Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Против непокорных отправлялись воинские «партии». Одну из них, выступившую из Астары и наводившую порядок «по волостям», возглавил полковник Никита Ступишин — тот самый, который так не хотел ехать в Иран. «Декабря 16 дня 730 году помянутая партия в марш вступила и чрез великие грязи, и воды, и ущельи, и горы, за которыми в надежде бунтовщики обретались, шли 17 верст» — так начал он рапорт о дейстиях своего отряда в 500 человек против «бунтовщиков» из «Кергеруцкой волости» во главе с неким Карабеком, «развращавших» окрестные деревни и устраивавших завалы на дорогах. На этих дорогах, даже самых больших, отмечал на пути из Энзели в Решт в 1893 году ротмистр русской армии Бельгард, были «постоянным ступанием вьючных лошадей и лошаков выбиты возвышения и углубления, не допускавшие другого движения, как шагом»{484}.

Экспедиция оказалась нелегкой:

«17 декабря в марше при деревне Чикаш бунтовщика Карабека з гор чрез великие ущелья по росийской партии бунтовщики чинили великую стрельбу; и помянутые бунтовщики от партии стрельбою же отбиты, и двор помянутого бунтовщика Карабека и при том мужичьих 9 дворов сожжены. И во оной деревне только найдены две скотины и отданы солдатом. По разогнании помянутых бунтовщиков партия пришла к мусахановой деревне, называемой Тигу, от первого начлегу 25 верст, где з гор по партии великая же стрельба велась.

Декабря 18 при помянутой деревне ночью во дворах бунтовщиков на-множилося; и из дворов, и из гор, и из лесу великая ж стрельба учинена была, на которых бунтовщиков командрован был Ступишина полку капитан Княжников, порутчик 1 да прапорщик 1 во 100 гранодерах и фузелеах и з 20 казаками. И в помянутой деревне собравшихся бунтовщиков отоковал, где бунтовщики жестокую стрельбу чинили, чего ради еще на оных бунтовщиков кумандрован был в помочь Дубасова полку капитан Рыбушкин и порутчик 1 во 100 фузелёрах. И по сообщении обоих команд помянутых бунтовщиков из помянутой деревни выбили и гнали за ними до гор верст з две и, возвратяся, помянутую деревню выжгли, а по оставшей команде с полковником з гор стрельба же была немалая.

В помянутой акции побито и ранено с неприятельской стороны (как видно было) много и переловленых повешено 10 человек. С нашей стороны побито: капрал 1, салдат 4, кананер 1, казак 1 — итого 7; раненых капитан Княжников 1, сержант 1, капрал 1, салдат 12, казаков 2.

Против 19 декабря в ночи при горах во дворы намножилося вновь бунтовщиков немало, на которых декабря 19 дня командрован был Бакинского полку капитан Чюбаров да порутчик 1, подпорутчик 1, прапорщик 1 во 160 человеках салдатах. И оная каманда чрез многую стрелбу неприятеля из дворов выбили и гнали за ними до гор три версты, а вышепоказанные дворы все выжгли.

При оной акции побито и ранено с неприятелской стороны немало же; повешено 10 человек. С нашей стороны побито: порутчик 1, салдат 9 человек; ранены подпорутчик 1, капрал 1, салдат 22»{485}.

После этого рейда местные старшины-калантары пришли с повинной.

Это лишь одна из многочисленных реляций, стекавшихся к командующему в Гиляне Левашову. И в других местах российские командиры отряжали подобные «партии», которые форсировали горные теснины, откуда «из ущелей из гор учинена была от неприятеля стрельба великая; боролись с «сильным грабительством» на дорогах и засадами на переправах, атаковали расположенные «в крепком месте» деревни, где приходилось действовать «наступательно с примкнутыми штыками».

В том же 1731 году Левашов рапортовал об удачном походе отряда из 300 солдат и казаков капитана Бундова «в Пуминском махалле» на гнездо мятежников «в крепком месте в урочище Рукура»: крепость была разорена, и в плен попал «главный бунтовщик Мелик Магамет»; капитан Гомзяков действовал в деревне Харарут под Лагиджаном; майор Вульф со своим отрядом вновь был послан на «бунтовщика Карабека»; капитан Гремякин в Фуминском «уезде» усмирил деревню Ширезиль, а в лесу под Кескером разогнал «бунтовское собрание» и сжег «шалаши» повстанцев{486}.

