Записки под партами - Ники Сью

Глава 42

Даниил

Смотрю на высокое здание, где живет мать, и думаю, идти или нет. Есть ли смысл пытаться снова стать частью ее жизни?! Думаю про отца, про нашу недосемью. Сколько раз он звонил мне после развода, сколько раз звонила мать. Вроде должны были забыть друг друга, а в итоге почему-то забыли о своем ребенке.

Сижу еще пару минут, затем все же решаюсь и выхожу из машины. Все готов принять, кроме очередного хахяля, разгуливающего в трусах по ее дому. Сегодня ж Новый Год, все нормальные семьи запихивают обиды, затягиваю пояса потуже, и собираются вместе. А мы уже второй год нормально поговорить не можем.

В элитном подъезде меня встречает консьержка. Пожилая милая бабушка приветливо улыбается и поздравляет меня с наступающим. Даже в ее усталом взгляде радости больше при виде меня, чем в бодрых глазах матери. Каждый раз складывается ощущение, что я ей противен. Кривится и старается отвернуться.

Возле дверей к ее квартире останавливаюсь. Пару минут топчусь на месте, потому что внутри меня все еще живет тот ребенок, которого она лелеяла, и он тоскует по ней, до дрожи в коленках, до самых косточек, тоскует. Когда набираюсь решимости, нажимаю на кнопку звонка. Дверь открывается не сразу, как раз успеваю подумать, а не зря ли пришел. Мать кривится при виде меня, но совсем не стыдится ни этих открытых эмоций, ни своего внешнего вида. К слову, на ней шёлковый белый халат, едва прикрывающий грудь и бедра, а волосы слегка растрепаны. Кажется, я все же тупанул. Не стоило сюда приходить.

— Пиццу принесли, детка — разлетается пацанячий голос за спиной матери. Потом и сам его хозяин появляется в дверях. Ростом как я, да только в плечах хуже будет, худой, хоть ветром сдувай. Морда вытянутая, нос прямой, скулы острые, ну фотомодель не иначе. На вид лет двадцать ему, хотя мы, кажется, выглядим погодками.

— Развлекаешься, да? — Спрашиваю, зачем не знаю. Смотрю на нее и не могу понять, что пошло не так в наших отношениях. Когда мы успели стать чужими друг другу.

— Это че за тело, детка? — Рычит недомачо в трусах от версачи. Ревнует, похоже, раз лицо так перекосило. Но мать лишь закатывает глаза и молча удаляется на кухню. Переступать порог не хочется, но зачем-то вхожу и иду следом. Хахаль ее семенит возле меня, то и дело косится, но молчит.

— Это у нас новый папочка? — Говорю, а самому блевать хочется от всей это радужной картины. В воздухе веет табаком и виски, а про Новый Год тут не слышали: ни елки с игрушками, ни мандарин, ни уж тем более Оливье. Зато за барной стойкой валяется пустая пачка от презервативов, а рядом лубрикант.

— А ты чего так поздно в гости забежать решил, — мать усаживается на высокий стул, закидывает нога на ногу и тянется к стакану с виски. Хахаль ее подбегает, как мелкая шавка, и покорно пристраивается возле спины. Сразу видно, послушный мальчик.

— Сегодня праздник, не слышала? — Стискиваю зубы до боли, руки в карманах длинной парки сжимаются в кулаки, до того отвратительно все это зрелище. А ей не стыдно ни капли, в таком вот виде перед сыном сидеть.

— Так мы отмечаем, — сухо сообщает она мне, — виски хочешь?

— Может мне вообще твой номер удалить? — Срывается с языка фраза, которая крутилась уже на протяжении долгого времени. Просто озвучить ее не мог, боялся. Все почему-то тешил себя надеждами. Думал это временные трудности в наших отношениях, думал, что депрессия у матери затяжная просто. А ведь никто из родителей не спросил у меня, какого их сыну лишиться семьи было. Никто из них не подумал, что от развода страдают не только взрослые, но и дети. Да, мне уже восемнадцать, но это не говорит о том, что я готов отказаться от заботы и любви.

— Ну… — тянет уныло мать. Маленькие льдинки кружатся в ее стакане с виски, медленно таят и разбавляют алкоголь водой. И, кажется, в те секунды судьба решается. Моя судьба. Судьба нашей семьи.

— Понятно, — отзываюсь тихо. Подросток внутри меня разрывает грудь, свинцом заливая сердце. Так тяжело и противно одновременно мне уже давно не было. Отворачиваюсь. Потому что чувствую, влажность подкатывает к глазам. Не плакал я никогда. Не помню такого. А сейчас просто накатило. Обида видимо. То самое психологическое понятие, которое как говорят мозгоправы, разрушает изнутри, поражая под самый корень.

Иду к выходу, а все еще тешу себя надеждой, что мать вот-вот позовёт меня по имени. Опровергнет все глупости в моей голове и одарит той самой улыбкой, которую я вижу теперь только на старых фотографиях. Но ничего не происходит. Она сидит там на своем дорогущем стуле, пьет виски и ждет, когда чужой ей человек закроет дверь с другой стороны. Чужие. Вот кто мы. Эдакая видимость семьи закончилась, когда исчез штамп из паспорта.

Выхожу на улицу, поднимаю голову к небу и смотрю на звезды, такие далекие и одинокие, такие бесконечные и непокоримые. Мелкие капли дождя падают на мое лицо, а я радуюсь отвратительной погоде. Хоть так могу скрыть эмоции, рвущиеся наружу.

Сажусь в кроссовер, жму на газ и думаю, что сделаю сейчас то, чего давно не делал: напьюсь и к черту все. Надоели эти переживания, хочу шелковое сердце, как в песне, когда не болит и не чувствует.

По дороге проезжают одна машина за другой, светофоры сменяются, а я все из своих мыслей не могу уйти. Думаю, что если бы дождался ответа от матери, крышу бы сорвало окончательно. Наверняка, она устала от моих хождений. Так замыкаюсь в себе, что когда кот выбегает неожиданно под колеса, едва успеваю нажать по тормозам. Машина сзади почти влетает меня, но вовремя выворачивает руль. Дыхание сводит, но нет, жизнь не проносится в мгновенье ока, как пишут в книжках.

Просто замираю, пытаясь отойти от легкого шока. Водитель той легковушки проезжает мимо и в открытое окно орет на меня трехэтажным, но честно, настолько плевать, что не обращаю на него внимание.