Медноголовый - Бернард Корнуэлл

6

Джон Скалли и Прайс Льюис не проронили ни словечка даже тогда, когда были обнаружены зашитые в их одежде документы, за которые можно было бы повесить даже святого. У Льюиса, англичанина, нашлась карта Ричмонда. На ней была выведена линия построенных Ли укреплений с отметками на месте вероятных редутов и звездообразных фортов. Сопровождавшая карту записка требовала точных сведений как о самих оборонительных сооружениях, так и о насыщенности их артиллерией. Ирландец Джон Скалли вёз в подкладке пиджака письмо без штемпеля, адресованное почётному секретарю Общества поставки Библий в действующую армию Конфедерации. Внутри конверта находились два листка. Один, подписанный «братом во Христе» безымянного почётного секретаря, майором армии США Джеймсом Старбаком, содержал просьбу выполнить задание, изложенное на втором листке; второй же листок настоятельно требовал уточнить последние данные о численности войск генерала Магрудера и гарнизонов населённых пунктов от Ричмонда до Йорктауна.

Джон Скалли, которому было предъявлено письмо, божился, что купил пиджак по случаю и ни о каком письме ни слухом, ни духом. Он широко улыбался, говоря с допрашивающим его майором:

— Увы, майор, ничем не могу помочь.

— Видел в гробу я вашу помощь. — буркнул ражий майор Александер, лицо которого с застывшим навек брюзгливым выражением украшали пышные бакенбарды.

— Будешь отмалчиваться, — бросил он Скалли, — повесим.

— Это вряд ли, майор. Я, понимаете ли, гражданин Великобритании.

— Видал в гробу я вашу Великобританию. — прорычал Александер.

— В другое время я подписался бы под вашим заявлением обеими руками, майор, но при теперешних обстоятельствах вы не найдёте ирландца, испытывающего более верноподданнические чувства к чёртовой Англии, чем я! — ангельски лыбился Скалли.

— Английское подданство тебя не спасёт, не надейся. Повесим, как миленького. — грозился Александер, но Скалли развязывать язык готовности не изъявлял.

На следующий день пришли вести о том, что янки в форте Монро зашевелились. Генерал МакКлеллан прибыл, наконец, к войскам, и Виргиния, трепеща, ожидала могучего удара выступившей из форта Монро огромной армии, что шутя снесёт жалкую горстку солдат, обороняющуюся между Йорктауном и Малберри-Айлендом.

— Ещё месяц, — ободрял Джона Скалли Прайс Льюис, — и мы спасены. Героями будем!

— Если они нас не повесят прежде. — перекрестился Джон Скалли.

— Не повесят. Не посмеют.

— Мне бы твою уверенность. — тяжко вздохнул Скалли.

— Не посмеют, не посмеют. — твердил Прайс Льюис.

Однако день спустя в тюрьме состоялось заседание военного трибунала. Представленные в качестве улик карта Ричмонда и письмо к «почётному секретарю Общества поставки Библий в действующую армию Конфедерации» не оставили у членов суда ни малейших сомнений в виновности подданных дружественного вроде бы государства, и уже спустя час подсудимым был вынесен смертный приговор. Скалли пробрал озноб, а Льюис презрительно бросил:

— Вы не посмеете!

— Уведите. — хлопнул по столу председательствующий подполковник, добавив злорадно, — «Вы будете повешены за шею, покуда не умрёте», псы![5]

Тень крыльев ангела смерти пала на Скалли, и он взмолился к майору Александеру:

— Мне нужен священник! Ради всего святого, майор, приведите мне священника!

— Замолчи, Скалли! — прикрикнул на него Прайс Льюис, но приговорённых тут же развели по разным камерам.

В комнату к Скалли майор Александер принёс бутылку ржаного виски:

— Это, конечно, против правил, Джон, но я подумал, что тебе не помешает хоть как-то скрасить твои последние часы на грешной земле.

— Вы не можете так с нами! Вы не имеете права нас казнить!

— А ну, молчать! — рявкнул Александер.

В наступившей тишине Скалли услышал стук молотков.

— Слышишь? Сколачивают эшафот для вас, Джон. На утро. — мягко произнёс Александер.

— О, нет, майор…

— Линч его фамилия. Это должно тебя утешить, Джон.

— Утешить? — пролепетал Скалли.

— Ну да. Разве тебя не греет сознание того, что повесит тебя другой ирландец? Между нами говоря, старина Линч не большой искусник в своём ремесле. С последними двумя откровенно напартачил. Один был чёрный парень, двадцать минут мучился. Преотвратное, скажу тебе, было зрелище. И дёргался, и обмочился, хрипел, как наждак по стеклу. Ужасно. — Александер сокрушённо покачал головой.

Джон Скалли порывисто перекрестился, закрыл глаза и мысленно воззвал к творцу, прося укрепить его дух. Он должен быть сильным, чтобы не подвести Пинкертона.

— Всё, чего я прошу — это пригласить священника. — выдохнул Скалли.

— Расскажешь нам, что знаешь, Джон, и утреннее мероприятие пройдёт без твоего участия. — попробовал искусить его майор, но Скалли соблазну не поддался:

— Мне нечего рассказывать, майор. Приведите мне священника.

Ночью к Джону Скалли явился священник. Он был стар, но сохранил не по возрасту пышную седую гриву. Кожа на его аскетическом лице была загорелой до черноты, как будто он провёл немало лет, миссионерствуя в жарких странах. При этом облик падре нёс на себе отпечаток некой потусторонней просветлённости. Так, наверно, мог бы выглядеть смертный, одним глазком успевший заглянуть за грань и точно знающий, что там его ожидает лучший мир. Святой отец сел на койку и, достав из портфеля обтрепавшийся по краям омофор, благоговейно поцеловал расшитую ленту перед тем, как повесить на шею. Осенив крёстным знамением приговорённого, он представился:

— Я — отец Малрони. Родом из Галоуэя. Хочешь исповедаться, сын мой?

Скалли преклонил колени:

— Прости меня, отче, ибо я грешен. — он перекрестился.

— Продолжай, сын мой. — изрёк отец Малрони голосом звучным и сочным, каким только и можно бичевать пороки под высокими сводами католических соборов, — Продолжай.

— Я исповедовался последний раз лет десять назад, — несмело начал Скалли, но затем его прорвало, и признания во всех его мелких прегрешениях посыпались, как из худого мешка: обжуливание шлюх, богохульства, прикарманивание казённых средств, враньё и манкирование обязанностями доброго христианина.

— Моя матушка всегда говорила, что я плохо кончу. Так и вышло. — под конец маленький ирландец хлюпал носом и всхлипывал.

— Мир тебе, сын мой, мир. — голос патера обволакивал и убаюкивал, — Раскаиваешься ли ты в своих грехах?

— Да, отче. О, Господи, да. — Скалли, не стесняясь, плакал.