Завоевание Кавказа русскими. 1720-1860 - Джон Баддели

После марша войска на пару дней останавливались лагерем – все зависело от количества аулов поблизости, которые предстояло уничтожить. Небольшие колонны были разосланы в разных направлениях, чтобы проводить рейды по полям и домам врага. Аулы горят, поля вытоптаны, везде слышны выстрелы и разрывы картечи; снова с поля боя приносят раненых и убитых. Наши татары (естественные союзники) приходят с бородами, притороченными к их седлам, но пленных не приводят – мужчины не сдаются, а женщин и детей заранее прячут в местах, где никто не сможет их найти. Вот идет авангард колонны, возвращающейся из ночного рейда; арьергарда колонны еще даже и не видно – он сражается в лесу. Чем ближе он приближается к открытому месту, тем ожесточеннее перестрелка, можно слышать яростные крики врага. Они окружают арьергард со всех сторон; они врываются в просвет между деревнями с саблями в руках и сразу же попадают под град пуль. Нужен свежий батальон и несколько пушек, чтобы спасти арьергард; беглый огонь пехоты и артиллерийские залпы останавливают атаку неприятеля и дают возможность колонне выйти из леса без огромных потерь.

Затем посылают людей скосить траву, и они сразу же попадают под вражеский огонь. Топливо для приготовления пищи и для костров можно добыть только силой. Если на дальней стороне речушки имеется кустарник или хотя бы какое-то подобие укрытия, то место водопоя должно быть прикрыто половиной батальона и артиллерией, иначе коней пристрелят или уведут. Один день похож на другой. То, что произошло вчера, повторится завтра – везде горы, леса и чеченцы, неутомимые и сильные воины.

Порядок марша и дислокация лагеря были таковы, чтобы наилучшим образом соответствовать обстоятельствам и характеру войны, и никогда не менялись. Порядок движения колонны был таков: один батальон шел впереди, один в тылу. У каждого было несколько легких полевых пушек, и если дороги были проходимы, то и горные орудия. Кавалерия, резерв, артиллерия и транспорт располагались в центре колонны, и их прикрывала пехота, шедшая с флангов. Впереди – авангард, позади – арьергард, а с флангов по всей длине колонны располагались стрелки. На равнине или на открытой местности эти фланговые цепи шли от колонны на расстоянии ружейного выстрела; однако в лесу все зависело от рельефа местности. Стрелки стремились держать врага на расстоянии, поскольку огонь неприятеля становился смертельно опасным, когда был направлен на компактный отряд. Солдаты называли это – «держать колонны в коробке». На марше бои велись на крайних линиях – в начале колонны при наступлении, и в арьергарде – при отступлении, и почти все время – на флангах. Стрелки, которые передвигались парами, часто теряли друг друга из виду, и тогда чеченцы появлялись словно из-под земли, набрасывались на них и изрубали на куски, прежде чем товарищи могли прийти им на помощь. Передвижения чеченцев были практически незаметны для стороннего глаза, поскольку они использовали в качестве прикрытия деревья и неровности местности. Так что связь между стрелками поддерживалась при помощи звуков рожка или других условных сигналов.

Когда было необходимо узнать местоположение какого-нибудь отряда, раздавался заранее условленный сигнал, на который откликались все без исключения. Затем, ориентируясь на звуки, командиры отдавали приказы – где ускорить шаг, где замедлить его, где сомкнуть ряды и так далее. Иногда случалось, что пули неприятеля попадали в самую гущу русского войска, но горцам редко удавалось прорваться сквозь заградительные ряды и напасть непосредственно на колонну. Я могу вспомнить только 4 таких случая за весь 1832 год.

Лагерь всегда располагался в виде каре: пехота и артиллерия по бокам, кавалерия и подводы – в центре. Если отряд был небольшим, то подводы формировали естественную оборонительную линию. Днем вокруг лагеря выставлялись пикеты на расстоянии выстрела от палаток. Ночью число стрелков увеличивалось, подтягивались резервы, а главное – выставлялись секретные пикеты в самых опасных точках. Причем это делалось после наступления темноты, чтобы враги не узнали об их местоположении. Всем предписывалось соблюдать полное молчание, и было разрешено открывать огонь при малейшем подозрительном шорохе, даже если причина того была неизвестна. По сторонам квадрата находились небольшие отряды, которые должны были усилить пикеты в случае необходимости. Эти люди лежали напротив палаток с ружьями и патронташами наготове. Остальные спали не раздеваясь и нисколько не беспокоились по поводу пуль, которыми чеченцы «радовали» нас почти каждую ночь, подползая к самому лагерю, несмотря на все наши предосторожности».

