Черный ангел - Мика Валтари

– Дождемся следующей ночи, – угрожающе шипел он. – То, что построили люди, другие люди всегда могут уничтожить.

Но гигантская башня, изрыгающая огонь, ядра, стрелы и камни и содрогающаяся от собственной чудовищной силы, кажется столь устрашающей, что генуэзцу никто не верит. Император в бессильном отчаянии проливал слезы, глядя, как многие греческие поденщики падают, сраженные каменными глыбами. Пока эта махина будет господствовать над внешней стеной, мы не сможем восстанавливать свои укрепления.

После полудня тяжелым орудиям турок удалось снести одну башню большой стены – почти напротив осадной машины. Рухнул и кусок стены, погребая под собой нескольких латинян и греков.

Пока военачальники думали и гадали, как бороться с этой, самой страшной с начала осады опасностью, Джустиниани накинулся на Нотара, требуя, чтобы тот отдал ему оба больших орудия, которые все еще стояли на портовой стене и без особого успеха время от времени обстреливали турецкие галеры, качавшиеся на волнах у противоположного берега Золотого Рога.

– Мне нужны пушки и порох, чтобы оборонять город, – кричал генуэзец, – в порту уже слишком много бесценного пороха извели впустую.

Нотар холодно ответил:

– Это мои пушки, и за порох я плачу сам. Мы пустили ко дну одну галеру и повредили множество других. Если хочешь, я буду беречь порох, но орудия в порту необходимы, чтобы не подпускать турок к берегу. Ты же сам знаешь, что стена у внутреннего порта – самое слабое место города.

Джустиниани заорал:

– Какая, к дьяволу, польза от венецианских кораблей, если они не могут справиться с турками в самом порту?! Твои возражения – это пустые отговорки и полная чушь, а в действительности ты просто хочешь ослабить оборону города в самой критической точке, какая тут есть. Не думай, что я не раскусил тебя! Твое сердце черно, как борода султана.

Император попытался примирить их.

– Ради Господа Бога, дорогие братья, не осложняйте еще больше нашего положения, затевая бесполезные распри. Оба вы печетесь лишь о благе Константинополя. Достойный Лука Нотар спас город от гибели, когда турки пытались сделать подкоп под стены. Если Нотар считает, что пушки в порту необходимы, нам надо прислушаться к этому мнению. Так обнимитесь же, братья, ибо все мы сражаемся с одним общим врагом.

Джустиниани колко ответил:

– Я готов обнять по-братски хоть самого дьявола, если он даст мне пушки и порох. А Лука Нотар не дает мне ничего.

Лука Нотар тоже не проявил ни малейшего желания обниматься с Джустиниани, а с оскорбленным видом удалился, предоставив императору и генуэзцу самим искать выход и создавшегося положения.

Но когда я понял, что конец уже близок, гордость моя смирилась. Я побежал за Нотаром, остановил его и сказал:

– Ты хотел поговорить со мной наедине. Ты что, уже забыл об этом?

К моему удивлению, он дружески улыбнулся. Положил мне руку на плечо и произнес:

– Ты запятнал честь моего рода и заставил дочь пойти против отца, Иоанн Ангел. Но сейчас – трудные времена, и мне некогда заводить с тобой тяжбы. Моя дочь очень дорога мне. Ее мольбы смягчили мое сердце. Лишь от тебя зависит, прощу ли я тебе твое латинское поведение в этой истории.

Не веря собственным ушам, я спросил:

– Ты и правда разрешишь мне снова увидеть твою дочь Анну, мою жену?

Нотар помрачнел.

– Не называй ее пока еще своей женой. Но можешь встретиться и поговорить с ней. Да, лучше пусть она сама изложит тебе мои условия. Анна – дочь своего отца, и я доверяю ее уму, хотя ты на какое-то время сумел покорить ее сердце.

– Благослови тебя Бог, Лука Нотар! – искренне воскликнул я. – Я ошибся в тебе и твоих намерениях. Ты, несмотря ни на что, настоящий грек.

Он смущенно улыбнулся и заявил:

– Верно. Я – настоящий грек. И надеюсь, что ты – тоже.

– Где и когда я могу с ней встретиться? – спросил я, чувствуя, что у меня перехватывает дыхание от одной только мысли об этом.

– Возьми моего коня и, если хочешь, поезжай ко мне домой прямо сейчас, – добродушно проговорил он и громко расхохотался. – По-моему, моя дочь уже несколько дней с нетерпением ждет тебя. Но я подумал, что короткая разлука пойдем вам обоим лишь на пользу и чуть-чуть охладит ваш пыл.

Мне надо было сообразить, что он держится со мной слишком любезно. Но, забыв о пушках и турках, о Влахернах и своих обязанностях, я вскочил на его вороного боевого коня и галопом помчался по городу к Мраморному морю. Пришпоривая лошадь, я громко кричал от радости. Майский день сиял вокруг меня золотом и голубизной небес, хотя стена и порт были окутаны клубами порохового дыма.

