Агидель стремится к Волге - Хамматов Яныбай Хамматович

— Я с трудом представляю себе Башкортостан без России, — заявил от имени земляков Садир-бей. — И если русские не будут нарушать условия, прописанные в Жалованной грамоте, если вместо плохих воевод станут присылать нам хороших, мы дадим слово верно служить царю, — обещал он и поклялся на Коране.

Ликуя от радости, что покончить с восстанием в Башкортостане возможно будет малыми убытками, Долгорукий с готовностью пообещал похлопотать, чтобы удовлетворить требования башкир. После этого он убедил главу Садир-бея и его товарищей съездить в Москву на встречу с государем.

Алексей Романов оказал послам Башкортостана сердечный прием и выдал им Жалованную грамоту, составленную на двух языках. С этой грамотой «лучшие башкиры» стали ездить по дорогам, из одной волости в другую, по всем летовкам, ратуя за прекращение восстания.

Едва ли не самым первым удовлетворенным требованием стало досрочное смещение уфимского воеводы Андрея Михайловича Волконского. Место его занял стольник Сомов, уже бывший прежде на этой должности. Тот сразу же приступил к решительным действиям. Отправив на подмогу старшинам дорог своих помощников, новый воевода посулил через них, что участники восстания будут помилованы, а русские помещики и сборщики дани, спровоцировавшие беспорядки, понесут суровое наказание. Он так и написал в воззвании к башкирам, что впредь не допустит бесчинств со стороны ясатчиков, что будет карать их за произвол со всей строгостью.

VIII

Большинство восставших сложили оружие и разъехались по домам, а некоторые из непримиримых джигитов Казанской дороги приостановили военные действия лишь с наступлением холодной осени 1664 года. Они бежали к калмыкам.

Из страха, что при помощи калмыков башкиры соберутся с силами и возобновят борьбу, Федор Федорович Волконский задумал настроить их друг против друга. Для этой цели к калмыцкому тайше Дайчину был подослан дьяк Горохов.

Вручив тайше щедрые дары от имени царских властей, дьяк стал выпытывать у него, где зимуют башкиры Токалов, Таникеев и Сартов. Тот вначале прикинулся было, будто ему ничего о них неизвестно, но после распития привезенного Гороховым вина язык у Дайчина развязался.

— Они гостят у сына моего Мончака, — проболтался тайша.

— Ага, так мы и разумели… — недобро сощурился дьяк и пообещал ему: — Ежели ты сдашь беглых башкирцев уфимскому воеводе, царь тебя не обидит.

Скривив в усмешке беззубый рот, Дайчин причмокнул.

— Не-ету, не могу я выдать царю башкирцев!

— Отчего ж?

— Мой сын Мончак, видать, шибко их уважает. Каждому подарил по паре лошадок, верблюда. Коров дал да овечек…

— Ну, глядите! Неровен час, прознает про то государь, вот уж не поздоровится вашей семейке, — прошипел дьяк.

Тайша посидел, подумал и махнул рукой.

— Мне-то что, я старик. Сынок мой Мончак теперь сам себе хозяин. Я ему не указ.

— Неужто мало вам зла башкирцы чинили? — не унимался дьяк. — Вот погодите, как перезимуют, они вас, калмыков, погонят со своих земель.

Дайчин попался-таки на удочку.

— Что же мне делать? — растерянно пробормотал он, боясь взглянуть гостю в глаза.

— Как я сказал. Выдайте ослухов уфимскому воеводе или же в Астрахань к воеводе князю Черкасскому сопроводите.

Старый тайша всерьез призадумался.

— Да какой от меня прок?.. Они же у сына моего. Пускай он и решает, — рассудил Дайчин и направил Горохова к Мончаку.

Тот дружелюбно встретил чужака, рекомендованного отцом. Однако узнав о причине его визита, молодой тайша нахмурился.

— Нет, не желаю везти башкирцев ни в Астрахань, ни в Уфу, — наотрез отказался он.

Не теряя надежды переубедить его, дьяк Горохов и на этот раз принялся хулить башкир:

— Так ведь они ж калмыкам, почитай, самые лютые враги! Не дают вам развернуться, кочевать между Ликом и Волгою. Али вам неведомо, что башкирцы хотят вытеснить вас на Иргиз-реку да на Черные пески?!..

— Твоя правда! — сверкнул вдруг глазами задетый за живое Мончак. — Земля и воды не их, а божьи!

