Вторая Гаммы - Гоар Маркосян-Каспер

— Черт знает что, — сказал Патрик, когда оба торенца уединились во второй каюте, а они с Даном, оставив Марана одного, вернулись в пультовую, где в кресле, уронив голову на плечо, похрапывал Артур, — а я был уверен, что сфера применения кевзэ весьма специфическая. Треклятые журналисты! Все уши прожужжали… Я даже думал, что на Торене слишком много внимания уделяют постельным делам.

Дан усмехнулся.

— Маран, вообрази себе, совсем другого мнения. Он считает, что это у нас, землян, один секс на уме.

— Слушай, а ты ведь занимаешься этой штукой. А ты смог бы, как Маран?

— Не думаю, — ответил Дан честно. — Во всяком случае, рефлекторно, как он. Вот если они разберутся, как и что, и детально объяснят, тогда может быть.

— Я тоже хочу освоить это дело, — сказал Патрик решительно.

— Попроси Мита, я думаю, он не откажется тебя учить, — предложил Дан и смутился. — Я не к тому, чтобы… Конечно, можно и Марана. Просто я…

— Просто ты присвоил себе все права на Марана и делиться не желаешь. Ладно, ладно, не надувайся, я шучу.

Взять с собой Маран почему-то решил Дана. Правда, с тем, как создается энергетический щит, не удалось пока разобраться не только Поэту и Миту, но и самому Марану, однако всегда ведь оставалась надежда, что в критическую минуту инстинкт сработает и у тех. Дан, впрочем, был выбором Марана чрезвычайно польщен и никаких вопросов не задавал. Объявил о своем решении Маран в конце довольно долгого совещания, на котором все увлеченно строили предположения по поводу того, что понадобилось их новому знакомцу на дальних островах. Теории возникали вплоть до самых фантастических, подземные и подводные города само собой, но Патрик, руководствовавшийся в своих интеллектуальных исканиях фразой одного из ученых позапрошлого века, Нильса Бора, кажется, «ваша теория недостаточно безумна, чтобы оказаться верной», вроде бы так, пошел дальше, предложив достаточно безумную, на его взгляд, гипотезу, что водолеяне не единый вид, а два — физически неразличимых, но разного уровня развития. Большинство, по его мнению, было полуразумно, нечто вроде питекантропов, а меньшинство эволюционировало до почти сверхчеловеков, и чтобы не подвергнуться преследованиям, как это случается во всеми, кто выделяется из общей массы, перебралось на дальние острова, где и живет, зарывшись в землю или прикрывшись каким-нибудь специальным полем, защитным куполом. Дан подумал, что одна здравая мысль в этих сомнительных рассуждениях бесспорно есть: водолеяне действительно как бы относились к двум видам, правда, второй из них был представлен пока единичным экземпляром… Наверно, если как следует поискать, нашлись бы и другие такие, но мало, ведь до сих пор их не засекали… Были ли они последними могиканами?.. Или первыми, как полагал Патрик?.. Ему припомнилась некая футурологическая книга о возможной эволюции homo sapiens, автор ее утверждал, что сверхчеловек появится в результате мутаций, вначале единичных и только потом… Да, но откуда свежемутировавший водолеянин мог знать про Эдуру? Нет, наверно, тут все-таки идет обратный процесс. Но как представить себе частичную деградацию? Одни выродились, а другие вполне сохранны?.. Пока он пытался отделить зерна от плевел, еще одну гипотезу преподнес Артур, подумав, Дан, признал про себя, что мысль интересная, тот предположил, что на Врджлакстла свирепствует какая-то хроническая болезнь, поражающая мозг, нечто вроде энцефалита, потому и у большинства умственные способности снижены. Разделение на больных и здоровых выглядело более реалистичным, чем на «кроманьонцев и питекантропов», так Дан и сказал, когда поинтересовались его мнением. Маран теоретизировать не стал, просто подвел итоги обсуждения, а по поводу завтрашнего похода бросил одну-единственную фразу:

— Я думаю, на островах сохранилось или могло, по сведениям нашего нового приятеля, сохраниться нечто с тех времен, когда врджлакстлане знавали Старую и Новую Эдуру.

И сразу встал.

Позднее, ложась спать, Дан, долго размышлявший над этой фразой, не выдержал и попрекнул Марана его извечным пристрастием к таинственности.

— Я понимаю, ты не любишь ошибаться. Но ведь не ты один такой. Никто не любит. Однако другие не секретничают, надо или не надо.

— Да я не секретничаю, — сказал Маран. — Просто с некоторых пор я заметил, что к моим словам слишком прислушиваются. Это лишает меня права на ошибку. Потому я и стараюсь не говорить ничего, в чем не уверен хотя бы на девяносто процентов.

