История нового имени - Элена Ферранте
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
— Ну, ради денег она могла выйти и за Марчелло Солару.
— Кто это?
— Парень, у которого денег побольше, чем у Стефано. Он был влюблен в нее до безумия.
— А она?
— Она ему отказала.
— Значит, по-твоему, она вышла за колбасника по любви?
— Именно.
— А что это за история, что ей нужно плавать, чтобы родить?
— Так доктор сказал.
— А она хочет детей?
— Сначала не хотела, теперь не знаю.
— А он?
— Он очень хочет.
— Он ее любит?
— Еще как!
— Так ты думаешь, у них все хорошо?
— С Линой все хорошо не бывает.
— В каком смысле?
— У них сразу после свадьбы возникла куча проблем. Но это все из-за Лины. Она не умела приспосабливаться.
— А сейчас?
— Учится понемногу.
— Не верю.
Он снова и снова возвращался к этой теме, не желая признавать очевидного. Но я стояла на своем: Лила никогда не любила мужа так пылко, как сейчас. Чем больше скепсиса проявлял Нино, тем настойчивее я убеждала его, что он ошибается. Я внушала ему, что между ними никогда ничего не может быть и ему не стоит строить иллюзий. Но он не унимался. Я поняла, что для него главное — говорить о Лиле. Чем чаще будет звучать ее имя, тем счастливей для него будет этот день, в котором мы зависли между небом и морем. Его не волновало, что мои слова могут причинить ему страдание. Его не смущало, что я говорила о ней нелицеприятные вещи. Все это не имело никакого значения; он хотел, чтобы каждый час и каждая минута нашей встречи были наполнены ею. И если поначалу я испытывала от этой мысли боль, то постепенно она утихла. Я поняла, что наши с Нино разговоры о Лиле способны в течение ближайших недель создать между нами тремя новые отношения, каких прежде не существовало. Пока не кончатся каникулы, Нино будет думать о нас обеих: о ней как о предмете безответной страсти, обо мне — как о ценной советчице, помогающей им сдерживать свое безумие. Я окажусь в центре их внимания, что послужит мне утешением. Лила пришла ко мне, чтобы рассказать о поцелуе Нино. Он, начав с признания об этом поцелуе, целый день говорит со мной. Я стану необходимой им обоим.
Действительно, Нино уже не мог без меня обойтись.
— Как по-твоему, она никогда меня не полюбит? — вдруг спросил он.
— Она уже все решила, Нино.
— И что она решила?
— Любить мужа, родить от него ребенка. Она для того сюда и приехала.
— Значит, моя любовь для нее ничто?
— Человеку свойственно отвечать любовью на любовь. Хотя бы из чувства благодарности. Но если ты хочешь избежать лишних страданий, не слишком на это надейся. Чем больше восхищения и обожания встречает Лина, тем более жестока она с обожателем. Она всегда такой была.
Мы расстались вечером, и первое время меня не покидало ощущение, что это был хороший день. Но, пока я шла домой, ко мне вернулись все мои тревоги. Смогу ли я выдержать эту муку: говорить с Нино о Лиле, а с Лилой — о Нино? Начиная с завтрашнего дня быть свидетельницей их флирта, смотреть, как они касаются друг друга? Но не успела я переступить порог, как Лила набросилась на меня с упреками:
— Ты где пропадаешь? Мы уже ходили тебя искать. Тут такое творилось!
Оказалось, что у них день выдался каким угодно, но только не хорошим. Пинучча с утра начала всех изводить. В конце концов она заорала, что, если муж не хочет, чтобы она возвращалась домой, значит, он ее разлюбил, и она наложит на себя руки. На этом Рино сломался и увез ее с собой в Неаполь.
58
Только на следующий день мне стало ясно, чем обернулся отъезд Пинуччи. Вечер без нее прошел чудесно: в доме было тихо и спокойно, никто не ныл и не жаловался. Я собралась ложиться спать, когда ко мне в комнатушку заявилась Лила. Мы завели ни к чему не обязывающий разговор. Я следила за каждым своим словом, стараясь не проболтаться о том, что на самом деле меня занимало.
— Ты поняла, почему она так поспешно уехала? — спросила Лила, имея в виду Пинуччу.
— Потому что хотела быть со своим мужем.
Лила покачала головой:
— Она испугалась собственных чувств.
— Что ты имеешь в виду?
— Она влюбилась в Бруно.
Эта мысль поразила меня своей неожиданностью.
— Пинучча?
— Да.
— А он?
— Он этого даже не заметил.
— Ты уверена?
— Абсолютно.
— Откуда ты знаешь?
— Он влюблен в тебя.
— Что за ерунда.
— Мне вчера Нино сказал.
— А мне он даже не намекнул.
— Чем вы занимались?
— Катались на лодке.
— Одни?
— Да.
— И о чем говорили?
— Обо всем.
