Персидский поход Петра Великого. Низовой корпус на берегах Каспия (1722-1735) - Игорь Курукин

Пяти командированных полков мая по 1-е число 1727 года

 По данным другой «табели», в мае 1727 года экспедиционный корпус насчитывал 4257 больных из 22 160 человек, то есть 19,2 процента. Ситуацию усугубила эпидемия «моровой язвы» — чумы, обнаружившейся уже в начале 1727 года и, несмотря на все принятые меры, перекинувшейся с больными солдатами в Астрахань. В городе пришлось выселять жителей из города «в поле в особые места под караулом» и сжигать дома заболевших — но тем не менее только в июне 1728 года от чумы погибло 1300 человек; всего же жертвами эпидемии пали около 18 тысяч жителей губернии.{518}

В Астрахани и под Царицыном в том же году были созданы карантины, в которых по шесть недель выдерживались все прибывавшие из-за моря, включая и курьеров с донесениями; бумаги переписывались и только тогда доставлялись в Петербург. Шедшие же вниз по Волге суда с пополнением и «амуницией» должны были следовать прямо в море, не приставая в Астрахани. Капитан Афанасий Юшков, явившийся 27 сентября 1727 года с рапортами командующего прямо в присутствие Верховного тайного совета, напугал министров тем, что не имел при себе подорожной с отметкой о пребывании в карантине, и получил приказ немедленно покинуть Петербург и жить карантинный срок в деревне или на «загородном дворе» до получения дальнейших распоряжений{519}. Купцы с шелком и другими товарами из Ирана, неизвестно как оказавшиеся в Москве в августе 1728 года, также были высланы обратно{520}. Только возвращавшегося командующего В.В. Долгорукова Верховный тайный совет в марте 1728 года посчитал возможным избавить от карантина на заставе — под его же ответственность{521}. Новая, хотя и менее сильная вспышка опасной болезни отмечается документами в 1729 году, и только в 1729-м «царицынская застава» была ликвидирована{522}.

При увеличении количества больных Военная коллегия не могла предложить ничего лучше, как затребовать от самих войск сведений, чем их лечить. На это совет офицеров стоявших на Куре полков в июле 1727 года ответил: «Первое, что военная коллегия заблагорассудила о вине горячем, оное, разумеется, к здешним воздухам потребно, к тому ж и перец, которое по утрам надлежит солдатам давать по одной чарке, а больным от поноса с перцом; второе, имеет в присылке быть здесь овсяная мука, которую не сеяв присылать, дабы могла больше времени терпеть, понеже в здешних горячих краях сеянная может скорее прогоркнуть, и из помянутой овсяной муки делать сырой для питья солдатам, вместо квасу, и оное, мнится, питье здоровое и жажду человеке утоляет, ибо в питье солдаты здесь нужду имеют, а паче в жары. Квасы скоро окисают, так что и пить нельзя, а вода в реке зело мутна и пить весьма нездорово; из помянутой же овсяной муки потребно солдатам, а паче больным, варить горячий кисель, в который помалу класть масла коровья. Того ради и масла надлежит в присылке быть; а и студеный кисель из помянутой же овсяной муки делать для пищи солдатской и употреблять с сырым хорошо и, мнится, оная пища легкая, а паче больным, кои хлеба есть не могут. Третье, потребно здесь для вредительного воздуха и чеснок давать солдатам, по небольшому, по утрам, хотя б с переменою — в день по чарке вина, а на другой чесноку; и признаваем, тем может вредительный воздух отбивать; четвертое, надлежит быть в присылке котлов для отваривания воды, бочек или чанов, в чем иметь ту воду, понеже здесь в реке вода всегда бывает мутна, с илом и густа, якобы жидкий кисель, от которой и не без повреждения людям, а колодезей копать не можно, ибо все имеются солончаки… Но токмо здесь, на Куре, место весьма нездорово, понеже низко и земля так наполнена водою, — хотя вершок вскрыть, вода пойдет, а в других местах в крепости и собою выступает, а все соленая; к тому ж от реки и от морских заливов кругом крепости водою заливает и стоит выше рвов, от апреля месяца и по сие число мало не убывает; и от такой сырости, от жаров и от низкого места, разумеется, вред людям не малый»{523}.