— И на сколько процентов ты уверен в том, что разгадал здешние загадки? — поинтересовался Дан.

Маран улыбнулся.

— Врет он все, — вмешался Поэт. — С некоторых пор! Не верь ему, Дан, он всегда был такой. Скрытный до невозможности. С детства.

— Ну уж и с детства, — сказал Маран.

— Да! Вот, кстати, припомнилась мне одна история. Было нам, Дан, тогда лет по восемь-девять. Пришел он к нам как-то обедать.

— Уже в те времена я обедал чаще у них, чем у себя дома, — пояснил Маран. — С тех пор, как умерла мать… — Он махнул рукой и умолк.

— Так вот. Принес он с собой книгу, читает, мы, Дан, тогда читали все подряд, от сказок до газет, мать моя стала звать нас к столу, он раз кивнул, два кивнул… А книжка попалась захватывающая, так случилось, что я прочел ее раньше, обычно бывало наоборот, заглянул, вижу, он на самом интересном месте… и тут он захлопывает книгу и идет за стол, отец мой любопытствует, дочитал ли, а он говорит, что нет, просто понял, чем кончится. Чем же, спрашиваю я, скажи, раз ты такой умный. Слышу в ответ: зачем? А чтобы я знал, правильно ли ты угадал. Он мне говорит: я, когда дочитаю, тебе сам скажу, прав я был или нет. Мало ли что ты скажешь, отвечаю я разочарованно. Как ты думаешь, что он мне на это говорит? Ты что, не веришь моему слову? Холодно так, как он умеет иногда.

Дан хихикнул.

— Вот. Я даже растерялся, ну ребенок, восемь лет, а тут вопросы чести и достоинства чуть ли не. Молчу. А он продолжает: что ж, не веришь, не надо. Тут уже мама вмешалась, спрашивает: Маран, неужели для тебя неважно, верят тебе или нет? Он на это философски так пожимает плечами… он уже тогда любил пожимать плечами… хотя в последнее время как будто перестал…

— Меня отучил Санта, — сказал Маран, — когда видишь себя как бы в зеркале…

— В общем, пожимает плечами и выдает такую примерно фразу: другие — дело десятое, главное, чтобы я сам знал, прав я или нет.

— И так и не сказал? — спросил Дан. — Насчет книги.

— Нет, конечно. Если он упрется, из него клещами слова не вытащишь. Второго такого фрукта, Дан, на свете нет, это я тебе авторитетно заявляю.

— Такого, как ты, тоже нет, — заметил Маран.

— Да, теоретически все люди уникальны. Правда, на практике в большинстве своем они похожи до тошноты, — вздохнул Поэт и отвернулся к стенке.

Дан подумал, что он огорчен, неудивительно, наверняка рассчитывал на вакантное место в флайере, однако оказался достаточно деликатен, чтобы не пытаться переубедить Марана или уговорить на правах старинного друга, надо признать, он вел себя безукоризненно, раз пошел в команду, то подчинялся без лишних слов… Дану даже стало неловко, что он обошел Поэта и прочих, и хотя его вины в подобном раскладе не было никакой он все равно чувствовал себя виноватым и с этим чувством не только заснул, но и проснулся.

Водолеянин появился, как и обещал, с восходом солнца. Он небрежно бросил свой самокат на песок возле орбитолета и стал осматривать уже подготовленный к предстоящему путешествию флайер, медленно обходя его кругом.

— А игрушка-то не из дерева, — сказал Патрик, подошедший к самокату.

— Из чего же? — спросил удивленный Дан.

— Из пластмассы. — Воспользовавшись тем, что туземец скрылся за флайером, Патрик присел на корточки и пощупал «игрушку». — Интересная фактура, — добавил он, — Материал прочный, но упругий. Смотри. — Он надавил пальцем, и на самокате осталась вмятинка. Дан с интересом следил за тем, как она медленно сглаживается.

— Вот тебе и первобытный народец, — констатировал Патрик. — Да, Маран в очередной раз оказался прав.

— А ты сомневался? — усмехнулся Дан.

— Не то чтобы очень…

— Дан, — позвал Маран. — В путь!

И Дан, оставив Патрика, побежал к флайеру.

Автопилот Маран включать не стал, повел флайер сам. Водолеянин уселся справа от него, так что Дану досталось место слева. Вначале он, откинувшись на спинку, осторожно косился в сторону аборигена, пытаясь определить, подсматривает ли тот, как Маран управляет машиной. Однако водолеянин бросил на пульт один лишь взгляд и отвернулся к окну, как будто его больше интересовал пейзаж внизу, конечно, ведь вид сверху был для него нов и необычен. Собственно, Дан и сам поглядывал в окно, а когда убедился, что абориген всецело поглощен созерцанием собственного мира, тоже прилип к стеклу.