Звезда курятника - Елена Логунова

В роли «Ухоженных мужских рук» дебютировал сантехник Вова, явившийся в телекомпанию с дежурной проверкой водопровода на предмет протечек и случайно угодивший на кастинг. По мнению проводившего отбор актеров Славы, именно у Вовы оказались самые красивые длинные пальцы. «Нервные руки пианиста», — сказал о них наш режиссер.

— Тогда уж органиста! — съязвил Вадик. — Тот тоже имеет дело с трубами!

Вова шуточек не слышал, потому что был немедленно отправлен в соседний парикмахерский салон на SPA-маникюр. Повели его под конвоем, так как смущенный сантехник выражал желание сбежать куда подальше от наших телевизионных дел.

Вадика, чтобы не вякал, Слава назначил главным надкусывателем. Его задача состояла в том, чтобы по мере необходимости поставлять необходимый для съемок ущербный зефир. Режиссер самолично изготовил идеальной формы шаблон, по которому перочинным ножичком вырезал краешек образцовой зефирины. Стремясь к идеалу, Вадик должен был делать примерно то же самое, но без подручных средств вроде шаблона и ножа, собственными зубами. Заказчик особенно настаивал на том, чтобы на экране было видно, что рекламная зефирина переполовинена человеческими челюстями, что, по его мнению, без слов говорило о съедобности продукта.

Отманикюренному Вове был выдан сценический костюм «Ухоженных мужских рук»: крахмальные манжеты с золотыми запонками и нарукавники из добротного черного сукна, прикрывшие нервные руки пианиста-сантехника до середины предплечий. Предполагалось, что этого будет достаточно, прочие части тела Вовы в кадр не попадали, а потому остались «в своем» — борцовской майке, спортивных штанах и шлепанцах на босу ногу. В сочетании с маникюром и манжетами это выглядело очень необычно.

Первую часть ролика с зефирной коробкой, которую мужские руки подают, а женские потрошат, отсняли быстро. С игровой частью материала пришлось попотеть.

— Полная готовность! — взволнованно блестя очками, вскричал Слава, расставив всех по своим местам. — Мотор! Камера!

— Феллини, — буркнул оператор Серега, включая запись.

— «Лямур! Искушение, перед которым не устоишь!» — закатывая глазки, проворковала Сашенька и покрутила у виска зефирным огрызком.

— Падай! — рявкнул режиссер.

Сашенька послушно рухнула.

— Однако! — не по сценарию прохрипел Вова, явно не ожидавший, что нежная барышня окажется тяжелее, чем фановая канализационная труба.

Он покачнулся, икнул и уронил обмякшую Сашеньку на ковер.

— Стоп, мотор! — скомандовал Слава. — Переснимем!

В студии сделалось душно и уже явственно чувствовался запах спиртного, исходящий от «Ухоженных мужских рук».

— Вова, что вы пили? — морща породистый нос, спросил режиссер.

— Как обычно, водку, — с достоинством ответил Вова, делая попытку утереть нос крахмальной манжетой.

Бдительная костюмерша схватила его за нарукавник, поправила перекосившиеся запонки и захлопотала над Сашенькой, слегка помявшейся при падении. Зефирина, оказавшаяся в момент Сашенькиного приземления под барышней, превратилась в некрасивый блинчик, напоминающий небольшую коровью лепешку.

— Зефир! — потребовал Слава.

— Есть зефир! — бодро отозвался Вадик, щелкая зубами, как компостером.

— Поправь прикус! — покачал головой режиссер, взглянув на новый аксессуар.

Вадик послушно надкусил другую зефирину.

— Ленка, встань позади Вовы и обними его за талию, — велел мне Слава. — Будешь придерживать его, чтобы не падал.

— Дедка за репку, бабка за дедку! — объявила я, подмигнув смущенному Вове.

— Все по местам! — скомандовал режиссер. — Дубль два!

— «Лямур! Искушение, перед которым не устоишь!» — возвестила Сашенька, показав зрителям зефирину, похожую на убывающую луну.

— Падай! Падай же! — заволновался Слава.

Сашенька накренилась, как подрубленная сосна, опасливо скосила глаза, проверяя, на месте ли мы с Вовой, и медленно завалилась на бок.

— Стоп! — гневно завопил режиссер.

Он пару раз дернул себя за волосы и пробежался по студии, раздавив вторую зефирину.

— Ты что, никогда не видела, как падают в обморок нервные барышни? — устрашающе ласково спросил он у Сашеньки, остановившись на оборке ее длинного платья. — Они падают вот так!

Слава завел глаза, обмяк и артистично грохнулся на пол. Эффектному падению невольно поспособствовала костюмерша, попытавшаяся именно в этот момент выдернуть из-под ног режиссера подол Сашенькиной юбки.

