За секунду до сумерек - Евгений Штауфенберг

были явно не звериные – птичьи, с толстыми мясистыми пальцами, паутинка на грязи от тиснения перьями, несколько штук даже остались. Чий нагнулся, чтобы подобрать одно, прилипшее к стволику маленького дерева.

– Что это?

Краюха многозначительно пожал плечами. По всему было ясно, его это тоже заинтересовало.

– Тольнак видел?

– А ты как думаешь? Может, да, может, нет. Если да, непонятно, почему никто не остановился. Если нет, вообще ничего непонятно: как это можно не заметить.

Перо было чёрное с редкими прожилками серебристых чешуек. Сейчас, присмотревшись, деталей стало заметно ещё больше: и кучки кала, и обглоданный, даже обгрызенный, стволик деревца, не по-птичьи совсем обгрызенный, как-то это не вязалось совсем – птицы и обкусанный ствол…

Они облазили там всё и в упор вокруг лежака, и с расстояния, пытаясь прикинуть, как птица таких размеров могла тут пролететь. И не одна причём, и куда потом. Правда, понять у них не получилось явно ничего, нашли только пару сломанных веток, которые сразу не заметили, да и не понять они пытались, просто завелись стихийно и лазили, пока интерес был, а сейчас уже и его не стало.

Чий поглядел вперёд: деревьев здесь почему-то почти совсем не росло, гораздо реже, чем в среднем по Болоту, а ещё дальше, сбоку от молоденьких зарослей, в которые уходила тропа, зияла большая проплешина, шагов четыреста, вот в ней живых деревьев не было совсем, ни одного, только отсыревшие стояки, многие почему-то с отломанной верхушкой. Просто бревно из воды.

И тут он заметил движение, там вдалеке, вернее, наоборот – то, что двигалось раньше, остановилось, по- другому бы он вообще ничего не заметил. Теперь это даже можно было разглядеть, он всмотрелся: точки какие-то…

И тут всё стало ясно: тропа ныряла вправо здесь и выходила опять с другой стороны проплешины, а эти точки были остальные, их, видимо, решили подождать.

Ни хрена… Отстали. Чуть-чуть думал, да?

– Краюха, – он посмотрел вниз.

– Смотри, ещё одно нашёл, – тот сидел на корточках, протягивая ему перо.

– Краюха, – Чий заулыбался, и Краюха, глядя на него, тоже. – Чего лыбишься? Мы страдаем, мы неправильные, нас же ждут, вон смотри, сюда иди да вон дальше, ещё… Тут полдня же идти, а мы: перо, ветка, вот тут то, вот тут это. Ну что, увидел?

Он также на него смотрел, улыбаясь.

– Не-а.

Они рассмеялись, потом стали собираться, закинули на плечи поклажу.

– Нет, всё-таки мы даём, как маленькие, по десять нам, время на это тратить, и так отстали.

– Да ладно, много мы его потратили, что до этого отставали, что теперь, почти без разницы, раньше спать не надо было, и интересно же тем более.

– Что птицы раньше никогда не видел?

– Таких не видел, да и чего придуриваться, Чий, не видел, не видел, самому как будто любопытно не было, как будто не понимаешь почему.

– Дурачки потому что, пойдём, ждут ведь.

Чий заметил, что Краюха до сих пор держит в руках то, что они нашли, уже с сумкой на спине, и осматривается, видимо, не зная, как всё это положить. В одной руке он держал перо, которое они нашли, в другой всё остальное. Чий поймал его взгляд.

– Помоги.

Он машинально взял протянутое Краюхой в руки.

– Ты брать всё это с собой надумал?!

– Ну, а куда ещё?

Он бросил перья себе под ноги, в грязь.

– Чий!

– Да на хрена они тебе нужны? Ты чё, Край, вон давай камешков ещё наберём и листиков.

– Ну, остальным показать чтобы…

– Да видели это все. Одни мы с тобой ползали здесь, мусор этот собирали.

В руке у него ещё оставалось последнее перо, то, Краюхино. Он провёл пальцем по краю опахала, оно было жёстким, совсем не таким, какое он нашёл первым. В мозгу что-то мелькнуло, как будто воспоминание какое-то или догадка, и пропало, вроде что-то виденное уже, где-то, когда-то… Он потеребил перо, пытаясь вспомнить, потом бросил его к остальным.

– Всё, пойдём.

Почему-то теперь идти стало лучше, развеселило его всё это, что ли? Да не то что бы. Тогда почему? Он задумался: как будто давило его что-то раньше, а теперь забылось, и тут он вспомнил: там впереди их ждали, они отстали изрядно, и надо было быстрее догнать остальных, вот только смысла в этом особого не было – он вспомнил, куда они идут.

Ощущение было такое, как будто он не спал совсем. Несколько раз, вроде, подрёмывал за ночь, точно, что-то такое вспоминалось очень неясно, но на фоне того, что большая часть времени прошла в сырости и холоде при жутком желании заснуть, просто лечь и поспать, на ногах… да какое там, на ногах, нараскорячку, как получится. Когда он не подмокал просто, с какого-нибудь боку, сыро было всё равно, холодная влага поднималась снизу через этот их настил. На фоне всего этого, в то, что он вообще сегодня спал, не верилось, как будто, так и пролежал всю ночь. Сырой была одежда, ветки впивались, особенно сучок у затылка, полночи постоянно втыкался ему то в шею, то в лопатку, так, что он то и дело поднимался на локте и обламывал, и каждый раз не то. И постоянно, это мешало сильнее всего, хотелось согреть тёплый огонёк в груди под рубашкой. Он кутался, ложился калачиком, но это не помогало, ледяные щупальца залазили с затылка, гладили поясницу.

Чий попробовал глотнуть, чувствуя, как заболело воспалённое горло, в глаза били первые лучи, он понял, что дрёма прошла совсем, и нехотя поднял голову. Оказывается, одна ступня у него до сих пор была в воде. Он размял холодные, как у трупа, пальцы. Спать хотелось жутко. Рядом валялся Уши, засунув голову и руки в мешок. Теперь он уже не стонал.

Хотя нет, это уже давно было. Сначала он просто причитал из-за холода, промок сильно, простудился он ещё до этого, на марях ещё угораздило. Потом только стонал и всхлипывал ночью. И чудно́ ведь ещё как, как будто не по-человечески, не то скулил, не то как-то кряхтел, как хрюкал. Надрывно, из-за этого почему-то было особенно жалко, ему и замечаний не делали, хотя раздражало это сильно.

А потом он вдруг заорал, когда Чий открыл глаза, увидел, что его нет на месте, а у края настила, свесившись на деревце, согнулся силуэт Ворота, что-то топча и пиная, забившееся под груду веток. Снизу орали уже тише, жалко, по-детски рыдали в голос. Почему я тогда не встал? Холодно было. Ворот отошёл в сторону, вроде, спокойно нагнулся, выбирая палку, отломал от неё что-то, не спеша, подошёл к краю и с размаху дал вниз, Ушастый коротко громко вскрикнул и замолчал. Вот с того момента он и не стонал. Холодно было, и лень, и страшно, да? Ворот ведь всё-таки.