Хранить вечно. Дело № 1 - Борис Борисович Батыршин
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Казалось бы, всё готово для успешного проникновения в Палестину, где раньше дела у советской разведки не ладились. Между тем, работать там было нужно – этот недавно отторгнутый от Турции регион, на территории которого действовал британский мандат, был охвачен незатухающими конфликтами, предоставлял из себя тучные угодья, в почву которых требовалось бросить семена мировой революции. Но тут произошло нечто, не то, чтобы разрушившеепланы агента с оперативным псевдонимом «Живой», но уж наверняка внёсшее в них изрядную толику неопределённости.
Дело в том, что именно в Стамбуле пребывал тогда опальный Троцкий. Некоторое время он жил в здании Генерального консульства СССР, но позже снял небольшую виллу на одном из островов в Мраморном море – оставаться в Константинополе, кишащем белоэмигрантами, для «льва революции» было бы небезопасно. И именно на этой вилле состоялась его встреча с бывшим сотрудником его секретариата, ныне резидентом советской разведки, Яковом Блюмкиным.
Яша никогда не скрывал своего особого отношения к Троцкому, и Лев Давыдович прекрасно был об этом осведомлён. Положение сложилось весьма двусмысленное – с одной стороны, Блюмкин не имел прямого распоряжения руководства наладить связь с изгнанником, но с другой – Трилиссер, инструктируя агента «Живого» перед отбытием, посоветовал «приглядывать за нашим выкидышем». Это можно было рассматривать, как руководство к действию, а то и прямое распоряжение, если бы рекомендация была дана в письменном виде, или хотя бы в присутствии третьего лица. Но «Старик» (под этим псевдонимом проходил в оперативных документах сам начальник ИНО) был слишком хитроумен и острожен, и никаких следов та беседа не оставила – кроме смятения, зароненного в душу Яши, и без того испытывавшего симпатию, а, пожалуй, что и трепет перед изгнанником. Надо полагать, и сам Меир Абрамович не забыл письмо «Блюмкина», присланное из Германии, куда его ненадолго занесли книжно-коммерческие гешефты Якуба Султан-заде.
«Высылка Троцкого меня потрясла. — писал тогда Блюмкин. - В продолжении двух дней я находился прямо в болезненном состоянии. Самая высылка его за границу рассматривалась мной, прежде всего, как незаслуженная угроза его существованию. Моей первой реакцией было ехать из Германии, где я находился, назад в Константинополь. Однако, преданный делу, я довел до конца свою работу… и вернулся в Константинополь 10-го апреля».
Понимал ли начальник Иностранного отдела ОГПУ, перед каким непростым выбором он ставит своего подчинённого? А если да – то рассчитывал ли он, что Яша, встретившись с Троцким, снова попадёт под могучее влияние его личности и затеет двойную игру, или всё же надеялся, что агент «Живой» сохранит верность пролетарскому долгу? Ответов не было ни тогда, ни сейчас – так что Яше действительно было о чём поразмыслить. Контакты с самим Львом Давыдовичем и его родственником, Николаем Седовым, выполнявшим роль курьера, могли не попасть в поле зрения советского Генконсульства в Стамбуле – но с тем же успехом могло произойти и обратное. А если так, то отмолчаться, прикрываясь оперативной необходимостью, не получится, и он обязан доложить о связи с изгнанником Трилиссеру. Тем не менее, Яша провёл в Москве уже почти неделю, не раз встречался с начальником ИНО, обсуждал с ним очередное своё задание - но до сих пор ни словом не обмолвился об этом пикантном обстоятельстве.
Поводов для беспокойства, таким образом, было предостаточно, и от некоторых из них отчётливо тянуло могильным душком. Шутки шутками, а заигрываний с опальным «львом революции» Блюмкину могли и не простить, сколько ни гнал он от себя эту малоприятную мыслишку. И, тем не менее, мысли его постоянно сворачивали совсем на другой предмет.
Марк Гринберг и Алёша Давыдов. Сын эмигранта, чудом спасшийся от арабских убийц в Иерусалиме, имальчик из семьи телеграфиста с КВЖД, чья семья погибла в результате нападения хунхузов. В чём-то похожие судьбы и совсем непохожие характеры – и оба оказались на Яшином пути в тот самый момент, когда надо принимать очередное судьбоносное, без всяких преувеличений, решение. Случайность? В это можно было бы поверить, если бы не нейроэнергетическая лаборатория, вокруг которой и закрутилась эта история.
Сотрудничество Якова Блюмкина с детищем Александра Барченко Бокия началось достаточно давно. И в Персии, и на Ближнем Востоке, и в Монголии, куда он был откомандирован распоряжением организационно-распределительного отдела ЦК ВКП(б) осенью двадцать шестого года. Всякий раз, отправляясь в подобную командировку, Яша уделял некоторое количество своего времени и энергии поиску древних, порой, невероятно древних свитков, книг, инкунабул… и, конечно, артефактов. Первого, то есть времени, ему всегда не хватало, зато второго было в избытке – потому и усилия порой давали неплохие результаты.
Сам Яша относился к эзотерическим игрищам коллег с некоторой иронией, но отказывать Глебу Бокию, Агранову и покровительственному им Барченко поводов не имел. А потому – был в курсе ведущихся оккультных и нейроэнергетических изысканий и при случае оказывал посильную помощь. Например, наводил кое-какие справки, по большей части, на Ближнем Востоке и на Тибете, где интересом к схожим предметам и темам для изысканий уже успели отметиться англичане и немцы. Кроме того, ему случалось направлять на экспертизу перспективных подростков, если таковые попадались ему на пути - Гоппиус почему-то сосредоточился на пробуждении «скрытых возможностей мозга» именно у подростков. Так в итоге и вышло с Марком Гринбергом, сыном старинного Яшиного приятеля, осевшего в начале двадцатых в Палестине, и которого собирался привлечь к активной работе.
Второй же мальчик, Алексей Давыдов был ему совершенно незнаком, если не считать, разумеется, нескольких бегло просмотренных страниц в личном деле. Впервые Блюмкин увидел его лишь возле
