Агидель стремится к Волге - Хамматов Яныбай Хамматович

Атаман поднялся из-за стола, не спеша обошел пленников и, ткнув пальцем в старшего из юнцов, строго спросил:

— Сколь годов тебе, хлопец?

— Шестнадцать, — ответил тот.

— А как кличут тебя?

— Князем Григорием.

— Эко, князь! А я плевал на твое княжество! Для меня ты — холоп, раб мой Гришка! — загоготал Степан и добавил: — Эй, Гришка, пособишь мне казну воеводину отыскать, а?

— Денег в казне нет…

— О как! — воскликнул Разин. — И куды ж оне подевались?

— Стрельцам на жалованье пошли.

— Неужто ничегошеньки не осталось? Так-таки все до грошика последнего выскребли?

— Не осталось.

— Ну, а добро отцовское где ж?

— Казаки забрали…

Не по нраву пришлись атаману ответы юноши. По его приказу парнишку подвесили на городской стене за ноги. Но, так и не добившись признания, Степан вышел из себя и велел его кончать — подцепить за ребро железным крюком и подвесить на дереве.

На очереди был братишка, бывший младше Григория на восемь лет. Умертвив его с неменьшей жестокостью, атаман подарил обезумевшую от горя вдову новому астраханскому воеводе Василию Усу.

Потратив на казацкое устройство в Астрахани с полмесяца, Степан Разин оставил город и подался обратно к Царицыну, рассчитывая в дальнейшем взять Саратов. По Волге плыли двести стругов, берегом шли две тысячи конников.

Саратов сдался ему без боя. Первой жертвой победителя стал воевода Кузьма Лутохин. Он был утоплен. Вслед за ним разбойники перебили местных дворян и приказных людей. Утвердив в городе свои порядки и назначив атаманом надежного человека, Степан увел войско к Самаре.

XI

Воинство мужицкого атамана Стеньки Разина, в которое вливались все новые и новые силы, превращалось в серьезнейшую угрозу для Российского государства. Осознав это, власти стали предпринимать срочные меры. И одной из них стала посылка гонцов в Башкортостан с просьбой о помощи.

Ознакомившись с обращением Белого царя, башкиры, невзирая на чинимые воеводами козни и испытываемую кровную обиду, в большинстве своем без колебаний откликнулись на призыв и стали готовиться к походу.

Старшина Тамьянской волости Садир-мулла тоже не остался в стороне. Вернувшись из Чесноковки с йыйына, он показал царскую грамоту своему двадцатилетнему сыну Сайту и сказал:

— Улым, настал и твой черед защищать Россию.

Благонравный, никогда не перечивший ни отцу, ни даже тем, кто был едва старше его, юноша промолвил, не смея взглянуть ему в глаза:

— Атай, прошу тебя, не гневайся. Но я не хочу проливать кровь сородичей ради урысов.

Садир удивился.

— Что я слышу? Непозволительные слова ты говоришь, улым. Это наш долг. И это прописано в грамоте Ивана Грозного…

— Знаю, атай, — перебил его Сайт. — Я никогда не забывал завет олатая и про то, как он защищал Москву.

— Отчего ж тогда упорствуешь, улым?

— Не мы нарушили слово, данное Ак-батше нашими дедами. Нас грабят, теснят, убивают. И после всего этого мы должны еще приносить себя в жертву?

— Не ожидал я такого услышать от муллы! О том, что творят здесь воеводы, батша не ведал. А стоило ему узнать, как он тут же стал принимать меры…

— Только для того, чтобы утихомирить нас, башкортов, — снова прервал Садира сын. — Нет, атай, не хочу я служить обидчикам! Ак-батша — сам злодей! Не верю я в его добродетель. Он начинает прикидываться добреньким, лишь когда башкорты взбунтуются или когда России грозит большая беда. А потом, как только опасность минует, снова отдает нас на произвол воевод, отнимает наши земли-воды и леса.

— Нет, улым, ты не прав. Если бы батша не был справедлив, он не стал бы наказывать воевод за их проступки.

— Все это временно, атай. Как только покончат с донскими казаками, опять за нас примутся. Вот увидишь.

Садир-мулла растерялся, не зная, как убедить разуверившегося во всем сына.

