Воспоминания комиссара-танкиста - Николай Андреевич Колосов

бригады выстраивались в две колонны. Нашей задачей было попробовать то, что не смогли преодолеть пехотные части и танковые бригады, с ними взаимодействовавшие. Потом – приступать к выполнению задач в оперативной глубине.

Комкор наш был опытнейшим танкистом, знающим, как эффективнее всего применить свои грозные машины. Вот и теперь – для ввода в прорыв были определены две основные дороги. Две танковые бригады – по одной, танковая и мотострелковая – по другой. Позади – полки.

– Одна колонна – не корпус, а недоразумение, – говаривал генерал Попов. – Вытянулась кишка, режь ее, где хочешь.

Он всегда избирал оптимальный вариант построения корпуса, такой, чтобы можно было быстро перегруппировать силы, отразить внезапную контратаку. Сам же он вместе с опергруппой находился посреди двух наступающих колонн. Точнее – между колоннами, часто выезжал к самой первой линии и даже вырывался вперед всех.

Однажды, когда мы вот так во время прорыва слишком далеко оторвались от сил соединения, я даже взорвался:

– Что ты делаешь?! Куда ты нас тащишь?!

– Ничего, привыкай, это наше правило! – рассмеялся в ответ Алексей Федорович.

Человек беззаветно храбрый, он воспитывал такую же храбрость в своих подчиненных. Впрочем, порой рисковал он зря…

Итак, корпус вошел в прорыв. Преодолев бывшую нейтралку, мы миновали передовые траншеи врага, почти полностью сровненные нашей артиллерией. Здесь не оставалось ни единого живого места, настолько плотным получился огонь. Но это был уже вчерашний день – танки шли туда, где разгорался новый бой.

Тогда у меня было правило: не покидать опергруппу. У танкистов это то же самое, что наблюдательный пункт в пехоте – основа штаба. Вместе с комкором здесь, как правило, находились начопер, начальники артиллерии, связи и разведки. Со мной всегда были один-два политотдельца, а мой заместитель, подполковник В.А. Владимиров, назначенный вместо убывшего Стрижкова, находился во втором эшелоне, в штабе. Там был наш политотдельский «автобус» – фургон на грузовике.

Через политотдельцев я поддерживал связь с частями, передавал, кого куда послать, какие необходимы сведения, что уточнить, чтобы провести потом оперативное совещание, своевременно издать листовку. Ездил я обычно на «Виллисе» – из него хорошо было видно все происходящее вокруг, да и в бою было намного безопаснее, чем в танке. По бронированным машинам вела огонь артиллерия, а до легковушки, не представлявшей существенной опасности, как-то руки не доходили. Разве что шальная пуля могла попасть.

У «Виллиса» было еще одно важное преимущество – бойцы и командиры сразу узнавали. А это требовалось затем, что даже в атаке политотдел не прекращал свою важную работу. Так, мы практиковали вручение партбилетов прямо в бою – конечно, вне досягаемости огня вражеских орудий. Обгоняешь нужный тебе танк, махнешь механику-водителю: мол, останови, и перед всем экипажем вручаешь молодому коммунисту партийный билет. Руку пожмешь, пару напутственных слов скажешь – и снова боевая машина устремляется вперед. Тут уже знаешь, что ребята будут бить немца с удвоенной силой. Так же вручали мы перед атакой ордена и медали. Моральное значение такого момента переоценить невозможно.

Добрым словом вспоминаю нашего инструктора по учету партдокументов капитана Сигизмунда Собковича. Это человек исключительного хладнокровия, какое и представить себе сложно. В любой обстановке он идеально выписывал партийные билеты. Никогда, ни при каких условиях не дрогнула ни одна буква его каллиграфического почерка. А ведь работал он не в теплом штабе, даже не в блиндаже. Сигизмунд использовал для дела любую мало-мальски подходящую возможность. Бывало, застанет нас в пути артобстрел. Прячемся под машину, ибо некуда больше, лежим, прижавши головы к земле, немца кроем, а Собкович тем временем… готовит партийные билеты. Поразительно!

Гитлеровцы отходили. То же самое происходило в полосе наступления других армий – там, где на острие удара были 1-й гвардейский танковый и 8-й механизированный корпуса. К исходу дня была прорвана главная полоса обороны врага, мы приступили к выполнению своих собственных задач.

В ходе наступления политработники и их активные помощники – агитаторы, партийные и комсомольские активисты – успевали сообщать своим товарищам об успешных действиях соседнего 1-го Белорусского фронта, также сокрушавшего вражескую оборону. Осознание общего успеха воодушевляло каждого. Когда танки с десантом на броне вошли в прорыв, то гитлеровцам пощады не было. Гвардейцы начали стремительные рейды по тылам врага, ведя наступление в необычно быстром темпе. Особенно на первых порах дезорганизованный противник не мог оказать сопротивления. Росла паника. Танки появлялись там, где фашисты меньше всего ожидали. Боевые машины шли по дорогам, параллельно маршрутам движения колонн противника, отрезали им пути отхода, громили наголову. Для этого создались самые удобные условия: у немцев было плохо с бензином, их водители часто использовали «автопоезда». Колонну, в которой за одной машиной шло на прицепе пять-шесть других, уничтожали только так.

Отсутствие горючего сказалось и на авиации противника. Мессеры и «Юнкерсы», доставлявшие нам столько неприятностей в первые месяцы войны, теперь с пустыми баками стояли на заснеженных аэродромах. Откатываясь в панике, враг даже не успевал вывести их из строя…

Хорошо помню эти мертвые самолетные стоянки, воздушные машины со свастиками на килях, с разномастными тузами и крестами на фюзеляжах. Отлетались. Так же как отъездились немецкие танки и самоходки, автомобили, в большом количестве брошенные вдоль дорог. А мимо нескончаемыми колоннами брели пленные: теперь немцы сдавались массово. Поначалу я часто просил водителя остановить машину, всматривался в лица жалких представителей «высшей расы», недавних «покорителей Европы» и «властелинов мира». В основном уже шли старики и мальчишки – тотальники[67], мобилизованные подчистую, фольксштурм[68]. Они не хотели умирать за Гитлера и его бредовые идеи. Прошел шовинистический угар, сопутствовавший первым легким победам на западе. Наступило тяжелое похмелье. Автоматчики, конвоировавшие пленных, докладывали мне, что это воинство поднимало руки и кричало «Гитлер капут» при первом же появлении наших танков.

Но не все они сложили оружие, гитлеровское командование предпринимало отчаянные попытки остановить наше наступление. Оно буквально оголяло Западный фронт, перебрасывая на наше направление все новые соединения. Сила сопротивления обороняющихся на подступах к Восточной Пруссии постепенно начинала расти. Немцы начали контратаковать, нам уже приходилось бороться с вражескими танками. И все же, отражая отчаянные атаки обреченных, бригады неумолимо продвигались вперед.

Мы вели непрерывные бои. За первый день танкисты корпуса прошли 6 километров, выбили фашистов из восьми населенных пунктов. Гвардейцы уничтожили 4 танка, 5 батарей, 7 САУ. Было истреблено до полутора сотен гитлеровцев. Наступление, прекратившееся с приходом темноты, с новой силой началось на следующее утро.

Теперь наша первая колонна – 58-я танковая, 28-я мотострелковая бригады и 1817-й самоходный полк, зенитчики и реактивщики – развертывала наступление на Цеханув. Несмотря на