Зимнее обострение - Сергей Платов

— Кого я довела? — опять жалобно поинтересовалась Любава, совершенно сбитая с толку.

— Ты права, не наше это дело, — со вздохом согласился богатырь и направился прочь из горницы за своими коллегами. Уже в дверях он развернулся и добавил негромко с наигранным равнодушием: — Ты того, не сомневайся. Мы все молчок, дело житейское. Только вот развязывать советую осторожно, Илюха у нас, конечно, отходчивый, но за такие дела может и прибить.

С этими словами богатыри покинули «Чумные палаты», оставив их обитателей наедине со своими проблемами. Мотя справедливо решил, что в данной ситуации лучше быть наблюдателем, чем участником, и тут же плюхнулся на пол в углу горницы. Изя проявлял к происходящему мало интереса и сконцентрировался на своей трубке, старательно набивая ее душистыми травами, весьма отдаленно напоминающими табак.

С начальством пришлось разбираться Соловейке. Для начала она осторожно вынула кляп изо рта. К ее удивлению, Солнцевский при этом не проронил ни слова, с маниакальным упорством продолжая буравить ее взглядом, полным праведного гнева. Не чувствуя за собой ровным счетом никаких провинностей, ничуть не смущаясь, Любава продолжила свое дело, и вскоре Солнцевский получил долгожданную свободу.

— Расскажет мне кто-нибудь, что, собственно, произошло?

Изя сосредоточенно раскуривал трубку, а Илюха не менее сосредоточенно растирал затекшие руки. Бывшая разбойница решила сконцентрировать свое внимание на последнем из этой парочки.

— Так ты мне ничего и не скажешь?

— Кроме того, что уже сказал, мне добавить нечего, — буркнул Солнцевский в ответ.

— То есть ты хочешь сказать, что брошенная тобой утром фраза: «Приказы не обсуждаются» — должна объяснить мне, почему тебя среди ночи патруль приносит связанного, да еще предъявляют мне какие-то нелепые претензии?

— Да при чем тут утро?! — взвился Солнцевский. — Я о том, что я говорил тебе с полчаса назад, когда застукал с этим потасканным ловеласом!

К своей чести, чтобы сразу не дать воли нахлынувшим эмоциям и не сорваться на крик, Соловейка сделала несколько глубоких вдохов и только после этого продолжила разговор.

— Я допускаю, что ты с кем-то говорил полчаса назад, не исключаю, что этот «кто-то» находился в обществе с каким-то старым бабником. У меня только один вопрос: причем здесь я? Объясни мне…

— Ты еще издеваешься?! Это я с тобой хотел объясниться, это я тебе как последний дурак искал среди ночи цветы, и наконец именно тебя я увидел в объятиях Гордона!

— Меня, с Гордоном?! — буквально взорвалась бывшая мелкоуголовная личность. — Ты в своем уме?

— Я-то в своем, а вот ты точно сошла с ума, когда позволила распускать руки этому сморчку!

Блюдо с чудесно пахнущей кулебякой пролетело буквально в миллиметре от головы Солнцевского и разлетелось вдребезги при встрече со стеной. Мотя тут же перестал быть безучастным к происходящему и бросился исследовать место происшествия. Осколки его интересовали мало, зато куски кулебяки, разбросанные по полу, были тут же уничтожены в три пасти. Змей вообще не страдал щепетильностью и охотно подбирал с пола упавшие лакомства, тем более такие вкусные.

— Да я целый день безвылазно провела в «Чумных палатах», как ты и приказывал! — продолжала бушевать Соловейка. — Убралась, еды наготовила, и жду вас как последняя дура. Причем дура голодная!

— Что ж тебя твой полюбовничек даже накормить в кабаке не удосужился? — толком не вдумываясь в слова младшего богатыря, продолжил язвить Солнцевский.

На этот раз Мотя стал счастливым обладателем целого вороха пирожков, которые весело поскакали по полу, после того как и это блюдо было отправлено в полет для встречи с головой любимого хозяина.

— С больной головы на здоровую валишь? Можешь Феофана спросить, я ни на минуту из палат не выходила!

— Ага, так я и поверил! Хочешь сказать, у тебя раздвоение личности? Одна Соловейка блудит налево и направо, а вторая примерно ждет меня дома с готовым ужином?!

В Илюху полетел изящный сафьяновый сапожок, снятый Любавой с ноги для такого случая. На этот раз старший богатырь не стал уворачиваться и ловко перехватил его в полете правой рукой. Рука левая понадобилась для того, чтобы поймать его пару.

— А сапожок-то поймал, — раздался вдруг голос доселе молчавшего Изи, — причем не один.

— Чего? — не понял Солнцевский.

