Я спереди! - Мари Секстон

угощениями. Когда я, наконец, забрался в постель, она пристроилась в моих ногах и продолжала смотреть на меня так, словно я мог внезапно превратиться в самую большую крысу в мире.

— Знаешь, я не страшный, — сказал я ей.

Она посмотрела на меня скептически.

В два часа ночи она начала беспрерывно мяукать. Я с трудом выбралась из постели и, спотыкаясь, побрел по дому, пытаясь понять, что случилось. Еда? Проверить. Вода? Проверить. Доступ к лотку? Проверить. Игрушка? По дому было разбросано несколько штук, но она не обратила на них внимания.

— В чем твоя проблема? — спросил ее я.

Мяу.

Я вернулся в постель и через несколько часов проснулся от того, что что-то защекотало мне нос. Я отстранился, открыл глаза и обнаружил, что смотрю на розовый нос Мисс Присс, которая обнюхивала мой глаз. Я замер, ожидая, когда она закончит осмотр. Она кружила у меня над головой, забираясь на меня сверху. Наконец, она успокоилась и обвилась вокруг моей шеи, как какой-нибудь пушистый шарф.

— Это не сработает, — сказал я ей.

Она начала мурлыкать.

У меня никогда не было кошки. И уж точно никогда кошка не ложилась спать на меня. Но было что-то удивительно умиротворяющее в том, чтобы слышать этот тихий звук, когда она вдыхала и выдыхала. В том, чтобы знать, что она довольна. Я почесал ее за ухом, и она склонила голову к моей руке, продолжая мурлыкать.

— Может быть, у нас все-таки получится, — сказал я.

Мяу.

Каждое утро я боялся, что, проснувшись, увижу снегопад, но в воскресенье утром, выглянув в окно, увидел чистое голубое небо и столько солнечного света, на сколько мог только надеяться. Взглянув на свой телефон, я обнаружил четыре пропущенных звонка от моего преследователя, но даже этого было недостаточно, чтобы испортить мне настроение. Я заварил чашку ирландского чая на завтрак и провел все утро, заманивая Мисс Присс к себе на колени кошачьими лакомствами.

Накануне было достаточно жарко, чтобы разгуливать по городу без куртки, поэтому, приняв душ, я надел рубашку с короткими рукавами и джинсы, но когда Доминик приехал за мной, я оказался в условиях, напоминающих Арктику. Может, и было солнечно, но для моей техасской кожи ветер был совершенно полярным. Я с благодарностью забрался в машину Доминика.

Он изучал меня, пока я сидел, потирая обнаженные руки.

— Ты не замерзл?

— Немного. Вчера было почти восемьдесят градусов! Как сегодня может быть так холодно?

— Добро пожаловать в Колорадо. — Он развернулся и отъехал от моего дома.

— Это нормально?

Он рассмеялся.

— Когда дело доходит до погоды, здесь нет такого понятия, как «нормальная».

— В первые пару недель после моего переезда только и было, что дождь.

— Да, это необычно для нас. Обычно мы сухие как кости. Но, кроме явного отсутствия ощутимых осадков, возможно все.

— Когда начнется снегопад?

Он ухмыльнулся, искоса взглянув на меня, когда заворачивал за угол.

— Честно говоря, мы опаздываем.

Я застонал от этой мысли.

— И как долго это продлится? До апреля или мая?

— Ха! Черт возьми, нет. Обычно это длится день или два. Максимум пару недель.

Я ошеломленно уставился на него.

— Но я думал, что снега будет много.

Он покачал головой, явно забавляясь.

— Возможно, в горах, да, но не здесь. Осадков выпадет немного больше, чем обычно, но все же не так много, как ты, вероятно, ожидаешь. Довольно необычно, если снегопад продлится всю зиму. На самом деле, самые сильные снегопады выпадают в феврале и марте, но даже тогда снег обычно тает за несколько дней.

Я откинулся на спинку сиденья, переосмысливая свои представления о зиме в Колорадо. Я представлял, как неделю за неделей сижу взаперти в своем крошечном домике, а температура в термостате опускается ниже нуля. Я представлял себе горы снега, покрывающие мою дорожку. Но если между грозами снег обычно таял, то мои предположения о температуре, вероятно, тоже были неверны.

— Насколько будет тепло?

— На самом деле, может быть что угодно. Я помню январские дни, когда температура достигала семидесяти градусов. И я помню ночи, когда температура опускалась до двадцати пяти градусов ниже нуля.

— Ох.

— Такое случается довольно редко. Ночью может быть чертовски холодно, но как только выглянет солнце, становится теплее. В большинстве случаев температура, вероятно, будет где-то между тридцатью пятью и шестьюдесятью пятью, в зависимости от месяца. Хуже всего в январе и феврале. На карте повсюду март. Но осень в Колорадо — прекрасное время года. С сегодняшнего дня и до начала нового года все будет так. — Он указал за окно.

— Будет солнечно? — Спросил я, и моя надежда возросла при этой мысли.

— Чаще да, чем нет. У нас будет немного пасмурных дней, но не часто. Отдельные грозы во второй половине дня. Возможно, выпадет град. Возможны снежные бури. Но в основном, каждый день игра в кости. — Он улыбнулся мне. — Мне нравится. — Он остановился у знака «стоп» и потянулся к заднему сиденью, чтобы взять куртку, которую сунул мне в руки. — Ты можешь надеть, если хочешь. В ней ты утонешь, но...

Мне было все равно, насколько она велика. Она казалась теплой. И пахла так же, как он, металлом, автомобильным маслом и резиной. Как в гараже его семьи, только с легким привкусом лосьона после бритья.

— Спасибо.

— Ты привыкнешь проверять погоду каждый божий день, начиная с сегодняшнего дня и до июня.

Это была приятная новость. Я уставился в небо. Да, то тут, то там виднелись клочья облаков, которые сильный ветер из Колорадо быстро гнал на восток, но за ними не было ничего, кроме ослепительной синевы. И если Доминик не лгал — а с чего бы ему лгать? — я бы наблюдал это регулярно в течение всего года. Это противоречило всем моим предположениям о Колорадо, но Дом прожил в Коде всю свою жизнь. Если кто и знал, чего ожидать, так это он сам.

Чаще всего это был солнечный свет.

Внезапно осень показалась мне не такой уж страшной. Я думал о ней как о начале конца, как о чем-то вроде предсмертной агонии, когда природа испускает последний вздох, прежде чем ее скует холод. Теперь, когда я смотрел на осины с их ярко-золотыми и оранжевыми листьями, на декорации для Хэллоуина, украшающие пороги, и на газоны, поросшие травой, которые все еще были скорее зелеными, чем коричневыми, я увидел осень такой, какой она была: переходной. Медленный, но прекрасный переход от одной стадии бытия к другой. Это не то, о чем стоит печалиться, а то, чему стоит радоваться самому