясь случаем: – Откуда ты такой тут взялся?

– Из полона сбежал… – ответил за парнишку Полупуд. Тот уже вовсю вгрызался в заячью ногу. – А голос криком сорвал. Сам знаешь, что такое басурманская неволя. Вернее… видел.

Хлопец жевал и кивал. Мол, ага, все так и есть. Интересно. Это только я вижу, что у паренька ни на запястьях, ни на шее нет потертостей от веревки? И что у степного голодранца, одетого почти в такое же рубище, с которого готов был начать я, на ногах добротные сапоги. Я не швец, в моде и типах выделки кожи не разбираюсь, но уж хорошую, качественную обувку от поршней и прочих ходаков[53] отличить могу.

Или Василий все эти несуразности тоже заметил, но, в отличие от моих параноидальных настроений, истолковал более прозаично? И решил забыть, как мелочь, не стоящую внимания. Может, отвести в сторону и расспросить, или погодить? Сам скажет, если захочет.

Дилемму, как водится, решила судьба.

Я еще мысленно чесал затылок, как в отдалении показалась небольшая группа всадников? Точнее – трое. Но с заводными лошадьми. Завидев нас, неизвестные подскакали ближе и остановились примерно в двух сотнях шагов. Может, чуть поменьше. Перекрикиваться, как с дальних трибун на футболе, уже можно, а устроить перестрелку – сложновато. Нет, пульнуть – это запросто. И с мушкета, и с лука. Попасть затруднительно. Хотя, если вспомнить недавнюю меткость Полупуда… Ага, ту самую, что то ли с моей, то ли с Божьей помощью…

– Пугу, пугу… – трижды прокричал один из всадников. Давним казацким знаком обозначая себя. Второй держал наизготовку лук. Третий сидел смирно, зато головой крутил по сторонам. Бдел.

– Слава тебе, Господи… – перекрестился Василий, приложил ладони к губам и ответил так же: – Пугу, пугу…

– Казак, что ли?! – прокричали из степи. – Назовись.

– Василий Полупуд! Минского куреня товарищ! А вы чьи будете?

– Из Никитинской заставы!

– И чья сотня там сейчас в дозоре?

– Сотника Сороки!

– Андрея или Никиты?

– А ты, я погляжу, обоих знаешь?..

В процессе разговора казаки придвинулись ближе, и теперь уже можно было не перекрикиваться. Просто громко говорить.

– С Андреем под Трапезунд ходили в одном байдаке. А Никиту не очень. Но разве ж его рыжий чуб забудешь? Не тарахтел бы, как сорока – стал бы Зничем[54] или Лисом.

Казаки рассмеялись, видимо, историю с прозвищем для Никиты знали многие. И тот, что был за старшего, ответил:

– Под рукой у Андрея мы. Меня Меченым прозывают. Товарищи – Самопал и Карась. А с тобой кто?

Василий оглянулся, поглядел на нас, но отвечать не стал.

– Про то сотнику поведаю. Дело у нас важное. Не на всю степь кричать.

– Ну так седлайте коней, да и поедем на заставу. Сороки сейчас здесь нет, но не позже завтрашнего подъехать должен. Огонь-то зачем жгли? Дорогу на Сечь забыл?

Казаки снова расхохотались.

– Не серчай, Меченый, но и это я тоже только сотнику поведаю. Знаешь, как оно бывает – начнешь болтать и не заметишь, как проговоришься. А что знают двое… Одно могу сказать без утайки – нас трое, а коней только пара осталась.

– Экий ты таинственный, – проворчал старшой. – Как лазутчик… Ну да ладно – допытываться не буду. Пусть сотник решает. Карась, дай им свою каурую. Ты самый легкий. Обойдешься без заводной. Давайте, други, поехали. Степь широкая… Может, не мы одни сигнал видели? Зачем нам попутчики?

Накричавшись при встрече или просто так, но большую часть дороги казаки помалкивали. Василий с Меченым перебросились парой фраз, вместо верительных грамот вспомнили еще пару-тройку общих знакомых и вскоре тоже замолчали. Ну и мы с Олесем, так звали парнишку, в собеседники не рвались. Хлопец, похоже, не спал всю ночь, потому что сразу задремал, как только кони в обратный путь двинулись. Во всяком случае, ехал с закрытыми глазами. А я – вспомнил наставление Полупуда. Смотреть, слушать, на ус мотать.

Кстати, за полторы недели пребывания вдалеке от любимого Gillette и его кремов, мотать – не мотать, а подергать уже было за что. Подбородок, по примеру запорожца, я скоблил ножом. А к верхней губе с таким варварским орудием, еще и без зеркала, приступить опасался. Шрамы, может, и украшают мужчину – «заячья губа» точно нет. Голову тоже оставил зарастать. Хотя, по некоторым ощущениям – это ненадолго. Без мыла и шампуней завшиветь легко. А такая меня перспектива не устраивала.