— Он тебе рассказал?
— О чем?
— Сама знаешь.
— О поцелуе?
— Да.
— Нет, ничего не говорил.
Даже одуревшая от жары и долгих часов плаванья, я ухитрилась не сболтнуть лишнего. Лила ушла к себе, а мне почудилось, что я парю на простыне, а моя темная комнатка переливается синими и красноватыми огнями. Пинучча сбежала потому, что влюбилась в Бруно? Бруно остался к ней равнодушен, зато влюбился в меня? Я начала вспоминать, как вели себя эти двое, что и каким тоном говорили, и пришла к выводу, что Лила права. Внезапно я почувствовала симпатию к Пине, сумевшей проявить твердость и исчезнуть. Но в то, что Бруно в меня влюблен, мне по-прежнему не верилось. Он даже ни разу не посмотрел в мою сторону. Будь слова Лилы правдой, свидание мне назначил бы он, а не Нино. В крайнем случае они пришли бы вдвоем. Как бы то ни было, он совсем мне не нравился: невысокий, курчавый, с низким лбом и острыми зубами. Нет и еще раз нет. Лучше мне держаться посередине, думала я. Так и сделаю.
На следующий день мы пришли на пляж в десять и обнаружили, что ребята уже там, бродят взад-вперед вдоль берега. Отсутствие Пины Лила объяснила в двух словах: в городе скопилось много дел, и она уехала с мужем. Ни Нино, ни Бруно не выразили по поводу ее отъезда ни малейших сожалений, и это мне не понравилось. Неужели человек может вот так исчезнуть и о нем никто даже не вспомнит? Ведь Пинучча провела с нами две недели! Мы впятером гуляли, болтали, шутили, купались. За эти пятнадцать дней произошли вещи, наложившие на нее глубокий отпечаток, и она не скоро забудет эти каникулы, но мы? Мы всячески опекали ее, но, стоило ей уехать, никто из нас даже не поморщился. Нино, например, никак не прокомментировал ее внезапный отъезд, а Бруно ограничился тем, что заметил: «Жаль, мы даже не попрощались». Минутой позже мы уже говорили о чем-то другом, как будто никакой Пинуччи на Искье никогда и не бывало.
Еще меньше мне понравилась стремительная смена ролей. Нино, который раньше обращался к нам обеим (на самом деле чаще всего ко мне одной), разговаривал только с Лилой, словно теперь, когда мы остались вчетвером, исчезла необходимость уделять внимание нам обеим. А Бруно, который две недели подряд развлекал Пинуччу, переключился на меня, как будто ему было все равно, кто перед ним, я или Пина; вел он себя со мной так же скромно и вежливо, как с ней, хотя, в отличие от нее, я вовсе не была замужем и тем более не ждала ребенка.
Решив прогуляться по пляжу, мы выстроились в шеренгу, плечом к плечу. Но скоро Бруно приметил поднятую волной ракушку и, воскликнув: «Какая красивая!», наклонился ее подобрать. Я остановилась его подождать, и он подарил ракушку мне — ничего особенно красивого в ней не было. За это время Нино и Лила ушли далеко вперед, так что мы разделились на две парочки: они — впереди, мы — позади. Нино и Лила оживленно беседовали, и я тоже старалась завязать с Бруно хоть какой-нибудь разговор, но он отвечал коротко и неохотно. Я немного ускорила шаг, но он намеренно пошел медленнее. Говорить с ним было трудно. Он выдавал какие-то банальности о море, небе, чайках, но мне было очевидно, что он играет роль, которую считал наилучшей для общения со мной. Должно быть, с Пинуччей он вел совсем другие беседы, иначе с чего бы она так радовалась его компании. Впрочем, даже если он находил более интересные темы, разобрать, что именно он говорит, было не так-то просто. Когда он спрашивал, который час, просил передать ему сигарету или бутылку с водой, его голос звучал ясно и чисто. Но стоило ему надеть маску любезного кавалера (смотри, какая ракушка, она тебе нравится, правда, красивая, возьми ее себе), как он начинал путаться, смешивал слова на итальянском и на диалекте и понижал голос чуть ли не до шепота — одним словом, не говорил, а лепетал, как будто сам стыдился своей речи. Я кивала ему, хотя почти ничего не понимала, и старательно прислушивалась к тому, о чем говорили Нино и Лила.
Я была уверена, что он рассказывает ей о серьезных предметах, которые изучает в университете, а она делится с ним тем, что узнала из тайком взятых у меня книг, и предпринимала попытки догнать их и принять участие в разговоре. Но каждый раз, когда я приближалась к ним настолько, чтобы хоть что-то расслышать, меня охватывало недоумение. Нино рассказывал Лиле о своем детстве в нашем квартале, рассказывал живо и эмоционально, а она слушала его, не перебивая. Мне делалось неловко, и я замедляла шаг, сдаваясь на милость скучному Бруно.