Зимнее обострение - Сергей Платов

— Полностью поддерживаю ваше возмущение по поводу моей вредоносной сущности и готов понести заслуженное наказание. Только, пожалуйста, побыстрей, а то шея так затекла, что я ее уже не чувствую.

— Да вставай уже, чего там, — буркнул Илюха, устало опускаясь на лавку, — будем считать, что ты условно-досрочно помилован, до первого прокола.

— Будем считать, — охотно согласился черт, резво поднимаясь с колен.

Но если ты еще раз вслепую вляпаешь нас в историю…

— Что ты, никогда! — прервал его Изя, уже заняв место за столом.

— И если еще хоть раз используешь мой облик без разрешения… — начала Любава, но условно-досрочно помилованный тут же перебил и ее:

— То можете с чистой совестью отрубить мне голову. Ребята, может, хватит уже? Все живы, все здоровы, начинаем жизнь с чистого листа. Завтра следствие возобновляется с новыми силами и в новых реалиях. Вместе мы горы свернем! Кстати, Любавушка, поесть у нас ничего не найдется, а то я со всеми этими служебными делами пообедать забыл.

Соловейка очень хотела сказать все, что она думает о черте, но передумала. Во-первых, она не раз все это ему говорила, а во-вторых, надоело впустую сотрясать воздух. Вместо этого она молча поставила на стол чугунок со вчерашними щами и положила рядом каравай хлеба. Изя набросился на эти простые блюда с таким аппетитом, что даже проглот Мотя крякнул в знак одобрения. Илюха также решил последовать примеру рогатого коллеги, справедливо полагая, что если он промедлит еще немного, то останется без ужина.

Вот так тихо, по-домашнему, мог бы закончиться, пожалуй, один из самых суетных дней за все существование «Дружины специального назначения». Мог бы, если бы не один эпизод из рассказа черта. Этот эпизод не давал покоя двум из присутствующих, но по совершенно разным на то причинам. Один хотел как можно быстрее его позабыть, а второй (точнее, вторая) ни за какие сокровища мира не согласилась бы на это.

Соловейка терпеливо дождалась, пока стихнет звук, издаваемый ложками, и обратила взор на свое непосредственное начальство. Оно (в смысле начальство) тут же густо покраснело, подавилось и получило от Изи серию ударов по спине в лечебных целях. Выполнив свой долг, черт корректно удалился из горницы, прихватив с собой трубку, чтобы не мешать предстоящей беседе. Илюха собирался было последовать его примеру, но был решительно остановлен Любавой.

— Так ты хотел поговорить о наших отношениях и даже для этого среди зимы добыл цветы? — молвила она, на всякий случай перекрывая Солнцевскому пути к отступлению.

— Ну да, вроде того, — был вынужден признаться Илюха, при этом метнув парочку уничижительных взглядов на открытую дверь, где только что скрылся его разговорчивый коллега. — Вообще-то я не сам, это все она.

— Кто «она»? — тут же напряглась Любава.

— Ну она, совесть, — со вздохом признался Илюха, — проснулась тут совсем недавно и давай мне на мозги капать. Я и так с ней и эдак, не успокаивается. Вот и пришлось пойти на поводу, чтобы она снова замолчала.

Не дождешься! — тут же напомнила о себе совесть, но в основной разговор вмешиваться не стала.

— Так значит это ты не сам… — разочарованно протянула Соловейка.

— Это мы с ней вдвоем, — обреченно сознался старший богатырь и тут же попытался реабилитироваться. — Но это не главное. Знаешь, когда я увидел тебя, обнимающуюся с Гордоном…

Видя, как закипела его боевая подруга, Солнцевский торопливо поправился:

— То есть не тебя, конечно, а Изю в твоем обличии. Так вот, когда я увидел, что ты милуешься с другим мужчиной, да еще с этим сморчком, то я совсем потерял голову.

На этот раз бывшая купеческая дочка даже не стала его поправлять, справедливо опасаясь, что может сбить Илюху с мысли, и тот попросту замолчит. Такая перспектива никоим образом ее не устраивала.

— Я тогда прямо голову потерял, — с трудом выдохнул Солнцевский и бросил полный отчаяния взгляд на открытую дверь. Помощи оттуда не последовало, нужно было продолжать.

— Наговорил я тебе тогда много лишнего, ты уж извини.

— Ничего, — осторожно согласилась Соловейка.

— Так вот тогда я почувствовал, что… — скрипя зубами, выдавил из себя Илюха.

— Что? — с мольбой в голосе проговорила младший богатырь.

— Причем заметь, совесть при этом молчала…

— Чувствовал что?!