Очутившись возле благородного в своей простоте каменного дома, я и сам не помню, как привязал коня. Стремительно – словно юноша, торопящийся на первое любовное свидание – бросился я к двери, чтобы постучать в нее молотком. И только тут подумал о том, как я выгляжу, и попытался стереть с лица сажу и пыль, потом поплевал на ладонь и до блеска отчистил свой панцирь.

Мне открыл слуга в бело-синих одеждах. Но я даже не взглянул на него. Ко мне уже спешила Анна Нотар, стройная и прекрасная, с сиявшими от счастья глазами. В своей привычной обстановке она была так молода и прелестна, что я не решился заключить ее в объятия, а только смотрел на нее, не смея вздохнуть. Шея ее была обнажена, губы и брови подкрашены. От Анны исходил дивный аромат гиацинтов – как при нашей первой встрече.

– Наконец-то, – страстно прошептала женщина. Она сжала мою голову ладонями и поцеловала меня в губы. Щеки Анны пылали.

Никто не стерег ее. Никто не запирал на женской половине. Я ничего не понимал.

Анна взяла меня за руку. Этого было достаточно. Держась за руки, мы поднялись по лестнице в большой зал на верхнем этаже. За узким стрельчатым оконцем отливали серебром волны Мраморного моря.

– Конец близок, Анна, – проговорил я. – Ты не представляешь, что творится сейчас на стене. Я благодарю милосердного Господа за то, что еще раз смог увидеть тебя и заглянуть в твои глаза.

– Только заглянуть в мои глаза? – усмехнулась Анна. – И это все, о чем ты мечтаешь? Хотя я – твоя жена?

Нет, я ничего не понимал. Мне казалось, что я сплю. Может, я уже умер? Может, пушечное ядро так быстро размозжило мне голову, что душа моя все еще пребывает на этом свете, охваченная земными страстями?

– Пей, – прошептала жена моя, Анна Нотар, и протянула мне кубок, который наполнила отливающим бронзой вином. Я заметил, что по турецкому обычаю она добавила в вино амбры. Зачем она хотела разжечь мою страсть? Я и так безумно желал эту женщину.

Ее губы были для меня самым восхитительным кубком. Самым опьяняющим и прекрасным вином на свете было для меня ее тело. Но когда я хотел дотронуться до нее, она удержала меня. Зрачки ее расширились и потемнели. Она сказала:

– Нет. Еще нет. Сядь, любимый мой. Сначала нам надо поговорить.

– Не нужно никаких слов, – в горьком разочаровании взмолился я. – Не произноси ничего, свет моих очей! Все это кончится лишь ссорой и оскорблениями, и нам обоим опять будет больно. Лучше всего мы понимаем друг друга не разговаривая, а занимаясь совсем другим делом.

Глядя в пол, Анна с упреком сказала:

– Значит, ты стремишься лишь увлечь меня на ложе. И ничего более. Стало быть, тебя интересует только мое тело?

– Ты же сама того хотела, – сдавленным голосом ответил я.

Анна взглянула на меня и быстро заморгала. В ее глазах блеснули слезы.

– Возьмись наконец за ум, – воскликнула она. – Ты виделся с моим отцом. Он готов простить нас с тобой, если ты только захочешь. Впервые он разговаривал со мной как с взрослой, поделился со мной своими мыслями, подозрениями, планами. И впервые я его по-настоящему поняла. Ты тоже должен понять его. Он кое-что задумал.

Я помрачнел. Страсть моя остыла. Но Анна продолжала говорить, крепко сжимая мою испачканную руку в своих ладонях.

– Он – мой отец. А мой отец не может сделать ничего плохого. Он – самый высокопоставленный человек после императора. И если император предал свой народ и свою веру и продал город латинянам, ответственность за судьбу этого народа ложится на плечи моего отца. Обязанность Луки Нотара – прежде всего думать о жителях Константинополя, и Лука Нотар не может уклониться от выполнения своего долга, каким бы тяжким и унизительным тот ни был. Надеюсь, ты хорошо это понимаешь.

– Продолжай, – горько сказал я. – Сдается мне, что все это я уже слышал раньше…

Анна вспылила:

– Отец – не предатель. Он никогда не унизится до измены. Он – политик, который, стоя на руинах нашего города, обязан спасти все, что можно.

Она внимательно следила за мной из-под полуопущенных век. В ее глазах уже не было заметно никаких слез, хотя она усиленно моргала. Наоборот, казалось, в глубине души этот разговор льстит ее женскому тщеславию. Анна продолжала:

– После падения города я могла бы стать женой султана Мехмеда. Таким образом султан заключил бы союз с греческим народом. Мой отец был просто потрясен, когда узнал, что мой каприз поставил крест на его планах. Но я же ни о чем таком не подозревала. Он ни разу ни словом не обмолвился о своих замыслах.