Тайные врата - Кристин Керделлян

– Это неверно! – настаивала ты. – Эмоции, которые испытывает человек, чувства, не всегда бинарны. Они эволюционируют. Они непредсказуемы. Непрограммируемы.

– Не согласен! По-моему, наоборот, все нейроны нашего мозга, которые отвечают за чувства и восприятие, работают бинарно. Однажды их раскодируют. Узнают, как природа создает эмоцию. Смогут даже воспроизвести чувство, как воспроизводят программу.

– Воспроизвести чувство… Дэн, ты сошел с ума! Даже любовь?

– Даже ее. Однажды программисты этого добьются. Уже известно, какие гены отвечают за ту или иную болезнь.

Твой скепсис я не преодолел. В этой теме ты всегда была скептиком. Поэтому ты намного меньше, чем я, вкладывала в создающиеся предприятия, работающие с генами и биотехнологиями. «Альцакорп», например, фирма из Рейкьявика, определившая ген болезни Альцгеймера. Самородок. Но ты в них не верила.

– Дэн, ты мечтаешь! Нет, бредишь. Я думаю, в человеческой душе всегда будет непознанная часть, что-то, что нельзя определить, познать. Может, нечто божественное… Бог. Ты не веришь?

Я помню, что в этот момент положил книжку на песок и сел. Медленно, словно в кресле-качалке, мое тело начало покачиваться вперед и назад.

– Бог? – ответил я в конце концов. – Ты всерьез считаешь, что Его нельзя определить? Если Он существует, однажды я найду доказательство этого.

Сейчас я могу честно сказать тебе, что нашел это доказательство. Нашел.

А ты поверишь мне, если я скажу, что в ту ночь мы находились точно над тайной комнатой французских королей? В любом случае, ранним утром, когда мы ждали открытия ворот, ты мне не верила.

Это был последний раз, когда я поделился с тобой своими поисками божественной формулы.

26

Траси-сюр-Мер, Лонг-сюр-Мер, Порт-ан-Бессан, Сент-Онорин-де-Перт… Дорога от Арроманша до Колльвилль-сюр-Мер петляла по лесу. Казалось, Гранье знает каждый вираж; он едва снижал скорость, когда они проезжали деревни. Ему понадобилось двадцать минут, чтобы добраться до знака, отмечающего подъезд к кладбищу союзников. Гранье припарковал машину на стоянке в нескольких сотнях метров за ним и сказал:

– Ну вот! Здесь вы у себя дома, миссис Шеннон.

Эмма не обратила внимания на довольную улыбку на лице Гранье. Она привыкла к тому, что французы обращаются с ней как с американкой, а американцы – как с француженкой, причем цель у всех была одна и та же: подчеркнуть недостатки второй стороны. Она в душе смеялась над этим и ни за что бы не отказалась от своей двойственности. Но здесь, на этом кладбище, она чувствовала невероятную гордость за отцовские корни.

– Жан-Филипп, подождите меня здесь! Я сейчас вернусь!

Она вышла из машины и быстрым шагом прошла несколько метров, которые отделяли ее от военного кладбища. Она никогда здесь не была, но много друзей в США рассказывали ей об этом месте в конце пляжа «Омаха», где сотни американцев полегли под обстрелом 6 июня 1944 года. Простор подстриженной луговой травы, привольно стоящие вязы, аллеи, украшенные розами, – она сразу почувствовала гордость за соотечественников. Здесь, начиная с самого входа, все казалось более просторным, не таким куцым, как во Франции. Эмма быстро пробежала по центральной аллее и остановилась перед полукруглым храмом. Она хотела найти Пьера, и как можно быстрее. Но откуда начать? В какой части кладбища он может оказаться?

Повсюду вокруг нее виднелись кресты на могилах. Почти десять тысяч – все белые. Эмма пошла по аллее, которая вела ее в глубь кладбища. Она не могла оторвать взгляда от крестов и шла вперед, глядя на них – впереди, сбоку, сзади. Прямота линий не нарушалась нигде. Даже сам сад, сказали ей однажды, если смотреть с неба, имеет форму безупречного латинского креста. Сад был строгим и в то же спокойным, как бы просящим прощения у Истории.

Эмма остановилась, почувствовав головокружение от невероятной тишины. Что они сказали бы друг другу, эти солдаты, если бы ожили? Смерть, подумала она, превратила их жизнь в судьбу. Эта мысль Мальро, на которую она писала в лицее реферат, всплыла у нее в памяти. Судьба тысяч молодых людей, солдат, – все хранилось здесь.

Здесь закончилась одна война. Эмма вдруг подумала, что сейчас начинается другая. Вызванная простым щелчком компьютерной мыши, но более разрушительная. Кто ее начал? В чем смысл этой борьбы? Разрушение экономического мира? Или, еще сложнее, системы ценностей, построенной на свободе личности и – хотят того французы или нет – защищенной, начиная с середины века, ее страной, США?

Замерев, он искала глазами Пьера. Куда пойти? Ни одной живой души не видно на зелено-белом шахматном поле. Она с трудом заставила себя идти среди крестов.

Ричард К. Вирт. Сержант, 323. рота 92, Иллинойс, 13 мая…

Лерой Келли, Северная Каролина…

Дунстан Перкинс, Нью-Джерси…

Эмма отдавала себе отчет, что не все могилы похожи. То тут, то там появлялась Звезда Давида.

Эфраим Лью, Нью-Джерси…

Джек Баршак, Нью-Йорк…

На некоторых могилах не было имен.

Here rests in honored glory a comrade in arms known but to God… – «Здесь покоится в почетной славе товарищ по оружию, которого только Господь узнает…»

Человек, известный только Богу.

Эмма ускорила шаг, дошла до края центрального прохода в направлении капеллы, когда ей показалось, что слева она видит человека, склонившегося у могилы. Пьер? Она была не уверена, что узнала его силуэт. Что он делает здесь? Когда Эмма направилась к нему, мужчина повернулся. Он поставил рядом с собой ведро, наполненное песком, тряпку и ящик, украшенный цветами.

– Эмма! Что ты здесь делаешь? – воскликнул Пьер.

Конечно, это был он. Эмма собралась с мыслями.

– Догадайся! Ищу тебя уже полчаса! Ты должен поехать со мной.

Глядя на то, что Пьер держал в руках, она добавила:

– А что ты здесь делаешь? Зачем кисть?

Пьер Шаванн положил букет цветов на траву. Он действительно держал в руках кисть. Пьер нанес ею мокрый песок на горизонтальную планку, где было вырезано имя солдата. Буквы, покрытые песком, выделяли имя, будто позолотой на белом мраморе.

Эдвард М. Уизерз, Висконсин, 12 июля 1944 года.

– Я…

Эмма не дала ему закончить фразу и потянула его за рукав.

– Пьер, слушай! По-моему, я знаю, где Дэн оставил указания для backdoor! Нужно немедленно ехать!

Он спросил:

– То есть?

– Потом объясню! Быстрее, пошли! Гранье ждет нас на стоянке. Он отвезет нас на своей машине.

Эмма взяла за руку Пьера и повела между крестами. Он с трудом успевал за ней, нагруженный ящиком и ведром. Он только ощущал, как ее волосы касаются плеч. Вдруг Пьер почувствовал, что хочет остановиться. Зачем он бежит за ней? Он же не должен следовать за ней, не задавая вопросов. Когда они дошли до центральной аллеи, Пьер остановился.

– Эмма, для начала ты можешь мне сказать, куда мы едем?

– В Версаль!

– Я не уверен, что…

Пьер положил свои вещи на землю, сомневаясь все больше. Она взяла его за руку.

– Пойдем, я кое-что тебе покажу.

Эмма потащила его к белому полукруглому монументу, видневшемуся впереди. Поднялась на несколько ступенек, затем остановилась. Перед ней на стенах были нарисованы карты полей сражений со знаками и надписями, обозначавшими расположение каждой дивизии и ее передвижения. Что она хотела ему показать? И почему сейчас? Ей нужно объясниться и рассказать, как она его нашла. Он не собирается слепо подчиняться ей.

Но она обернулась, и он увидел, как ожили ее губы – их нежный и пленительный изгиб. Эмма держала его руку в своей. Что она хотела сказать? Почему смотрит на него так, что заходится сердце?

У него не было времени да и сил спросить ее об этом.

Он прижал ее к стене и обнял. Услышал ее вздох. Его рука скользнула к ее груди.

Эмма чувствовала, как ее захлестывает желание.

Пьер дал себе волю, вдохновленный призывом в глазах Эммы, ответным движением ее губ. Он наклонился и пристально посмотрел на нее.

– Ты слишком красивая.

Не отрывая взгляда, он скользнул рукой ей под юбку, туда, где уже созревало желание, которое она не могла скрыть. Затем встал на колени, поднял ее майку и, держась руками за талию, покрыл долгими поцелуями ее живот. По ее телу пробежала дрожь – от впадин на пояснице до корней волос. Она закрыла глаза. Пьер поднял юбку и осторожно погрузил губы в темные волосы на лобке.

У Эммы задрожали колени. Она откинула голову и вцепилась ему в волосы. Он встал и занялся с ней любовью, Эмма кусала губы, чтобы не закричать. Пьер поднял ее, обвил ее ноги вокруг своей талии и прижал к стене. Волосы Эммы – темное пятно на беленной известью стене.

Это безумное, почти животное наслаждение, от которого невозможно отказаться, позже заставит его устыдиться – он прекрасно это понимал! Но удовольствие, которое он испытывал от близости с Эммой, было столь сильным, что он отбросил все условности. В глубине души Пьер был счастлив открыть эту женщину, чувствовать свое предназначение, воплотить ее сон в реальность.