— Что я тебя…

В ожидании самого важного для себя слова Соловейка невольно подалась вперед. Вот сейчас, именно сейчас она услышит то, чего ждала уже давно. То, что сделает ее самой счастливой на свете.

И в этот момент дремавший в уголке Мотя выпустил из ноздрей струйку пара и ворчливо застрекотал. Следующими звуками, раздавшимися в горнице, были облегченным вздох и полный разочарования стон.

— Так что ты меня? — Соловейка предприняла отчаянную попытку спасти ситуацию.

— Э-э… — протянул Солнцевский, смахивая со лба капельки пота, — похоже, к нам гости.

— Да какие гости, ночь на дворе! — не сдавалась Любава. — А этот проглот трехголовый наверняка просто сон плохой увидел, вот и подал голос.

В ответ на такие необоснованные обвинения, Мотя выдал эмоциональную тираду и наградил Соловейку тремя выразительными взглядами, полными осуждения и обиды. Хорошо еще, что от обожаемого хозяина тут же последовала поддержка.

— Он никогда не ошибается, — выдавил из себя Илюха, стараясь скрыть то облегчение, которое он испытал только что. — Не иначе, гонца прислали от Берендея. Другие нипочем бы в «Чумные палаты» среди ночи не сунулись. А что касается нас с тобой…

Любава опять невольно сделала шаг навстречу.

— Так это мы как-нибудь потом поговорим…

Даже во времена шалостей на большой дороге Соловейка не страдала особой жестокостью, но именно сейчас ей захотелось кого-нибудь придушить. Или даже так: захотелось придушить буквально всех, до кого в данный момент дотянутся ее руки. Мотю за то, что вспомнил о своих обязанностях охранника так некстати. Солнцевского за невероятную трусость и нерешительность. Изю за то, что он наверняка подслушивал их разговор, и, конечно, того, кто в этот момент принялся отчаянно колотить кулаками в запертую дверь, сопровождая требование открыть не самыми вежливыми словами и оборотами.

— И не говорите, никакой тебе личной жизни, ни днем ни ночью отдохнуть не дадут, — раздался делано возмущенный голос черта. Он уже нарисовался на пороге с неизменной трубкой во рту и с гуслями под мышкой. Цепкий взгляд пробежался по Солнцевскому и остановился на Соловейке.

— Да не расстраивайся ты так в самом деле, в следующий раз обязательно его дожмешь!

Чтобы достойно ответить рогатому коллеге, Любаве потребовалось некоторое время, дабы набрать в легкие побольше воздуха. Именно этой паузой и воспользовался шустрый черт:

— Кстати, ты мне потом напомни, я тебе красочно расскажу, как этот мямля смотрел на меня, когда я с Гордоном кадрился.

На этот раз нехватку воздуха в полной мере ощутил Солнцевский, но и тут Изя оказался расторопнее.

— Конечно, конечно, я именно то слово, что вертится у тебя на языке, — скороговоркой протараторил черт. — Кстати говоря, дыхательная гимнастика вообще вещь очень полезная. Так что вы тут потренируйтесь, а я, если вы не возражаете, пойду открою дверь. Уж больно не хочется выслушивать выговор нашего Феофана, если ее все-таки снесут с петель.

С этими словами средний богатырь пружинистой походкой отправился в сени. А богатырю старшему и младшему ничего не оставалось, как густо краснеть «на брудершафт» и прятать смущенные взгляды друг от друга.

— Агриппина убита, — прямо с порога бухнул Алеша Попович и тут же в изнеможении опустился на широкую скамью у печки. — Ну может, еще не до конца убита, но ранена и похищена это точно.

Новость была настолько дикая, настолько нелепая, что смысл ее доходил до присутствующих довольно долго. Как ни странно, первым отреагировал Мотя. Змей поднялся с належенного места, подошел к Поповичу и толкнул правой головой его под локоть. Мол, чего расселся, давай рассказывай подробности.

— Сегодня княгиню охранял Муромец со своими ребятами, — начал былинный богатырь, — сам знаешь, у него не забалуешь, так что никто на посту не спал. Ближе к полуночи в княжеской светелке послышался какой-то шум, после женский крик и звуки борьбы. Дверь была заперта, и пока богатыри ее ломали, все было уже кончено.

При этих словах Соловейка тихо вскрикнула, обхватила голову руками и затряслась в беззвучном плаче. Мужская составляющая команды подобных эмоций позволить себе не могла. Илюха кивком головы попросил Алешу продолжить.

— В горнице все перевернуто вверх дном, окно разбито, а на простынях кровь.

— А Агриппина?

— Княгиня исчезла.

— Может, в окно выпрыгнула? — тут же выдал первую версию черт, но сам понял, какую глупость сморозил. — Невозможно, третий этаж, да еще ее положение…