Я не Поттер! - Марина Броницкая

Пока я стоял и думал, что только последний идиот мог специально ошибиться так, чтобы его за это еще и похвалили, вокруг уже собралась толпа. Да она всегда собиралась, когда МакГонагалл меня останавливала! И как ей там не собраться?! То у портрета Полной Дамы неожиданно материализуется, то у отцовского кабинета перед уроком, то в самых дверях Большого Зала, преграждая собой доступ к желанному утреннему чаю и лишая всех возможности не подслушать хвалебные опусы в мою честь! Не знаю, чего она хотела этим добиться, но с каждым её очередным: «Я передам директору как, ты умен — дисциплинирован — трудолюбив!» я ловил на себе все больше и больше взглядов, в которых не было и намека на признание всего вышеперечисленного!

— Эээ… — промычали как‑то раз близнецы Уизли, засунув себе два пальца в рот и нагнувшись вперед всем телом.

Нет, до того они терпеливо стояли минут пять, выслушивая, как именно я поразил в самое сердце Минерву Макгнагалл, превратив белую мышь не в какую‑то там обычную черную, а в самую что ни на есть настоящую крысу, вылитую копию мерзкой Коросты! К слову, на уроке я просто отвлекся на Пивза, который все никак не мог найти место, с которого точно бы не промахнулся мимо цели, швыряя указку в Невилла. И пока я усердно кивал полтергейсту на это самое место, внося свой посильный вклад в затею, у меня и трансфигурировалась крыса, чтоб её!

— Поразительно, просто поразительно! Если бы вы так не спешили на Зельеварение, я бы сказала это вам еще после занятия!

В строгой болотной мантии и остроконечной шляпе, холодная и бесстрастная, она восхваляла меня нараспев, ничуть не стесняясь и так громко, что её впечатлением проникались даже призраки, выстроившиеся в шеренгу и кивающие в знак согласия! Она так поступала вынужденно, и я, заглядывая ей в глаза, видел там лишь одну растерянность… А потому еле сдерживался, чтобы не изобразить рвотный позыв, уподобившись неотесанным Уизли! Да и сама МакГонагалл понимала, что я понимаю, что она совсем не понимает — зачем весь этот балаган?

Так вот, принимая во внимание все её тяжелые взгляды, которыми она одарила меня за последнее время, позабыв о моей "гениальной творческой натуре", можно и наплевать на это «приглашение». Я не выдержу, если она начнет выдавливать из себя комплименты или, упаси Мерлин, утешения в связи с моей «уникальной» игрой на поле. Уж лучше к Волдеморту на чай сходить, тот хоть врет меньше!

Довольный собой, я отряхнул мантию, откинул волосы за плечи, вдохнул воздух свободы, ставший таким после принятого мною решения, и радостно зашагал прочь, а вернее — в спальню башни, где хотел быстро раздеться, приказать Хельге подать мне в постель какао, почитать книгу об усовершенствовании летучего пороха и…

— Это не зверь, это чудовище! Ты где‑нибудь видел таких собачек в свободной продаже? Таких вот, многоголовых?! Их за галеоны не продают, я уверен! — яростно шипел Симус, измеряющий спальню широким нервным шагом. Он уже переоделся в смешную пижаму, украшенную рисунками маленьких дракончиков, но его серьезный голос плохо вязался с его несерьезным видом.

За этими передвижениями, открыв рот, следил Невилл. Кроме них в спальне никого не было. Дин больше времени проводил с когтевранцами, чем с нами.

— Трех… — уважительно уточнил пухлый.

— Чего?

— Трехголовых…

— А, ну да, трех… — согласился Финниган и продолжил маршировать, смотря себе под ноги. — А что там с Фламелем? — он вновь остановился, в упор глядя на Невилла, сидящего на краешке моей кровати. У него своей нету, что ли?!

— Я не нашел ничего…

Симус кивнул и в задумчивости потер подбородок.