Подъезжая к первому обжитому месту в этом мире (полуразрушенный курень на острове не считается), да еще и не простому жилью, а военному форпосту – я приготовился увидеть нечто сродни острогу или форту, как в фильмах про индейцев. И каким же разочарованием оказалась действительность.

Никитинская застава представляла собой всего лишь деревянный помост, вознесенный на высоту двухэтажного здания и прикрытый от дождя островерхой очеретяной крышей. Напоминающей большой, раскоряченный сноп. На помосте, усевшись на толстую вязанку того же камыша, бдел дозорный. Приветливо замахавший нам, радуясь хоть какому-то разнообразию.

– Что, хлопцы, поймали палия[55]?! – проорал весело.

– Угу, – пробормотал я. – Поймал охотник медведя. А тот не отпускает.

Услышав мою отповедь, казаки довольно расхохотались. Смешливые какие попались. Или они тут, на службе ратной, так скучают, что готовы, глядя на палец, смеяться?

Дозорный моего ответа не слышал, но тоже рассмеялся. Видимо, решил, что это его вопрос такой остроумный.

– О, да их там целая компания была? Что случилось-то? – не унимался казак. – Искра из люльки выпала?

– Сменишься, сам расспросишь… А теперь в оба гляди, Веретено. Не забыл, что Трясило новый чубук к люльке смастерил. Тверже прежнего.

Эта новость почему-то не обрадовала дозорного. Наоборот – согнала улыбку с лица и развернула казака к нам спиной.

– То-то же, – пробормотал Меченый, обращаясь к Полупуду: – Беда с новиками. Совсем дисциплины не знают. Вот скажи, в наши годы, дозорный открыл бы рот для чего-нибудь еще, кроме как спросить: «Кто едет?»

– Не-а, – мотнул головой Василий. – За такое непотребство дюжину батогов всыпали бы, не меньше…

Вслушиваться в древний, как мир, разговор на тему, что раньше все было лучше: и небо голубее, и трава зеленее, а девки ласковее – я не стал. Видимо – это тема вечная. Когда мама начинала излишне рьяно воспитывать нас с сестрой, отец неизменно басил: «Забыла корова, как теленком была?» Действовало безотказно. Мать принималась уточнять, кого «старый пень» обозвал коровой, а нас оставляла в покое.

Оказалось, с оценкой поторопился. Только сторожевой вышкой застава не ограничивалась. Просто берег в этом месте был двухъярусный – коренной и пойменный, и «палаточный городок», раскинувшийся поближе к воде, на заливном лужку, я заметил не сразу. Только когда подъехали к яру.

Шучу, конечно. Какие там палатки… Два просторных куреня, размером с гараж для легковушки – стояли по правую руку от огнища. Один поменьше – слева. Над огнем висел большущий казан, ведер на пять, не меньше. А над ним колдовал голый по пояс казак, помешивая варево… чем-то очень похожим на обычное весло. При этом поглядывая на реку и подгоняя возившийся там десяток длинночубых братчиков, вроде заводящих к берегу сеть.

– Шевелите копытами! Долго еще ждать? Караси уже уварились. Пора стерлядь закладывать.

Кроме него, ловлей руководил еще один казак. Невысокий крепыш. В серой, смушковой шапке. Нет, кроме шапки на нем еще и шаровары имелись, но шапка первой бросалась в глаза. И длинная, как флейта, трубка, которой он размахивал, будто дирижер оркестра. Видимо, тот самый Трясило.

– Кудлатый! Куда тебя черт несет, поперед всех?! Стой на месте! Цыган! Заводи!

– Сейчас, сейчас, батька! Зацепили, кажется, парочку!..

– Это мы вовремя… – довольно погладил усы Полупуд. – Давненько я ушицы не едал.

А в реке тем временем завязалась настоящая баталия. Не знаю, кого именно зацепили рыбаки, но в уху оно категорически не желало. Сеть рвалась из рук, как живая, а вода кипела круче, чем в казане.

– Держи! Держи! Не отпускай! – заорало сразу несколько голосов. Да только словами не поможешь. Рыбе, видимо, удалось как-то извернуться и найти край сети, куда она и рванула, в поисках выхода.

Споткнулся крайний казак, или другая беда приключилась, но он повалился в воду с головой, потащив за собой сеть и стоящего рядом товарища. Тот тоже не устоял и потянул следующего… На мгновение показалась над поверхностью длинная и острая морда, мелькнул над краем сети пилообразный хребет, и здоровенная рыбина, величиной с дельфина, вырвалась на свободу.