Нежность по принуждению - Джулс Пленти

не успеваю договорить, потому что запинаюсь об ступеньку и лечу в неизвестность, которая будет стоить мне сбитых коленок.

Данилевский настороже — его надежная рука удерживает меня и не дает позорно клюнуть носом в красный ковер, устилающий лестницу.

— Осторожней же, ты должна беречь себя. Это тоже условие контракта, — Данилевский прижимает меня к своему мускулистому боку и мягко поглаживает мою попку. Теперь безобразная сцена в машине кажется всего лишь страшным сном. — Ты не договорила. Что думаешь об Астрид?

— Честно? — нарываюсь я на еще более тяжкое наказание.

— Конечно, можешь сказать, что думаешь, — во льдисто-синем взгляде вспыхивает лукавый интерес.

Я — маленькая дурочка, которая забавляет респектабельного господина. Он упивается моей реакцией на пошлые и неудобные ситуации.

— Это мерзко, — отвечаю как есть, опьяненная здешней атмосферой и осмелевшая из-за нее же. — Я не понимаю, как такое может привлечь мужчину.

— Меня не возбуждает такой довесок, — усмехается он, словно прочитав мои мысли. — Но ее рабы не внакладе. Иногда получают живой член вместо дилдо.

— Так они ее никогда…? — выдаю внезапно пришедшую в голову догадку.

— Конечно, нет, — шепчет у самого моего виска. — Она — Мистрис и даже кончать им без разрешения не позволяет. Ладно, пора уже присоединиться к вечеринке.

Мы входим в помещение огромное как концертный зал. Первое, к чему притягивается взгляд, — это сияющий черным глянцем рояль, размещенный под шелестящей множеством сверкающих подвесок люстрой.

За роялем величаво восседает музыкант-виртуоз, чьи пальцы вдохновенно порхают по черно-белым клавишам. Я сухо сглатываю и крепче сжимаю руку Руслана. Меня приподнимает над землей — почти так же, как в наши моменты близости.

Пианист вдруг прекращает играть и изящным движением астеничных пальцев отбрасывает назад длинные волосы, упавшие на лоб во время прекрасно-неистового исполнения. Они длинные, черные и очень гладкие.

Я вздрагиваю, потому что он смотрит на меня.

Пространство, избавленное от музыки, начинают наполнять приглушенные стоны. У стен стоят массивные кресла, у которых разбросаны большие красные подушки. На некоторых господа и госпожи развлекаются со своими нижними. Не все. Некоторые ведут себя прилично: непринуждённо болтают у пирамид, собранных из бокалов с шампанским. Но остальные… Я отвожу взгляд заметив, что девчонка, стоящая на коленях перед своим господином, не стесняясь, сосет его член. Еще бы уши закрыть, чтобы не слышать ее бесстыдных стонов.

У меня слезятся глаза от яркого света, блеска хрусталя и позолоты. В ушах стоит вакханалия из пьяных окриков, смеха, звона бокалов и стонов. Воздух напитан ароматами алкогольных паров, духов, живых цветов и похоти, исходящей от разгоряченных тел, которые повсюду.

У меня сейчас две точки фиксации: рука Руслана и глаза хозяина вечера, который все смотрит на меня.

Я никогда не видела таких удивительных глаз. Они серо-голубые, широко распахнутые и с большими блестящими зрачками. Их обрамляют такие длинные и пушистые ресницы, что создается эффект густой подводки. Потрясающая выразительность, которую только увеличивают широкие брови красивой формы.

Мужественный подбородок и высокие скулы покрыты темной, ухоженной бородой. Я ловлю себя на мысли, что мне нравится растительность на мужских лицах.

Время замедляется. Я смотрю кино, в котором сама же и присутствую, но сейчас вижу все со стороны.

Он идет к нам. Высокий и статный, облаченный в умопомрачительный фрак. Да, да, это именно фрак с длинными полами сзади.

Останавливается в опасной близости и вновь бросает на меня долгий, оценивающий взгляд. В его глазах есть нечто необычное для сурового доминанта: какая-то улыбающаяся насмешливость. Но она лишь верхний, обманчивый слой, а что там, в глубине, лучше не узнавать.

— Руслан, рад видеть, — улыбается пианист одними уголками чувственных губ и протягивает Данилевскому руку.

— Взаимно, Родион, — мой спутник буквально впивается в тонкую, длинную ладонь агрессивным рукопожатием. И оно больше походит на лайтовый армрестлинг.

— Кто это милое создание? — спрашивает хозяин шикарного особняка, и у меня все обрывается внутри от тихого, вкрадчивого голоса, который заползает под кожу.

Я забываю, как дышать.

Всматриваюсь в привлекательное лицо. Он ровесник Данилевского, но я бы никогда не дала кому-то из этих дорогих, статусных мужчин больше тридцати.

— Поприветствуй господина как полагается и представься, девочка, — приказывает Руслан.

— Меня зовут Арина, — выдыхаю, прилипнув взглядом к лаковым ботинкам пианиста-доминанта. В глаза смотреть смелости не хватает.

— Прелестная крошка, — проговаривает он, будто только для меня и протягивает мне руку. — Я Родион.

Это слишком жестоко заставлять меня целовать руку другому мужчине, тем более такому привлекательному. Я закрываю глаза и прикладываюсь губами к холеной, бархатистой коже. Прыжок веры. Меня бьет электрическим током. Они оба смотрят на меня, и я готова скатиться на пол водичкой.

От него пахнет чем-то восточным, похожим на сандаловое дерево. Мои губы горят и вибрируют. Я поспешно отшатываюсь от него, поняв, что зависла.

— Очень приятно, девочка, — говорит он мне так же тихо и вкрадчиво и переключается на Руслана: — Чудесный выбор. Она прекрасна. Даже лучше Настеньки. Позволишь украсть твою Сабочку на один танец?

Я бросаю на Данилевского краткий взгляд полный мольбы. Он просто не может отдать меня в руки такого, как этот Родион. Даже если это всего лишь танец. Я же его девочка, пусть всего и на месяц.

— Не могу отказать хозяину вечера, — улыбается Данилевский и берет с подноса фужер с шампанским.

— Не переживай, Рус, верну через один танец. — усмехается Родион и берет меня за руку.

Снова кошусь на Данилевского, ища в его взгляде хоть капельку ревности. Ага, размечталась. Вид у него расслабленный, даже немного скучающий. Не могу понять наказание это, или просто я настолько безразлична ему — так, игрушка для секса.

Во мне что-то перещелкивается, и становится до жути обидно. Я под него подстраиваюсь. Крис тоже. Да и та девчонка, которая вломилась в дом, — одна из нашего клуба его фанаток. Мы облизываем Данилевского, а он просто