Крепкие узы. Как жили, любили и работали крепостные крестьяне в России - Ника Марш

семью. Представителю знатного рода в XIX веке следовало бы озаботиться военной карьерой. Или подумать о продвижении по «светскому направлению». Но Федор Толстой пошел в Академию художеств, снял квартиру в Петербурге, где Матрена Ефремовна была одновременно и экономкой, и кухаркой, и горничной. Няня оставалась главной в доме графа и после его женитьбы, у нее же были ключи от всех кладовых и полная власть над прислугой.

Нанятых нянь называли по имени-отчеству, крепостных могли кликать просто «Зиновьевна» или «Михайловна». У Татьяны из «Евгения Онегина» ее любимая нянюшка – Филиппьевна. А в комедии Дениса Фонвизина «Недоросль» – Еремеевна. И ей положены «пять рублей в год и пять пощечин в день». Учитывая, что дворовым девкам доставались розги, – это еще не самый худший вариант.

Но самый мрачный рассказ о няне дает Антон Павлович Чехов. В его рассказе «Спать хочется» – девчонка Варька, замученная работой. Днем у нее дела, вечером и ночью ей нужно приглядывать за младенцем. Крикливый малыш не дает спать уставшему подростку, и Варька решает задушить своего подопечного:

«Ей приятно и щекотно от мысли, что она сейчас избавится от ребенка, сковывающего ее по рукам и ногам… Убить ребенка, а потом спать, спать, спать…»

На этом Чехов ставит точку, и мы не знаем – как отреагировали родители, что было дальше с Варькой. Возможно, убили ее тут же, обнаружив преступление. И вряд ли кого интересовало исчезновение тринадцатилетней служанки. Написать рассказ Чехова подтолкнула газетная статья, где такая же малолетняя нянька накормила спичками ребенка, за которым ее приставили следить.

Няни обыкновенно жили рядом с детской или же в одной комнате с детьми. Их быт был неразрывно связан с потребностями ребенка, и поэтому все горести и радости своих подопечных они узнавали первыми. В отличие от иностранных бонн или гувернанток они редко проявляли заносчивость и чрезмерную строгость. Ведь их задачей было окружить ребенка уютом и теплом, унять страхи, заинтересовать рассказом. Они сидели у постели больных барчуков и юных наследниц, укутывали одеялами, когда те мерзли, приносили прохладное питье в жару и следили, чтобы ни одно облачко не омрачало их жизнь.

Поэтому светлых воспоминаний о нянях в XIX веке оставлено намного больше, чем печальных. Мария Беэр, урожденная Елагина, уверенно писала: «Это были истинно верные, прекрасные люди… Я любила няню больше всех… Помню, что раз я ей про это сказала, а она меня остановила: “Нет, Машенька, надо маму любить больше меня”. И мне показалось, что я совершаю грех, любя няню больше всех».

От детей XIX века требовали, чтобы к родителям они относились с огромным уважением. И если в воспитании обнаруживались пробелы, их могли восполнить самым неожиданным образом. Помещица Елизавета Янькова в своих воспоминаниях указывала, как к ней обратилась за помощью соседка. Той требовались двое крепких парней-крепостных, которые бы высекли ее нерадивого сына. Фока и Федор были предоставлены даме немедленно и отлично выполнили «заказ», за что получили каждый по рублю. Десятилетие спустя тот самый молодой человек, которого решили выучить с помощью порки, приехал к Яньковой со словами благодарности. Он запомнил урок, не играл в карты и вел исключительно трезвый образ жизни. Фамилию помещичьего сына Янькова называть отказывалась, хотя ее внук не один раз спрашивал об этом.

Глава 15

Крепостные поэты

Торговля вареными грушами у Александро-Невской лавры шла бойко. Еще в девять лет Федор Никифоров научился продавать разный товар с лотков, с того времени как его, осиротевшего, отдали в московскую лавку. Теперь ему исполнился двадцать один год, он женился и радостно подсчитывал прибыль: ему хватало, чтобы открыть (пусть и при поддержке тестя) небольшое, но собственное дело.

Часть из своего дохода Федору следовало отправлять в Москву, ведь он принадлежал Екатерине Владимировне Новосильцевой[68] и родился в ее владениях в 1783 году. Работать ему приходилось, чтобы содержать семью. А для души он рисовал или записывал чудные рифмы, приходившие на ум. Когда не было красок – использовал ягоды, а вот чернил всегда хватало. Надо же вести учет!

Хотя он и старался, но лавка прогорела. Попробовал снова, уже в Новосаратовской слободе, и крепко подружился с тамошними немцами. Работящий и честный Федор вызывал у иноверцев уважение. Жить стало чуть-чуть легче и из деревни даже удалось привезти семью.

Дел было невпроворот, но Федор улучал минутку, чтобы записать понравившуюся мысль. Но то были только робкие наброски, а вот первое свое произведение, законченное, полноценное, он создал только в 1820-м, когда умерла жена. Оно называлось «Похороны жены поселянина».

Журналист Павел Тугой-Свиньин случайно узнал о крепостном лавочнике, который сочиняет стихи. Они встретились, поговорили, и Свиньин предложил Федору… напечататься. Фамилию для журнала взяли «Слепушкин» – прозвище от слепого деда Федора. Так в 1822 году крепостной госпожи Новосильцевой представил публике три басни собственного сочинения.

Свиньин опекал свое «открытие». Давал советы, о чем и как писать, поддерживал его хвалебными статьями, и не без помощи благодетеля Федор смог напечатать в 1826 году сборник своих стихов. Для этого издания Слепушкин даже подготовил автопортрет, ведь он никогда не бросал занятия рисованием. И попал в точку! Сборник имел ошеломительный успех, а следом за ним пришла официальная награда – золотая медаль от Академии наук и денежный приз.

Слава бежала впереди Федора. Кому-то пришла в голову мысль рассказать о крестьянском поэте императору Николаю I. Любопытно, но государь, часто представляемый в литературе и критике исключительно как человек жестокий и властный, не только принял Слепушкина, но и подарил ему шитый золотом кафтан. Другой подарок преподнесла императрица – золотые именные часы… И все это для крепостного госпожи Новосильцевой.

Занималась ли барыня судьбой своего талантливого раба? Увы. В те годы Екатерина Владимировна была сломлена горем. Она потеряла единственного сына, Владимира. Молодой человек был убит на дуэли, и больше у пожилой женщины не осталось никого. Так что слава Федора проходила мимо нее. Как и все мирское.

Но почитатели Слепушкина из числа высшей знати не остались равнодушны. Княгиня Юсупова лично хлопотала об освобождении Федора, а деньги на его выкуп (и всей семьи сразу) собирали несколько человек. Душа поэта была оценена в 3 тысячи рублей – когда потребовалось совершить сделку, Новосильцева ожила. И эти деньги нашлись. Крепостной поэт обрел свободу, приписался к купечеству и даже успел открыть кирпичный завод. Его стихи того времени полны покоя и умиротворения, отчего критик Виссарион Белинский недовольно морщился: что за пастораль! Такие только на картинах Ватто!

Я о мирной жизни сельскойВам хочу сказать, друзья!Как в тиши здесь деревенскойДобрая живет семья.Старый дом с двумя окнами,Весь соломою покрыт,В нем и верх, и со стенами —Все простой имеет вид.

Большинство крепостных поэтов, как Слепушкин, были самоучками, которые и грамоте-то обучились только благодаря собственному старанию. Егор Алипанов, крепостной из Калужской губернии, говорил, что читать учился сам, без правил