Муля, не нервируй… Книга 4 - А. Фонд

завоевать то, что уже ценно само по себе. И пусть ты не Уланова, но ты можешь быть Верой Алмазной и вести себя так, словно уже представляешь из себя настоящий алмаз.

— А что мне делать прямо сейчас?

— Начни с малого. К примеру, когда выходишь на улицу, держи спину прямо, смотри вперёд, а не под ноги, и улыбайся — не всем подряд, а так, будто знаешь какой-то секрет.

— И что, это сработает?

— Проверь. А потом расскажешь.

Дуся, складывая тарелки в стопочку, ехидно бросила:

— Ой, смотри, Муленька, не переучи её совсем. А то потом и замуж не возьмёт никто — слишком умная станет. Хотя её и так не берёт никто…

Я усмехнулся:

— Следующий приём — контроль взгляда. Большинство женщин смотрят на мужчин либо слишком агрессивно, с выражением, словно спрашивают, мол, чего уставился?, либо слишком робко. А надо — играючи.

— То есть?

— Поймала взгляд — не отводи сразу. Задержись на секунду, чуть приподними бровь, как будто ты что-то поняла про него… и только потом плавно отводи взгляд.

Дуся, протирая пыль, фыркнула:

— Муля, да ты просто учишь её глазами стрелять!

— Именно, — пожал плечами я и пошёл объяснять дальше. — Теперь голос. Твой голос сейчас — это либо визг, когда ты злишься, либо занудное бормотание.

Вера надулась, сравнение ей явно не понравилось.

— А должен быть… — я сделал паузу для эффекта, — шёпот на фоне грохота.

— Как это?

— Представь: шумный ресторан, все орут, а ты говоришь чуть тише, чем нужно. И человек вынужден к тебе наклоняться. А значит — входить в твоё личное пространство.

Вера задумалась, потом попробовала, сказала тихо, чуть с придыханием:

— Так… что-то вроде этого?..

— Ближе, но пока звучишь, как злодейка из плохого спектакля. Надо естественнее.

— Вот как я, — влез Жасминов своим бархатным голосом.

— Ой, ну куда мне на тебя равняться, тебе голос лучшие учителя ставили! — нахмурилась Верка. — И не один год. А я должна сегодня-завтра всю науку освоить.

— Ладно. Давай тогда поработаем с речью вот так, — сказал я, расставляя на столе три чашки, которые перед этим вымыла Дуся. — Смотри. Представь, что в каждой из них вода, вино и… пустая чашка. Это твои инструменты.

— И что? — Верка уселась поудобнее.

— А то! Всегда говори меньше — звучи значительнее. Понимаешь, большинство женщин совершают две огромные ошибки: либо тараторят без остановки, либо мямлят. Твоя речь должна быть как эта пустая чашка — люди сами будут наполнять её смыслом.

— То есть молчать?

— Нет. Говорить, но ёмко и метко.

Я налил воды в чашку и резко остановился, когда она достигла краёв.

— Видишь? Вот так и с речью. Сказала главное — остановилась. Пусть собеседник «доливает» сам.

Верка вздохнула, вытащила из сумочки зеркальце и посмотрела в него, разглядывая свое отражение, будто впервые видела собственное лицо.

— Что-то не так? — спросил я, наблюдая за ее задумчивостью.

— Ты знаешь, всё не так, — она резко повернулась ко мне. — Ты учишь меня играть роль. А что будет, когда спектакль закончится? Когда придётся «снять грим»? Он же меня сразу раскусит.

Дуся, штопавшая в углу мой носок, подняла голову:

— Вот и я о том же!

Я вздохнул и сел напротив Веры.

— Ты хочешь правду? Все мы играем роли. Твой официант в ресторане улыбается тебе не потому, что ты ему нравишься, а потому что это его работа. Твой бывший кавалер говорил «люблю», чтобы получить то, что хочет. Разница лишь в том, насколько искусно ты ведешь свою игру.

В ее глазах мелькнуло понимание.

— Муля, научи меня не проигрывать. Завадский сам режиссёр и живёт в театре, среди актёров и актрис, он любую игру увидит сразу.

— Тогда выбор за тобой. Ты можешь либо признаться, что все это — игра…

— Либо?

— Либо понять, что та, кем ты стала — это и есть настоящая ты.

Вера задумалась, а я сказал:

— Давай продолжим.

Мы проговорили ещё почти три часа. Точнее говорил я, а остальные внимали. Особенно (что меня удивило) — Дуся.

Когда все устали, я сказал:

— На этом пока всё, Вера. Тренируйся. Попробуй зацепить кого-то. Так, как я тебя учил. И вечером тебе надо будет сходить на премьеру к Завадскому.

— И как он меня увидит среди сотен зрителей? — пожала плечами Вера.

— Подаришь ему букет. Причём постарайся за кулисами это сделать. И попроси автограф. Только говори так, как я тебя учил. И платье это не одевай.

— Хорошо, — кивнула Верка и ушла. Ушел и Жасминов.

Я уже собрался спать, когда Дуся смущённо сказала:

— А ты знаешь, Муля, я вот слушала тебя, слушала и подумала… — она не договорила, смутилась и покраснела.

— О чём? — спросил я, волевым усилием сдерживая зевок.

— Я же всю жизнь у чужих людей в услужении. Как-то даже и не задумывалась, что жизнь прошла, я Лизоньку и Наденьку растить помогала, потом тебя вырастила. Тебя так вообще из пелёнок, почитай, сама вырастила. Скоро уже и у тебя дети пойдут…

Она вздохнула и продолжила, с усилием подбирая слова. Видно было, что эта тема для неё наболевшая:

— А сама-то я для себя и не пожила ни капельки. Вон ты даже Верку научил, как мужика этого, Завадского, зацепить и оженить. Так на ней клейма негде ставить, профурсетка такая. А я чем хуже?

— Ничем, — согласился я и добавил, чтобы Дуся не обиделась, — ты в сто, нет в тыщу раз лучше.

— А почему я тогда замуж не вышла? Почему у меня, почитай, и кавалеров никогда не было? Так, по молодости были какие-то ухажёры, но толку от них не было — все одного только хотели. А замуж никто и звать не звал. Так зачем мне такие? Почему мне так не везёт, Муля? Разве ж я уродка какая-то?

Я отрицательно покачал головой.

— Тогда почему? Что мне делать? Вот ты можешь научить меня так, чтобы и я себе кавалера нашла? Вон ты даже для Ложкиной мужика нашёл. И хорошего, я скажу, мужика. А я чем хуже?

Я долго молчал, ошеломлённый Дусиным напором и искренностью, а потом сказал:

— С тобой, Дуся, всё просто. Ты попала в