Значит, я умерла - Хилари Дэвидсон

единственным человеком в мире, которому действительно было не все равно, есть в моем лице хоть капля румянца или нет. И вообще, жива я или давно протянула ноги, если уж на то пошло. Придираться для нее значило проявлять заботу, которой мне, сказать по правде, иногда так не хватало.

– А у вас есть? – спросила я.

– Конечно. – Миссис Чен открыла сумочку, вынула оттуда коробочку с цветами и корейскими иероглифами на крышке, открыла, окунула в румяна палец и мазнула меня им сначала по одной щеке, потом по другой. – Так-то лучше, – сказала она, втирая румяна мне в скулы. – Будь осторожна, когда пойдешь.

– Постараюсь.

– Старайся лучше, не рискуй понапрасну. – И она похлопала меня по руке. – Хорошая ты девочка, но рисковая.

– Я вчера была у отца. Он точно не считает меня хорошей.

– Что, так прямо и сказал?

– Нет. Но мы поцапались.

– Было бы странно, если б нет. – Миссис Чен улыбнулась. – Ты – хорошая сестра. И делаешь то, что нужно. Shuǐ dī shi chuan. Помнишь, что это значит?

– Капающая вода пронзает камень.

– Вот именно. Ты сильная. Цепкая. И ты пронзишь свой камень. Только будь осторожна.

– Буду.

– И еще: неприятности не ходят в одиночку, – предостерегла она меня. – Не забывай об этом.

Глава 33

Дейрдре

На сайте «Диотимы» не было почтового адреса, но Адина Герштейн прислала мне его: Гринвич-Виллидж, угол Университетской площади и Двенадцатой улицы. Здание оказалось без привратника, так что я спокойно вошла, села в лифт и поднялась на седьмой этаж. Офис доктора Герштейн был отмечен табличкой на двери. Дом стоял на неухоженной стороне улицы, но офис оказался просторным, светлым, современным. На белых стенах висели репродукции Фриды Кало и Джорджии О’Киф в рамах. В приемной, куда ни глянь, всюду цветущие растения в горшках. Но мне в глаза прежде всего бросился постер под названием «Две Фриды». Это был двойной автопортрет: в левой части художница была изображена в свадебном белом платье европейского покроя, справа – в пестром мексиканском костюме. Женщины держались за руки, и сердце у них как будто было общее, но вырезанное из женщины в белом. В руке она держала ножницы, на белую юбку капала кровь.

– Здравствуй, Дейрдре. Как я рада, что ты приехала!

Я обернулась. Передо мной стояла та стройная темнокожая женщина, которую я видела на похоронах Каро. Правда, теперь ее косы были не убраны в прическу, а небрежно сколоты на затылке, но это не делало ее менее элегантной.

– Спасибо, что сразу согласились принять меня, доктор Герштейн.

– Адина. Доктор я только для моих пациентов. – Она провела меня в кабинет и указала на плюшевое кресло: – Пожалуйста, садись.

Кабинет был маленьким, но уютным, на каждой горизонтальной поверхности стоял горшок с каким-нибудь растением. Хозяйка кабинета заняла место за столом напротив, и я сразу почувствовала себя словно на приеме у доктора.

И поняла, что не подготовилась к разговору.

– Я хожу кругами, – выпалила я с места в карьер. – Я любила сестру, но мало ее знала. А теперь, когда ее нет… – Я перевела дыхание. – У меня все время такое чувство, что каждый, с кем я начинаю говорить о ней, что-то от меня скрывает, преследует какие-то свои цели. И я не знаю, как мне понимать то, что я слышу, – верить или нет.

– А это действительно важно? – спросила Адина.

Я задумалась.

– Каро отправила мне сообщение, чтобы я прочла его после ее смерти. – В горле у меня встал ком.

– Сообщение было отправлено из «Склепа Озириса»?

– Откуда вы знаете?

– Там работает мой племянник. – Она улыбнулась, а я подумала, уж не Тодд ли. – Я всегда рекомендую клиенткам оставлять записки с указанием имени убийцы, на всякий случай… Но не все так плохо. Сервисом может воспользоваться любой, кто по какой-то причине хочет сохранить свое местопребывание в тайне. Или облегчить душу признанием, но боится заводить личный разговор.

– Вот что написала мне сестра. – Я вывела на экран письмо Каро – наверное, в тысячный раз – и подтолкнула телефон вперед, даже не глядя в экран, так мне не хотелось читать его снова.

Зато Адина прочла внимательно – и вернула телефон мне.

– После этого письма я как будто в кроличью нору провалилась, – сказала я. – Мысль Каро ясна: муж хотел ее убить. Но чем больше я пытаюсь докопаться до сути, тем яснее понимаю, что и у других людей могли быть свои мотивы… желать ей зла. А вы давно с ней знакомы?

– Мы познакомились с Каро, когда она была студенткой СУНИ. Пришла ко мне на прием, мы поговорили, и все кончилось тем, что она стала моей помощницей. В «Диотиме» никогда не было централизованного управления, и она отвечала на звонки горячей линии из Нью-Палтца.

– Каро когда-нибудь говорила вам, что наш отец избивал нашу мать?

– Нет. – Адина печально покачала головой. – Она говорила, что мать била ее.

Я так расстроилась, услышав это, что даже не сразу ответила:

– Это не… – «Не правда», хотела сказать я, но осеклась, потому что это была и не ложь. «Тебе хорошо, ты маленькая, тебе все прощают», – часто повторяла мне Каро в детстве. У меня сохранились воспоминания о том, как мать шлепала меня, но они были давними и путаными. «Тебе повезло. А меня она била щеткой для волос», – жаловалась мне сестра.

– Насилие нередко становится частью семейных историй, – сказала Адина. – Люди избегают говорить о нем, потому что испытывают стыд. Боятся показаться предателями, если расскажут, а ведь это абсолютно не так.

Она подтолкнула ко мне коробку с салфетками. Я взяла одну, высморкалась, промокнула глаза.

– Я даже не знаю, что делает ваша «Диотима», – сказала я первое, что пришло в голову, лишь бы перевести разговор с моей семьи на другую тему.

– Ты когда-нибудь слышала о Диотиме из Мантинеи? – начала Адина. – Это один из центральных персонажей диалога Платона «Пир». Ее идеи положили начало платонической любви. Такая женщина действительно жила во времена Платона, но кем она была, историки пока не установили. Меня она заворожила, и я взяла ее имя в качестве названия нашего общества. – Адина свела ладони домиком. – «Гражданское общество Диотима» занимается просвещением мужчин и женщин во всем, что касается домашнего насилия. Мы помогаем людям выбираться из тех ситуаций, когда они могут стать или становятся жертвами насилия. Ты, наверное, и сама знаешь, но скажу еще раз – многие из тех, кто уходит от партнера-насильника, здесь, в Нью-Йорке, оказываются на улице. Они кочуют из ночлежки в ночлежку, которых у нас в городе куда меньше, чем нужно,