Воспоминания комиссара-танкиста - Николай Андреевич Колосов

рассвело, фашисты, увидев, что советские танкисты оказались в меньшинстве, попытались атаковать. К танкам с разных сторон полезло человек пятнадцать – двадцать с гранатами в руках. Огонь танкистов и десантников положил гитлеровцев на землю. Уцелевшие бросились прочь. Вновь рисковать враги не стали, наступило затишье. Червяков сообщил по рации:

– Нахожусь в окружении. Отразил атаку противника.

Через несколько минут радист Воронов принял ответ:

– Держитесь, идем к вам!

Значит, думали танкисты, враг будет взят в клещи… Но они не знали, что в это время батальоны бригады были скованы боем с вклинившимся противником. Медленно отступая, гитлеровцы изо всех сил сдерживали натиск наших войск.

В середине дня фашисты вновь пытались атаковать – на этот раз они пошли вперед с фаустпатронами. Это грозное оружие уличного боя здесь, в полевых условиях, было менее эффективно. Дальность полета снаряда составляла всего 30 метров, к тому же фаустник, стрелявший с колена или в рост, представлял собой идеальную мишень. Понимали это и сами фашисты. Никто из них не помышлял о том, чтобы ценой собственной жизни очистить дорогу для других, каждый заботился о своей шкуре. Гитлеровцы открыли беспорядочный огонь издали и бросились назад.

Атаки прекратились до захода солнца. Видя это, воины решили отдыхать – спали поочередно, по-братски разделили сухари, воду, продукты из НЗ. Наблюдение за врагом не прекращалось ни на минуту.

Лишь только стемнело, немцы вновь полезли в атаку. Гвардейцы понимали: враг тоже оказался в кольце, взвод преградил им дорогу, поэтому немцы любой ценой попытаются расчистить шоссе. Но и сейчас этого не получилось. Вовремя ударили танковые пушки и пулеметы, автоматы десантников. Ни один враг не смог прорваться по шоссе.

Бой этот исчерпал резервы патронов. Но Червяков такую возможность предвидел и еще днем, лишь только захлебывалась очередная вражеская атака, посылал бойцов собирать брошенное оружие. В результате у воинов оказался внушительный арсенал трофейных автоматов, винтовок, фаустпатронов, гранат, несколько ручных пулеметов и достаточное количество боеприпасов.

Вновь связались с командованием.

– Держитесь! – прозвучало в эфире.

Это значило – сражайтесь, не выпускайте врага из клещей. Это значит, что немедленной помощи не ожидается.

Поутру увидели, что на окраине появилась «Пантера». Танк Червякова пошел с ней на сближение, но самоходка тут же открыла огонь. Стреляли фашисты метко: первый же снаряд разбил гусеницу тридцатьчетверки, а когда ее развернуло на месте, то вторым попаданием продырявило борт. На счастье, гитлеровцы били «болванками», не то гореть бы на дороге дымному костру… Но наши танкисты не уступали врагу в мастерстве. Ответный огонь заставил «Пантеру» замолчать.

Второй день окружения прошел спокойно. В темноте экипаж командирского танка заменил поврежденные траки, машина вновь была на ходу.

Утро принесло новые сюрпризы. Гвардейцы даже не поверили своим глазам: рядом, по проселку, параллельному шоссе, двигался санный обоз. Ничего не подозревая, немецкие обозники неторопливо шли у своих повозок, считая, верно, что находятся в глубоком тылу. Огнем десантников почти все ездовые были истреблены, а трое поднявших руки солдат были взяты в плен. В бригаде были немало удивлены, когда окруженное подразделение сообщило по рации ценные сведения.

Снова наши бойцы провели день в бездействии у своих промерзших машин. Изредка прогревали двигатели на случай внезапного нападения. Под утро третьего дня к танкам вновь устремились вооруженные до зубов гитлеровские лыжники. Заметив атакующих, гвардейцы открыли огонь. Но фашисты продолжали отчаянно наступать – и по шоссе, в лоб, и с флангов, по снежной целине.

Яркая вспышка на миг ослепила Николая. Снаряд фаустпатрона разорвался на лобовой броне танка.

– Полный газ! – крикнул Червяков.

Механик-водитель гвардии младший сержант Красный рванул рычаги, танк помчался по шоссе, срезая врага пулеметным огнем, давя гусеницами. Десантники хлестали по фашистам из автоматов и ручных пулеметов. До сотни гитлеровцев было уничтожено в этой ночной схватке.

Занималась заря четвертого дня напряженного боя. Утро, впервые за все это время, выдалось тихое, ясное. Угомонился и противник. Повсюду на обожженном снегу чернели трупы врагов. Ощутимые потери понесли и десантники. Если экипажи машин были защищены броней, то мотострелкам приходилось драться в открытую.

Николай сел на броне, потер покрасневшие, воспаленные от долгой бессонницы глаза. А когда опустил руку, то увидел, что слева, из-за далекого леса, выходит пехота. Посланный навстречу разведчик доложил: идут свои.

За стойкие, умелые и инициативные действия гвардии младший лейтенант Николай Червяков был награжден орденом Красного Знамени.

Подвиги, героические поступки совершали в этих боях многие наши воины. Это было закономерно. Выступая на митинге личного состава, гвардии младший сержант Дементьев сказал, очень верно отражая настроение и боевой дух всех солдат и командиров:

– Мы счастливы, что являемся участниками великого и героического наступления Красной армии, что освобождаем братские народы от фашистской чумы. Свою священную ненависть к врагу мы донесем до Берлина!

Упорные бои по ликвидации Восточнопрусского котла продолжались, петля на шее врага затягивалась все туже. Дни группировки были сочтены…

Глава 10. Выход к морю

Войска 2-го Белорусского фронта ежедневно наносили противнику ощутимые удары. В февральских боях был взят штурмом город Эльбинг – крупный узел коммуникаций и мощный опорный пункт на правом берегу Вислы, прикрывавший подступы к Данцигской бухте.

16 февраля корпус вторично вошел в оперативное подчинение 2-й ударной, которая, ведя бои на обоих берегах Вислы, двигалась на Данциг. Снова мы встретились с командармом И.И. Федюнинским.

Личному нашему сближению помогли случайные обстоятельства. Дело в том, что еще во время боев в Восточной Пруссии наши разведчики взяли хороший трофей – легковую машину «Опель-Капитан»[70]. Я распорядился передать его редакции газеты «В решающий бой». И надо же – отняли у них машину… Редакция совершала марш вслед за наступающими частями, в хвосте какой-то колонны. По дороге наши машины – два «Студебеккера»[71], «Виллис» и «Опель» этот злосчастный – обогнала кавалькада легковушек. Вроде бы газетчики не дали им проехать сразу же, поэтому редакцию остановили на перекрестке, какие-то вышестоящие чины отчитали редактора, а потом, сославшись на приказ командарма, потребовали отдать трофейную машину. Глупая история какая-то…

Когда мне о ней доложили, я махнул рукой:

– Ерунда! Раз по приказу самого аж командарма – значит, нужна. Будем надеяться, что новому хозяину она хорошо послужит…

Редактор особо не переживал – транспорта у него хватало.

Так вот, когда мы вновь встретились с генералом Федюнинским, он сам вдруг заговорил об этом эпизоде:

– Знаете, мне очень неудобно, но я только потом узнал, что та «реквизированная» машина была ваша, а не из моей армии, – признался он. – Честное слово, недоразумение вышло!

– Пустяки, товарищ