— Вот-вот! — встрепенулся дьяк. — Разве ж это справедливо, чтоб башкирцы одни сим краем благодатным владели! Послушайся моего совета, я дело говорю: пока калмыки не выдадут бунтовщиков, не будет им приволья!..

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-144', c: 4, b: 144})

— Уж и не знаю, как быть. Подумать надо бы, — угрюмо произнес молодой тайша.

— Да чего тут думать-то! Незачем злодеям потакать, вези изменников в Астрахань али к уфимскому воеводе, покуда воры зла вам какого не учинили!

Но Мончак все еще колебался.

— Может, и в самом деле тебя послушать. Человеку в душу не заглянешь. Один бог ведает, чего у него на уме…

— А дозволь мне переговорить с беглыми башкирцами, — попросил вдруг Горохов вкрадчивым голосом.

— Нет, — даже не задумываясь, отказал ему тайша.

Но отделаться от коварного дьяка оказалось не так-то просто. И Мончак, в конце концов, сдался, сказав:

— Ай, ладно, будь по-твоему.

И вскоре Горохов встретился с башкирами.

Во время беседы он изо всех сил старался не выдать своей неприязни.

— Зачем вы бежали из Уфимского уезду? — начал он осторожно.

— Боялись, что накажут, — глянув на него исподлобья, ответил Атыгеш Токалов.

— А коли боялись, зачем же тогда бунт затевали?

— Невтерпеж стало. Кто бы выдержал такое измывательство — поборы да грабежи!

— Да-да, уж как я вас понимаю, — закивал, соглашаясь, Горохов. — Иные бояре похлеще баскаков татарских будут — и впрямь ведь зарвались. Но теперича уж мы такого произвола не допустим. Да и бунтовщиков, какие с челобитной пришли, простили. Вам тоже советую — отпишите государю грамотку, посулите, что впредь не станете бучу поднимать. И возвращайтесь тем временем домой без всякого страху.

— А тебя кто послал? — недоверчиво спросил Токалов.

— Воевода Волконский. Он желает вам добра.

— Волконский, говоришь? Да знаем мы, чего он добивается. У этого хитреца худое на уме — он хочет заманить нас в ловушку.

Атыгеша Токалова поддержали соратники-башкиры, до этого хранившие молчание.

— Не верим мы воеводам! — заявил Килей Таникеев.

— Да какая может быть дружба у волков с овцами!.. — воскликнул Менен Сартов.

Поняв, что ему ни за что не уговорить строптивых и недоверчивых башкир вернуться, дьяк Горохов сделал заход с другой стороны:

— Вот вы сейчас у калмыков скрываетесь. А ведь оные почитают башкирцев за заклятых врагов! Вы же не пускаете их на свои земли!

— Ах, вот оно что! Ты задумал поссорить нас с калмыками… — догадался Атыгеш Токалов.

— Нет, просто правду сказал, — ответил дьяк. — Разве ж не так? Калмыки сроду вам житья не давали! Эти злодеи вечно громили ваши летовки, скот угоняли да семьи. Кто ж поверит, что вы не желаете мести!

— Этот урыс точно задумал поссорить нас с калмыками! — начал терять терпение Атыгеш.

А Горохов все не унимался:

— Вот посмотрим — наступит весна, уж вы зададите благодетелям вашим жару!

— Неправда!

— Правда, правда. И чего это калмыки задарма вас кормят!

— Так-так, по-твоему, мы дармоеды?! — окончательно разозлился Токалов. — Пока мы охотимся и плавим железо. А летом будем служить у калмыков в войске. От нас им большая польза — мы хорошо знаем все дороги, тропинки да переправы.

Но дьяку это было мало интересно.

— Значит, все без толку! — махнул он рукой. — Зря я затеял этот разговор.

Две недели Горохов гостил у молодого тайши и за это время сумел полностью втереться к нему в доверие.

Как-то раз, когда они трапезничали наедине, Горохов принялся вдруг подбивать Мончака к походу на Крымское ханство.

Тот удивился.

— Зачем нападать ни с того, ни с сего?

(window.adrunTag = window.adrunTag || []).push({v: 1, el: 'adrun-4-145', c: 4, b: 145})

— В Крыму богатства много. Вам, калмыкам, будет чем поживиться.

— Как не быть хану богатым, ежели из Москвы посылали ему каждый год по сорок тысяч золотых, — промолвил с укором Мончак. — А нам казны не шлют.

— Станете верно служить, государь будет вас жаловать.