— Воды! Дайте воды! — закричала я, увидев, что Слава не подает признаков жизни.

Поддатый сантехник, не расслышав, вытащил из кармана штанов плоскую початую бутылку и ловко влил в рот бездыханного режиссера порцию водки.

Слава закашлялся и ожил.

— Ну что, снова мотор или по домам и водку пить? — спросил оператор, держащийся в стороне от общей суеты. — У меня рабочий день заканчивается!

— Зефир! — попросил Слава, тыча подрагивающим пальцем в сторону переполовиненной коробки.

Вадик звонко клацнул челюстями.

— Мне зефир! — простонал Слава. — Закусить! А потом все по местам, снимаем снова!

Третий дубль, наконец, удался. Усталые актеры пошли переодеваться и разгримировываться: Вова потребовал избавить его не только от буржуйских манжет с запонками, но и от компрометирующего маникюра, а Сашенька мечтала вылезти из корсета и вздохнуть полной грудью. Измученный режиссер с холодным компрессом на лбу улегся под кондиционером в темном и пустом холле, оператор остался наводить порядок в студии, а мы с Вадиком побрели в редакторскую.

— У меня живот болит, — пожаловался Вадик. Он замер на одной ноге и прислушался: — И урчит.

— Как холодильник, — подтвердила я.

— Как пустой холодильник! — с нажимом поправил Вадик.

— Съешь чего-нибудь, — посоветовала я. — Вон, еще зефир остался.

Вадик скривился:

— Только не зефир! Меня от него уже тошнит, я же еще до съемок полкоробки слопал, так мне с утра сладкого хотелось…

— Теперь не хочется?

— Теперь не хочется, — согласился приятель. — Уже хочется соленого огурчика и сала с чесночком.

— Могу предложить колбасу, — вспомнила я о своей утренней покупке. — У меня в сумке лежит кольцо польской полукопченой.

— А где сумка? — ожил Вадик.

— В редакторской, на моем столе, — ответила я, пошарив в карманах в поисках затерявшейся в них мелочи, но денег, разумеется, не нашла, только свой проездной и чужой мобильник. — Пять рублей дашь? Я сбегаю в ларек за хлебом.

— Держи, — Вадик вручил мне монету. — Можно я уже приступлю к колбасе? Я могу и без хлеба!

— Доставай и ешь, — разрешила я, минуя дверь в редакторскую.

Повеселевший Вадик шмыгнул туда, а я пошла к лестнице, но не успела далеко уйти. Позади раздался такой жуткий вопль, что я развернулась кругом на месте и побежала в обратную сторону.

Вопили в редакторской. Я с разбегу толкнула закрытую дверь и ворвалась в кабинет, а за мной туда же с топотом вломились еще какие-то люди — кто именно, я не видела, потому что не оглядывалась. Смотрела я только на Вадика, который как раз перестал издавать пугающий вопль, потому что тот уже превратился в визг и ушел за пределы слышимости.

Кажется, Вадик даже не понял, что привлек внимание группы товарищей. Дождавшись, пока сбежится побольше народу, он, не извиняясь и не объясняя своего поведения, плашмя, как лист фанеры, рухнул на пол и выбил облачко пыли из паласа.

— Вот как должна падать настоящая нервная барышня! — не удержался от комментария Слава.

— Ой, что это с ним?! — испуганно пискнула Сашенька.

— Может, он зефира переел? — предположил Серега. — «Лямура», от которого не устоишь?

— Не, ребята, вам без водки нельзя! — укоризненно произнес Вова, выдвигаясь к павшему со своей бутылкой. — Вам сорокаградусную нужно в аптечке держать, вместо нашатыря!

Падая, Вадик не подобрал отвисшую челюсть, и сантехник-реаниматор беспрепятственно плеснул в открытый рот нового пациента волшебный напиток. Вадик закашлялся и пришел в сознание.

— Вадюшенька, ты как себя чувствуешь? Что с тобой случилось? — склонилась над ним Сашенька.

Девушка прибежала на крик, не успев полностью одеться. Появление в поле его зрения крепкой высокой груди в кружевном бюстгальтере побудило Вадика придать расфокусированному взгляду ясность и осмысленность. Заметив, куда он уставился, Сашенька охнула, закрылась руками и убежала.

Вадик сел, поморгал и задал оставшимся потрясающий вопрос:

— А в чем дело?

— Это мы у тебя хотели бы спросить! — возмутилась я.

— Нет, это я у тебя хочу спросить. — Вадик не дал мне договорить и совершил еще один странный поступок: ерзая на заднице, он быстро отполз в дальний угол и уже оттуда вопросил голосом, срывающимся на крик: — Вот ЭТО ты называешь польской полукопченой?!