— Говорю, сапожок поймал! — охотно, но не очень понятно пояснил черт. — Ну чего не понятно-то? Святки, полночь, суженый, ряженый… Я не помню, что там еще говорят, когда девки обувкой кидаются, а потом ждут, кто ее подберет?

Илюха посмотрел на Изю, потом на Любаву, потом на сапоги в своих руках, потом опять на Любаву. Соловейка также старательно рассматривала коллег и свою собственную обувь в руках одного из них.

— Говоришь, раздвоение личности? — голосом, не предвещающим ничего хорошего наконец переспросила она.

— Так ты дома была целый день и никуда не выходила? — присоединился к ней Солнцевский, нетерпеливо потирая кулаки.

— ИЗЯ!!! — завопили они хором и резко развернулись к черту: — Твоя работа?!

— Дошло наконец, — сквозь зубы бросил черт, поднимаясь со скамьи. — Не велите казнить, велите слово молвить!

— Чего?

— Перед тем как убивать, дайте пару слов сказать, — перевел с красивого на понятный Изя.

Не дожидаясь какого-либо одобрения со стороны коллег, черт выложил на стол гусли и еще дымящуюся трубку.

— Потому как не оправдал, — пояснил свои действия черт и решительным шагом направился прочь из дома.

Такой наглости Илюха не ожидал даже от черта. Он собрался было броситься вдогонку, но тут в сенях раздался какой-то грохот. В следующее мгновение показался Изя собственной персоной, с огромным чурбаком на спине. То, что впоследствии должно было стать дровами, было водружено в центре горницы.

— Э-э-э… — протянул Солнцевский, указывая на деревяшку.

— Сейчас все объясню, — отмахнулся от друга черт и вновь отправился прочь из дома.

На этот раз его не было подольше. В конце концов, он вернулся с массивной секирой в руках и заботливо положил ее подле чурбака. Имея непреодолимую тягу к холодному оружию. Солнцевский собрал небольшую коллекцию разнообразного колющего и режущего железа, которую хранил в зале для тренировок. Судя по всему, именно оттуда Изя и позаимствовал этот могучий топорик.

Не обращая ровным счетом никакого внимания на ошарашенных друзей, средний богатырь извлек из небольшого шкафчика зеленый штоф и наполнил первый же попавшийся под руку стакан.

— Не чокаясь! — выдал странный тост Изя и лихо опрокинул в себя самогон.

После этого черт потрепал по очереди каждую из голов Моти, обвел грустным ностальгическим взором комнату, опустился на колени перед чурбаком и положил на него голову.

— Ты чего? — осторожно поинтересовался Илюха.

— Играю на опережение, — отозвался черт, не поднимая головы с плахи. — Когда ты или Любава захотите прибить меня, то не надо будет тратить время на поиски подручных средств.

— Но мы вроде не собирались… — начала было Соловейка, но тот решительно прервал ее:

— Это пока. Поверьте, во время нашей беседы у вас неоднократно появится желание сделать это. Итак, начнем?

Продолжая держать голову на чурбаке, черт начал совершенно искренний рассказ о том, что доселе оставалось за кадром для его коллег по «Дружине специального назначения». Как и рассчитывал Изя, во время повествования желание взяться за топорище появлялось у друзей неоднократно. В такие моменты рогатый замолкал, делал самое что ни на есть смиренное лицо и спокойно ждал решения своей участи. Как вы понимаете, это решение неизменно было в его пользу. Одно дело дать в глаз, съездить по уху или даже расцарапать лицо, и совсем другое — взять в руки топор и… сократить штат дружины на одну голову.

Нельзя сказать, что рассказ черта прошел совсем без инцидентов. В какой-то момент Илюха не выдержал и попытался стащить друга с плахи, чтобы разобраться с ним по-свойски, но тот вырвался и снова подставил шею под удар, изо всех сил вцепившись в импровизированную плаху. Бить друга в таком положении Солнцевский не мог и только с досадой пнул подвернувшийся под горячую ногу осколок блюда из-под кулебяки.

Еще одна отчаянная попытка разобраться с чертом была предпринята Соловейкой, когда тот начал рассказ о посещении кабака в «Иноземной слободе» и о том облике, что он выбрал для маскировки. Но и тут Изе удалось избежать расплаты, пальцы оказались на редкость цепкими, и как ни старалась Любава, отодрать его от чурбака она так и не смогла.

Наконец повествование подошло к концу. Черт выдержал классическую мхатовскую паузу и самым невинным голоском обратился к коллегам:

— Полностью поддерживаю ваше возмущение по поводу моей вредоносной сущности и готов понести заслуженное наказание. Только, пожалуйста, побыстрей, а то шея так затекла, что я ее уже не чувствую.