— И мы с Гермионой ничего не нашли… Но Хагрид что‑то скрывает! — ирландец стукнул себя в грудь, топнул ногой и возвестил: — И мы найдем это что‑то! Снейпа не зря собачка за ногу цапнула, не зря…

— Ты знаешь… — несмело начал Невилл. — Мне кажется, что кто‑то плохой хочет забрать то, что прячет Пушок. И Снейп ему помогает! — закончил он намного громче, чем позволяли обстоятельства. Я все отчетливо слышал и без магии, равно как и видел — дверь прилегала неплотно.

Симус дернулся, вытаращился на Невилла ну уж совсем неуважительно и зашипел:

— Тссс! Ты сбрендил так орать?! На занятии лучше б визжал, когда палочкой зелье помешивал! Глядишь и не учились бы мы тогда труду вместо зельеварения… Бррр! — он передернул плечами от неприятных воспоминаний. — Лучше просто Снейп, чем Снейп и дюжина грязных жаб…

— Ты ж сам сказал, что Гарри у МакГонагалл в кабинете!

— Кроме него тут еще живые ходят! Мы с тобой не в загробном мире, дурень! Чего ты его так боишься, прям трясешься, когда Снейп заходит? — мальчишка замахал руками перед лицом собеседника, убеждая его в чем‑то. — Ну любит человек черный цвет, ну ловец из него фиговый, и что с того?! Он же тебе и Гермионе жизнь спас! Неблагодарный ты какой‑то…

Финниган осматривал потупившего взор Невилла, сомневаясь в его благородстве и решая, достоин ли такой экземпляр его компании, или недостоин… И пока он думал, а у Симуса процесс мышления часто затягивался, Долгопупс произнес то, чего я никак от него не ждал. Вот она — расплата за мои неверные решения!

Пока вокруг меня кипела сложная жизнь, другая, простая, проходила мимо, не задевая во мне ничего. Еще вчера, за завтраком, я ел соленую овсянку и размышлял о предстоящем матче, о людях, которые ждут падения Дамблдора, о Волдеморте, который ждет жизни, отце, который ждет что‑то, а я не знаю что именно, и не замечал ничего вокруг, пока не захныкал Дин. У него болел живот. Я оторвался от еды и посмотрел на скривившегося мальчишку напротив, не понимая, как можно хныкать, когда у тебя просто болит живот! И вообще, как можно хныкать, когда за учительским столом, запертый в теле этого противного Квирелла, сидит самый могучий маг на планете! Согнувшегося в три погибели Дина увел в больничное крыло Перси, а я еще долго смотрел то в тарелку, то им вслед. Нет, я точно чего‑то не понимаю…

— Я думаю, что это Тот–Кого–Нельзя–Называть выпустил тролля, и именно по его указке декан Снейп пытался пройти мимо Пушка… Мне бабушка т–а-а–кое о нём рассказывала!

— Тот–Кого–Нельзя–Называть?! — Симус в ужасе прикрыл рот рукой.

Медлить было нельзя, и хоть я ругался про себя даже теми словами, за которые быть мне битым Хельгой, да не просто так, а мокрой тряпкой! На душе немедленно стало тяжело и гадко, как и было раньше. Опять придется притворяться, улыбаться, говорить глупые вещи. Захотелось обернуться и увидеть кого‑то за углом, кого‑то поддерживающего меня, понимающего, родного! Но в коридоре стоял лютый холод, и не было никого кроме старой белой лошади на выцветшей картине, чей всадник уж давно сбежал на тот свет, не выдержав такого соседства. Она паслась на зеленом лугу, жевала ромашки и грелась на солнышке, но я все равно чувствовал, как сильно ей надоели эти вечные атрибуты счастья. Можно сказать, что я ощутил себя той тощей клячей, которой ничего не оставалось, разве только жевать и греться, греться и жевать…