Хроника гнусных времен - Татьяна Устинова

Кирилл распахнул темную дубовую дверь с резным стеклом и присвистнул.

«Вино», которое держала в шкафу бабушка, представляло собой плотный ряд очень дорогих первоклассных бутылок. Все было, как следует — виски, джин в плоской бутылке, коньяк, наоборот, в круглой, широкоплечий мартини и пузатое соломенное кьянти.

Стаканы стояли тут же — безупречно соответствовавшие каждой бутылке.

Ну и бабушка. Знаток жизни.

Кирилл решил, что виски будет в самый раз.

— Тебе налить? — спросил он, отвернув холодную пробку.

— Нет, — сказал Сергей и улыбнулся смущенной улыбкой. Бросил свою книгу на диван, подошел к Кириллу и осторожно, как на заморское чудо, посмотрел на его стакан.

— Ты чего? Никогда не видел виски?

— Видел. — Он снова улыбнулся. — Понимаешь, со мной от выпивки что-то странное делается. Я весь покрываюсь красными пятнами и чешусь, как шелудивая собака. Даже от пива. — Он вдруг заговорил почти шепотом: — Я всегда только делаю вид, что пью. Я из одного стакана «глотаю», а в другой выплевываю, как будто запиваю.

— Зачем? — поразился Кирилл.

— Мне неловко, — признался Сергей, — ужасно. Я никогда никому об этом не рассказывал. И так все считают, что я…

— Ботаник, — подсказал Кирилл, — это теперь так называется.

Сергей покосился на него — не смеется ли, но Кирилл не смеялся.

— Я и тебе говорю только потому, что ты чужой человек. А наши, если узнают, засмеют.

Кирилл неожиданно пришел в раздражение от того, что он — чужой человек.

— Я понимаю, можно скрывать, что ты — запойный алкоголик. А тут-то чего скрывать?

— Мама всегда напоминает мне, что я не похож на отца. Он был… русский офицер. Чувство долга, любовь к отечеству, в плечах косая сажень, перед обедом стопку и так далее. Я совсем другой.

— Ну и что? Я тоже совсем другой. На отца не похож. И что мне теперь делать?

— Что тебе делать, не знаю, — сказал Сергей довольно резко, — а я не хочу, чтобы все знали, что я даже глотка выпить не могу. Ладно бы у меня удушье начиналось, как у тети Александры, а то — чесотка! Смешно.

— Это смешно в десятом классе, когда все начинают пить портвейн, а ты не начинаешь, — сказал Кирилл, все еще раздраженный «чужим человеком», — в нашем возрасте это не смешно.

— Все равно я не хочу, чтобы об этом знали.

— Да никто и не узнает! Мог бы мне не сообщать, раз уж это такая страшная тайна.

Он закрыл шкаф и сел на ковер перед камином. Виски согревалось у него в ладони, приятно пахло. Пахло еще чем-то, то ли остывшим пеплом, то ли жженой бумагой, и Кирилл посмотрел в камин.

Он глотнул виски и посмотрел еще раз.

— Сереж, — спросил он рассеянно, — ты не знаешь, когда топили камин?

— Зимой, — буркнул Сергей — Чего его топить, когда все время тридцать градусов? Хорошо хоть дождь пошел, а то бы мы точно завтра угорели от жары.

Вряд ли горстка серого пепла лежала на чистой подставке с зимы.

Поставив стакан на ковер, Кирилл ткнул пальцем в рассыпающуюся пепельную горку. На пальце остался серый след.

Что там сожгли? Когда? Кто?

По всем детективным правилам в уголке непременно должна была остаться несгоревшая бумага, а на ней — загадочный обрывок, многозначительный и все объясняющий.

Кирилл посмотрел — обрывка не было.

В коридоре громко разговаривали и препирались — Настя провожала Мусю домой и предлагала ей остаться, раз уж на улице такой дождь, а Муся не соглашалась, тихо, но уверенно.

Сергей снова бросил свою книгу на диван и поднялся.

— Пойду посмотрю, — пробормотал он, не глядя на Кирилла, и выскочил за дверь.

Пошел провожать даму сердца и целоваться с ней под дождем. Очень романтично и очень в духе человека, который не выносит спиртного и при этом делает вид, что пьет из одной рюмки, а сам выплевывает в другую.

Зашла Настя, посмотрела на Кирилла и села рядом на ковер.

— Что ты пьешь?

— Виски из запасов твоей бабушки. Хочешь?

— Нальешь?

Он сунул ей свой стакан.

— Можешь глотнуть отсюда. Насть, ты не знаешь, когда топили камин?

Она осторожно пригубила виски и посмотрела в камин.

— Вроде давно, а что? После бабушки точно не топили, а когда она топила, не знаю.

— Ты в нем ничего не жгла?

— Нет, Кирилл. А что такое? Он взял ее за шею под волосами и повернул голову в сторону камина.

— Там пепел. Видите, дорогая наблюдательная мисс Марпл? Откуда пепел, если камин не топили?

— Не знаю. Откуда?

Он засмеялся и погладил ее шею под волосами.

— И я не знаю. Вот видишь, у тебя спрашиваю.

— Ты думаешь, это имеет отношение… к нашим делам?

Кирилл притянул ее голову к себе на плечо и заставил сидеть тихо.

— Вполне возможно. Очень трудно определить сразу, что имеет отношение к нашим делам, а что не имеет.

— А Сонино ожерелье имеет? Пусти, Кирилл, мне так неудобно.

Он отпустил ее шею, и руке сразу стало холодно.

— Куда ты побежал с террасы? Ты что, думаешь, что это какая-то ошибка и на самом деле оно ценное?

— Я не знаю, ценное оно или нет. Просто я был уверен, что в полвосьмого никто не станет звонить из ювелирной конторы. Скорее всего они работают как раз до четырех, да и то не каждый день. Мой мобильный у меня в кармане. Другой мобильный есть только у Светы. Она говорила по мобильному, когда я ее подслушал. Я проверил Светин мобильный, и оказалось, что именно с ее телефона звонили сюда в полвосьмого.

— Как?!

— Да так. Мы с тобой слышали звонок, когда ты бросила меня на кровать. Или за несколько секунд до этого.

— Я тебя на кровать не бросала!

— Теперь остается выяснить, кто именно звонил. В принципе это мог быть кто угодно. Тетя Нина, например. Когда мы пришли, твоя мать сказала, что она лежит. Она на самом деле лежала или звонила по Светиному телефону?

— У тебя паранойя.

— Или Сергей? Где в это время был Сергей? Я предложил ему поехать к ювелиру, но он отказался. Сказал, что без Сониного согласия ничего предпринимать не станет. Почему? Очевидно, что Соня никакого согласия не даст. Почему он не хочет ничего выяснять?

— Потому что не хочет Соня, — сказала Настя, враждебно глядя на Кирилла.

Его самоуверенность и легкость, с которой он говорил о ее родных, обвиняя их в очередной гадости, казались ей отвратительными. Он не смел говорить о них так, как будто они пауки в банке, готовые истребить друг друга, а он осторожно поднимает за лапку то одного, то другого и с удовольствием и знанием дела объясняет ей, почему он дергается так, а не иначе.

— Я не знаю, в какой семье ты рос, — сказала она угрожающе, — но в нашей семье не принято делать что-то против воли другого. Если Соня не захочет, чтобы мы вмешивались, мы вмешиваться не будем. Ни Сергей, и никто.