Боевые потери, как правило, были минимальными, и гилянские «мужики» быстро уступали поле боя регулярным войскам; но порой им удавалось, пользуясь внезапностью и численным перевесом, одержать верх, и тогда расходившиеся слухи о победах мятежников были опаснее, чем их реальные силы. Так, 26 мая 1731 года на «великой акции» погиб усмиривший не одну деревню капитан Бундов вместе со своим подпоручиком, двумя капралами, 36 солдатами и 20 местными «скороходами». Вспыхнула вся Кергеруцкая провинция, куда были направлены отряды из Кескера и Кесмы во главе с полковниками Шваном и Шенингом{487}. Многоопытный Левашов хорошо понимал, что победы над «бунтовщиками» относительны: неорганизованные возмущения легко подавляются, но «под пеплом искры тлеются», докладывал он императрице Анне Иоанновне 6 декабря 1730 года.

Частые «командировки» в гилянских леса и горы изматывали солдат и офицеров. Относительно безопасной была жизнь больших гарнизонов в городах и крепости Святого Креста.

Гарнизонная жизнь

Богатые офицеры имели возможность покупать необходимое у «маркитентеров» или выписывать «столовый запас» из дома. В свите главнокомандующего Матюшкина имелись музыкант-гусляр и даже шут — мичман Егор Мещерский, жестоко наказанный губернатором Волынским и аттестованный им как «дурак и пьяница»: «для того он, Мещерский, и жил в доме генерала Матюшкина в прямых дураках, где многих бранивал и бивал, также многие и его бивали и, напоя пьяного, и сажею марывали, и ливали ему на голову вино, и зажигали».

Генералы и штаб-офицеры могли и в неблагоустроенной крепости Святого Креста, и в полевом лагере рядом с ней устраиваться с некоторым комфортом: мыться в бане, ездить в гости, хотя и в сопровождении конвоя; организовывать вечеринки с «подпитием», карточной игрой в ломбер и пикет. Судя по дневнику Якова Марковича, устраивались и более изысканными развлечения:

«Генварь. 1. Суббота. Рано были у генералов для поздравления с новым годом; обедал дома; по обеде были у нас многие. Вечером был фейерверк, и отлетевшая в сторону ракета убила вахмистра Ростовского полка…

2. Был у генералов, обедал у Кочубея; перед вечером приходили к нам Гамалей и прочие; потом все были у лекаря Маса, где забавлялись долго танцами.

3. Вечером были у капитана Нагеля и поручика Корфа, где играли в фанты»{488}.

Многие полковые дамы, как и жены Матюшкина и Кропотова, сопровождали супругов в походе; сам же Кропотов даже взял с собой карету, которой пользовался для нанесения визитов. К сожалению господ офицеров, набор развлечений был невелик — приходилось наблюдать за солдатскими учениями с пальбой и за «экзекуциями» над дезертирами и преступниками.

Обходилась такая жизнь дорого. Маркович, описывавший в дневнике эти походные радости, подсчитал, что отъезд из Астрахани «на фронт» с массой вещей и слуг на специально построенной для него бусе обошелся молодому «значковому товарищу» в 1896 золотых — при том, что провизию и запасы французского и рейнского вина он вез с собой в обозе из восьми возов, а затем получал из дома. На этом фоне потраченные им за несколько месяцев лагерной жизни 185 рублей можно было считать безделицей. Тем не менее украинский подскарбий не только не понес убытка, но и успешно торговал привезенными из собственных имений водкой и табаком, конкурируя с казенными водкой и «чихирем». Уезжая домой после десятимесячной «командировки», он оставил в Астрахани слуг с наказом «купить за морем мальчиков», а также серебряный кальян, пуд шафрана, пуд шелка и «перлин (жемчужин. — И. К.) великих»{489}.

Далеко не все офицеры и даже генералы могли себе позволить такой вальяжный образ жизни; иным приходилось придумывать способы, как не разориться или даже поправить благосостояние во время дальней и опасной командировки. Умерший в Астаре генерал-майор Иоганн Штерншанц пожелал перед смертью оправдаться от, очевидно, имевших место упреков в том, что «нажил здесь имение». В завещании он рассказал, что, получив свое жалованье (934 рубля) и захватив все имевшиеся деньги (две тысячи рублей), выехал из Москвы на купленном корабле, «ибо всякой должен был ехать на своем судне»; проезд обошелся ему в 50 рублей. По пути генерал накупил «снесных припасов» на 300 рублей, «и тако известно вашему превосходительству, что вверху около Синбирска что можно купить за 40 и 50 или 60 копеек, оное можно в Ряще за 3, за 4, даже за 5 рублев продать. И тако и о сем хошу правду рещи, что в то время нажил я тысечу двести рублев…»{490}.

В городах Гиляна солдаты были сосредоточены в новопостроенных крепостях или, как в Реште, в укрепленном караван-сарае (остатки этой крепости еще сохранялись во второй половине XIX века). Летом там стояла жара, а зимой, при проливных дождях, сырость, и при отсутствии печей приходилось греться у жаровен с углями. В древнем Дербенте русский гарнизон занимал цитадель Нарын-кала; в апреле 1729 году землетрясение сильно повредило городские стены и солдатские «квартеры»{491}.