Из лекарств в войсках в наличии имелись лишь уксус и вино, да и того не хватало; поэтому в декабре 1727 года Верховный тайный совет указал: «…в новозавоеванные персидские провинции в Гилянь, на Куру и в Баку для тамошнего злого и вредительного воздуха людям и тяжкой болезни в Низовой корпус отпускать на всякой год по 6000 ведр вина от Камер-коллегии безденежно»{524}. Левашов просил у командующего разрешения истратить на покупку вина «на припарку» деньги из собранных налоговых сумм, и Долгоруков не только позволил, но и приказал из этих же средств выдавать жалованье «персицкой монетой»{525}.

Командующий сам побывал на Куре и убедился в том, что это «весьма место злое и неудобное и не менши Гиляни утеря людей». В крепости «все без остатку больны и лежат при смерти», так что лишь «некоторые из урядников и салдат с великою нуждою караул содержат и живут в великом страхе и умирают в сутки ис трех полков человек по 20 и больше». Генерал приказал вывести солдат из крепости «в шалаши». Но и эта мера мало помогла, поскольку «от жаров и от воды духота стала быть; и во многих местах выступает из земли вода, а все солончаки». Войска косили «горячки, лихорадки и цынгота»: в июне заболели 785 человек и умерли 86, в июле — соответственно 877 и 178.

Возможности прилично обустроиться не было: «…и солдатам казарм никоим образом удобных сделать не из чего, понеже лесу нет, и дрова верстах в семидесяти и в восьмидесяти берут с великим трудом и те пенья выкапывают из земли и посылают на щерботах вверх по Куре, и конвой не малый для дров определяется; и воздух зело худой и безмерно жаркий, отчего вышеписанного несносного обстоятельства умножается болезнь и утрата людям»{526}.

В 1727 году в лагере на Куре скончались 1804 человека; из 2636 имевшихся налицо солдат и офицеров 1496 были больны. (Согласно другим данным, на Куре от болезней погибли 3360 человек{527}.) Некому было командовать: умерли прибывший с полками генерал-лейтенант Штаф, генерал-майор Никита Шипов, два полковника, три майора, 16 капитанов, восемь поручиков, восемь подпоручиков, восемь прапорщиков, полковые квартирмейстер, поп и лекарь. Остававшийся по чину старшим бригадир Штерншанц командовать не мог, поскольку «стар и не умеет по-русски», а заменить его было некем, «…ис полковников ни одного такова нет, на кого б мошно надеятца», — сокрушался Долгоруков{528}. В сентябре пришлось начать вывод войск с Куры, где был оставлен лишь небольшой гарнизон в 400-500 человек; так была похоронена мечта Петра I о создании в этих краях нового центра «восточной коммерции». Долгоруков с горечью писал, что императора ввели в заблуждение: «А повелено на Куре крепость построить, ради опасения турок, — чаяли, турки захватят на Куре, и крепость учинят, и морских судов умножат, что все не так донесено блаженные и вечно достойные памяти императорскому величеству: не токмо морских судов строить, и дров нет». А потому можно оставить на этом месте «небольшую крепостцу на баталион, и щерботам но препорции людей при них быть, для коммуникации и для укрепления Сальянской провинции и степей, а достальных всех людей вывесть в другие места»{529}.

Постоянно тяжелой оставалась ситуация в Гиляне. «Лихорадка свирепствует здесь круглый год, в особенности же около весеннего равноденствия и в июле и августе месяцах. Здоровым временем года считаются месяцы от апреля до июля. Сами туземцы почти все страдают этой болезнью или ее последствиями. Достаточно иногда одного или двух пароксизмов, чтобы свести в могилу самого здорового человека» — так описывали этот край русские географы в середине XIX века{530}.

Сырую прибрежную низменность покрывали леса, а дорогами служили тропы для вьючного скота, проложенные сквозь чащи и болота. «Вследствие частых осадков с гор стекают в море многочисленные реки. В сухую погоду они немноговодны, но в половодье превращаются в бешеные потоки, все сокрушающие на своем пути. В низовьях они утрачивают свою стремительность и на побережье образуют внутренние стоячие озера, окруженные непроходимыми трясинами, заросшими камышом и осокой, называемые здесь морцами или мордабами (мертвая вода). Во время засух обнажившиеся трясины начинают гнить, распространяя зловоние и порождая мириады мошек и комаров, которые являются источниками малярии. Также порождают злокачественные лихорадки возделываемые на побережье рисовые поля (чалтыки)», — предупреждали о климатических особенностях этого участка «персидского театра военных действий» военные специалисты уже в XX веке{531}.

Все эти условия отражались на состоянии сравнительно небольшого русского корпуса в Гиляне, данные о котором приводятся нами ниже на основании рапортов В.Я. Левашова в относительно спокойные 1730-1732 годы{532}: