И пусть их будет много - Ева Наду

Когда все собрались, она медленно обвела их взглядом.

— Я хочу просить вас всех — и вас, которые находятся сейчас здесь, и всех тех, кто теперь заняты в доме. Каждого. Я прошу передать это всем. Мне, графине де Грасьен, сейчас более чем когда-либо, нужны ваша помощь и поддержка. Я понимаю ваше недовольство, господин де Ларош. И ваше, господин де Бриссак. Более того, я чувствую свою перед вами обоими вину. Если вам будет угодно, позже я выслушаю каждого из вас и дам свои объяснения. Но сегодня я прошу вас еще немного потерпеть. День, может быть, два. Я очень хочу, чтобы потом, когда все окончательно вернется на круги своя, мы не растеряли взаимное уважение и сумели бы остаться друзьями.

Она улыбнулась слабо:

— Я же со своей стороны обещаю более не просить вас, господин де Ларош, заниматься моей корзинкой для рукоделия.

Пресловутая корзинка для рукоделия, заполненная до краев нитками для вышивания и пряжей, с самого появления Клементины в доме стояла бездвижно на верхней полке камина. Только Тереза время от времени стирала с корзинки пыль, перебирала сложенные в ней принадлежности для шитья и вязания. Вздыхала — что ж хозяйка так безразлична к таким исконно женским занятиям? Все бы ей читать да читать…

Это знали все. Оттого этот ответ так развеселил капеллана. Он хмыкнул, кашлянул, опустил глаза. Потом, не удержался, обвел взглядом собравшихся.

Клементина взглянула снова на Лароша, на Бриссака. Перевела взгляд на отца Жозефа. Тот улыбался ей едва заметно.

Де Бриссак сделал шаг вперед, опустился на колено. Она положила ему руку на плечо.

— Благодарю вас за понимание.

Клементина повернулась и вышла во двор. Прошла через двор к галерее, уселась там на скамью. Сидела, смотрела, как постепенно сгущались сумерки.

Одижо издалека увидел одинокую фигурку Клементины. Подошел, встал напротив, смотрел на нее со двора сквозь балюстраду. Она махнула ему — подойдите. Когда он приблизился, поднялась, встала вполоборота, положила ладони на прохладный камень. Ждала.

— Все в порядке, — сказал он успокаивающе.

— Вы говорили с драгунами? О чем?

— Я отправился к ним, чтобы пригласить на ужин господина Лагарне.

От этой смеси прозорливости и цинизма у Клементины перехватило дыхание.

— И что? Его, — какая странность! — не оказалось в лагере? — она обернулась, стремясь увидеть его лицо.

— К сожалению, да. — Ответил, будто бы не заметив ее тона. — Но я просил, чтобы ему передали ваше приглашение, как только он вернется.

Клементина промолчала, не в силах продолжать этот абсурдный разговор.

— А еще я просил, от вашего имени, разумеется, чтобы сегодня на ужине обязательно присутствовали ваши телохранители, ваш капеллан и господин Перье. А также распорядился… — он словно поперхнулся последним словом, но, несмотря на то, что заметил гримасу неудовольствия, облачком проскользнувшую по лицу Клементины, не стал менять его на более приятное ее слуху — что сказал, то сказал…

Продолжил:

— …чтобы Аннет накрыла к ужину на всех гостей, включая капитана Лагарне.

Клементина молчала.

Она не испытывала гнева. Она была слишком утомлена. И даже не вполне понимала, какие чувства вызывает в ней теперь это потрясающее соединение самоуверенности и расчетливости.

Клементина подумала вдруг, что, возможно в этом и крылась причина столь долгого успеха Одижо, когда в течение двух лет он один силой своего убеждения держал на дыбах всю провинцию. Дело было не только в его блестящих способностях оратора, и совсем не в его непоколебимой убежденности в правоте своего дела — это она теперь тоже знала. Просто он был хорошим игроком. Он умел рассчитывать ходы. Он играл, беря в расчет лишь то, что имело значение. И теперь, в эти последние дни, проигрывал — тоже спокойно, словно ценой проигрыша не была его жизнь.

Да, он спас ее сегодня от бесчестья. Но, если посмотреть правде в глаза, она была в этой ситуации персонажем случайным. Она просто оказалась на пути двух мужчин, двух врагов.

— Я часто забываю, — горько проговорила Клементина, — что многое из того, что женщинам сложно даже представить, мужчинам дается легко и просто. Нас часто упрекают в склонности к притворству. Но когда речь заходит о борьбе за мужские ценности, не может быть лучших лицедеев, чем мужчины. Хорошо, господин Одижо. Пусть сегодня все будет так, как вы хотите.

— Подождите.

Он остановил ее, ухватил ее за руку.

— Подождите… Я хочу, чтобы вы мне верили. Сегодня я желаю только одного — чтобы никто и никогда не связал имени Одижо с вашим. И не потому, что я стыжусь своего имени и своей жизни, но потому, что это может навредить вам. Ради того, чтобы вы были спокойны и счастливы, я готов выглядеть как угодно дурно.

Она услышала его, но поверила лишь отчасти.

Что ж, пусть так!

Он продолжал держать ее за руку.

— Если вы против, отмените все.

— Нет, — просто сказала она, глядя в непроницаемые темно-карие глаза. — Не надо. Если вы говорите, что мы должны сегодня веселиться на ужине, с нетерпением поглядывая на двери в ожидании капитана Лагарне, пусть так и будет. Со своей стороны я вам это обещаю.

Она высвободилась, отступила на несколько шагов, продолжая глядеть на него, а потом, наконец, отвернулась и пошла прочь.

Он побрел следом.

Когда Клементина, а за ней и Одижо, готовились войти в дом, их догнал Пьер.

Он взлетел по ступеням, остановил Клементину на самом пороге.

— Госпожа, — окликнул. — Госпожа, подождите!

Она обернулась. Пьер протянул ей какой-то листок.

— Все в порядке, — ответил тихо на ее немой вопрос. — Все в порядке. Мы все сделали, как надо. А это мы нашли там, когда возвращались по подземному ходу обратно — на небольшом каменном выступе, под одной из свечей. Я подумал, что должен принести это вам.

Она приняла бумагу из его рук, развернула, подошла к камину — поближе к свету.

Пьер между тем продолжал говорить:

— Похоже, письмо положили туда не так давно. Тогда же позаботились и о свечах. Большинство из них новые, едва запыленные. А еще… там было вот это, — он вынул из-за пояса что-то, протянул Клементине.

— Огниво? — она взяла его в руки, взглянула. Узнала — не могла не узнать. Положила огниво на каминную полку.

Прочла написанное знакомым почерком: "Идите к Жиббо. И дайте мне знать". Когда она увидела букву М, листок заплясал у нее в руке.

Ужин получился незабываемым. Большинство собравшихся за столом чувствовало себя неловко. Даже Одижо, который, казалось, должен был быть более других подготовлен к им самим задуманному спектаклю, — и тот откровенно переигрывал. Много говорил, много смеялся.