18-го Кази-Мулла одержал свою последнюю победу над русскими. Внезапно появившись возле Амир-Хаджи-Юрта на Тереке, он сумел заманить 500 гребенских казаков на 30 километров в глубь леса и там напал на них. Он застал их врасплох, убил их командира (полковника Волжинского), еще одного офицера и 104 рядовых, а также ранил 3 офицеров и 42 рядовых.

Через шесть дней барон Розен – или, скорее, Вельяминов, поскольку главнокомандующий возложил всю ответственность на него, – штурмовал аул Черменчуг, который в то время был самым большим и богатым в Чечне (в нем было 600 домов). Говорят, что Кази-Мулла был где-то рядом, но он лишь послал небольшой отряд мюридов на помощь обороняющимся и больше ничем не помог им. Поскольку у жителей аула не было артиллерии, то на практически ровной местности отбиться от хорошо вооруженной армии у них не было ни малейшего шанса. Тем не менее защитники аула показывали чудеса героизма. Большая часть аула была взята, как только Вельяминов отдал приказ о штурме. Однако этот чрезвычайно умный и хладнокровный командир, к изумлению и отвращению тех, кто не знал его хорошо, настоял, чтобы войскам дали достаточно времени, чтобы спокойно пообедать. Он рассчитал, что горцы не выдержат ожидания, в то время как флегматичные русские будут лишь лучше драться на сытый желудок. Однако на одном конце деревни стояли три сакли, где засела группа чеченских и дагестанских мюридов.

Дадим слово генералу Торнау:

«Услышав, что чеченцы, которые забаррикадировались в трех домах и отказываются сдаться, открыли шквальный огонь, уже убили подполковника и ранили нескольких солдат, Вальховский (начальник штаба) выслал полковника Брюмера, командира артиллерии Всеволжского и Богдановича лично решить эту проблему. Я должен был провести их по дороге, которую я уже узнал, через деревню. Дома были окружены тройным кольцом стрелков, которые залегли за покосившимися заборами и деревьями. Никто не осмеливался даже поднять голову, а неосторожные были жестоко наказаны – пули безошибочно летели в цель. Мы тоже залегли за забором, не видя смысла в том, чтобы становиться мишенями. Затем была подтянута легкая пушка и поразила своим выстрелом все три дома. Однако после второго выстрела прибежали люди, чтобы сказать, что мы стреляем в своих собственных людей на другой стороне. Если бы мы очистили хотя бы одну сторону от наших стрелков и резерва, то тем самым открыли бы неприятелю путь к бегству, а это не входило в наши планы. Поэтому был отдан приказ прекратить огонь и поджечь дома только с одной стороны. Легко сказать! Во-первых, слой глины толщиной 30 сантиметров защищал внутренние стены, а во-вторых, сами стены сверкали дулами винтовок. Однако нашлись два добровольца, изъявившие готовность выполнить приказ. Толкая перед собой, как щит, дубовую доску и неся связки соломы и хвороста, они проползли к узкой стороне дома, сделали пролом в фундаменте и подожгли стену, которая начала плавиться под огнестойким покрытием. Чеченцы продолжали стрелять с этой стороны, пока жар не вынудил их отступить. К добровольцам теперь присоединились артиллеристы, которые взобрались на плоскую крышу сгоревшей стены, взяли у добровольцев ручные гранаты, подожгли запалы и бросили гранаты через широкий дымоход в дом, переполненный защитниками. Мы услышали, как взорвались первые две гранаты, а остальные нет, потому что чеченцы легли на них и выбросили их, пока не загорелся порох. Понемногу огонь распространился на две другие сакли. Врагам оставалось либо сдаться, либо сгореть заживо. Вальховскому было жаль храбрецов, и он приказал пожилому моздокскому казаку Атарщикову, который служил переводчиком, предложить им сложить оружие, пообещав в этом случае не только сохранить им жизнь, но и обменять на русских пленных, дав им надежду вернуться к семьям. Стрельба прекратилась, когда Атарщиков обратился к оборонявшимся на чеченском языке, сказав, что хочет вступить с ними в переговоры. Оборонявшиеся выслушали его, посовещались в течение нескольких минут, и затем вперед вышел полуобнаженный, черный от дыма и пороха чеченец и заговорил. Его речь сопровождалась залпом из всех проломов в стене. Вот что он сказал: «Мы не хотим сдаваться. Мы просим у русских одной лишь милости: сообщить нашим семьям, что мы погибли, как и жили, отказываясь подчиниться диктату иноземцев».