— О том, что будет потом, может знать лишь Алла Тагаля, улым, — начал он после некоторого молчания. — Не уподобляйся человеку, который сжег свою шубу в отместку блохам. Поживем — увидим. А сейчас мы обязаны сдержать слово, данное нашими предками. Негоже оставлять Россию в беде, сынок…

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

Сайт грустно покачал головой.

— Может, ты и прав, атай… Да, жизнь так переменчива. Но что бы ты ни говорил, я знаю, не стоит проливать кровь за вероломных бояр.

— Как это не стоит?! — воскликнул Садир-мулла. — А ты подумал, что будет с нами, если разбойники победят царские войска?

Но Сайт оставался непреклонен.

— Если бы России грозили иноземцы, другое дело… А тут кафыры против кафыров поднялись. Зачем нам встревать, когда урысы между собой дерутся?

— Вот, значит, какие мысли у тебя на уме! — с осуждением промолвил отец и вдруг махнул рукой: — Тогда поступай, как знаешь!

На том разговор их кончился, и вопрос о походе против донских казаков больше не возобновлялся.

Слух о том, что люди Тамьянского рода предпочли не вмешиваться в междоусобицу русских, заставил призадуматься и остальных.

…Но вот до Башкортостана дошли вести, будто Стенька Разин со своими разбойниками разорил башкирские селения близ Астрахани, захватил Саратов и уже подбирается к окрестностям Самары, где также проживают башкиры.

Народ всполошился.

— Нельзя бросать наших братьев в беде, — решительно заявил сын Садира-муллы Сайт.

И после этого спокойной жизни в Тамьянской волости пришел конец. Мужчины принялись точить сабли и пики, ладили луки и стрелы. Женщины и дети суетились, провяливая конину, вываривая курут и выкладывая его на ылашах для просушки, готовили хаба — емкости для кумыса и набивали походные мешки всякой всячиной…

Собравшись на берегу речки у окраины аула Шакман, тамьянские джигиты забрались в седла и выстроились ровными рядами.

Сайт выступил вперед. Пока он знакомил соратников с маршрутом их следования до Казани и объяснял, как должно себя вести, Садир-мулла стоял неподвижно и молча слушал.

«Какой сын у меня — истинный сэсэн, говорит складно да толково», с гордостью отмечал он про себя, оглядывая статного юношу с загоревшим скуластым лицом и сверкающими из-под шлема черными смоляными глазами.

До чего ж к лицу молодому джигиту его батырское облачение — белый чекмень поверх чешуйчатой кольчуги, лук и колчан со стрелами за плечами, у пояса — кинжал да сабля, на ногах сапоги с серебряными шпорами. Будто на роду ему написано быть воином!

Рыжая, с белой отметиной на лбу, крепкая лошадь — под стать хозяину. Украшенные золотом да серебром уздечка, подпруги и подхвостник — кобылы простых седоков ей не чета. К передней луке седла прикреплен выпуклый круглый стальной щит-калкан.

И все бы хорошо, да вот одна мысль бередит душу, не дает Садиру-мулле покоя: Сайт — один-единственный его сын. Остальные умирали, едва достигнув двух-трех лет. Ежели с Сайтом, не приведи Аллах, что случится, как быть тогда Садиру? А не послать его во главе войска он тоже не может…

Сайт, словно услышав не высказанные отцом мысли, резко обернулся.

— Да хранит вас Алла Тагаля! — сказал он и поклонился сородичам, аксакалам, родителям и женушке-кэлэш.

Народ в один голос напутствовал джигитов:

— Возвращайтесь живыми и невредимыми!

— Да не иссякнут на чужбине предназначенные вам Аллахом в сей жизни вода и пища!

— Пусть добра будет к вам ваша судьба!

— Хызыр-Ильяс вам в путь!..

Как бы ни было тяжело отпускать, отрывать от сердца близких, провожавшие старались скрыть от них свою боль. Даже юная жена Сайта, и та изо всех сил крепилась, хотя слезы вот-вот готовы были брызнуть из ее очей.

Под унылый мотив курая кто-то затянул прощальную песню:

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145}) Чиста незамутненная водица, Не стынет в ясный день Яик. Не плачьте вслед нам, не кручиньтесь, А то не будет нам пути…