Умрем, как жили - Анатолий Голубев

Карно пробрался к нему вплотную и, сев на трясущийся холодный пол, по которому каталось тело Толмачева, свистящим шепотом произнес:

— Я же говорил вам…

И умолк. В слепой ярости Кармин начал озираться, ища случая рвануться из кузова, но на борту, держась одной рукой за крепежку брезентовой крыши, а другой стискивая автоматы, сидели двое фашистов. Прежде чем он допрыгнет до одного, второй трижды прошьет его очередью.

«Надо сделать это на остановке», — подумал Александр. Когда грузовик остановился еще раз и солдаты соскочили вниз, Кармин кинулся к борту. Грузовик стоял в глухом дворе гостиницы «Москва». Двор был полон немцев и полицаев. Один из них с повязкой кричал стоящим у входа:

— Принимай вторую группу! Скоро прибудет третья!

Гельд скомандовал:

— Выходи!

И погрозил пистолетом.

Кармин тяжело выпрыгнул из грузовика. Поодиночке, они вылезли на брусчатый двор, служивший некогда разгрузочной площадкой гостиничного ресторана, в котором столько раз обмывали очередную победу команды.

Карно помог Толмачеву, пришедшему наконец в себя, подняться, но подскочившие полицейские пинками сбили его с ног. Двое полицейских подхватили обмякшее тело, как мешок с зерном, и поволокли в дом.

Когда Кармин стал подниматься по лестнице на второй этаж, он вдруг представил себе, как еще прошлым летом притащил сюда Ритку Черняеву к ребятам из сборной клубов Ленинграда. Мастера прибыли в Старый Гуж на товарищеский матч. В их составе был пяток немножко состарившихся знаменитостей, делавших сбор, но не игру. Счет оказался 3 : 0 в пользу «Локомотива», но настроение у гостей было отличное. И вечером в большом «люксе» накрыли стол. Было весело как никогда. Ему, Кармину, предложили вместе с Токиным подумать насчет переезда в Ленинград. Обещали работу и отличные условия для тренировок. Играл патефон, кружились пары, а на душе было так захватывающе легко, что казалось, кружению не будет конца.

«Неужели в тот же номер?! — испуганно подумал Кармин. — Точно».

Комнаты, правда, были разгорожены, и из каждой пробита в коридор отдельная дверь с решетчатым окном. Мебели никакой. Вдоль стены стояло человек десять — и от этого просторная комната показалась тесноватой. Кармин узнал в лицо трех ребят с электростанции. Карно сидел в углу, по-турецки скрестив ноги, и внимательно смотрел на входившего Кармина. Гнетущая тишина стояла в комнате. Только за стеной стонали, страшно, навзрыд, и Кармину показалось, что он слышит, как больно Толмачеву.

Александр опустился на пол рядом с Карно. Исподлобья оглядел стоявших у стен. Кроме знакомых лиц, подавленных не то чтобы страхом, скорее обстановкой, непривычной и тревожной, увидел двух подозрительных типов и потому решил быть осторожным и ни о чем пока не спрашивать.

Но Карно поступил иначе.

— Где Токин? — одними губами спросил он.

— Ушел за линию фронта.

— Один?!

Кармин, собравшись с мужеством, признался:

— Мы отказались идти с ним, сочтя его решение паникой.

— Да! Как были сопляками, так и остались! Без Пестова вы бы не только первенство России не выиграли — по мячу ударить не смогли. Я-то старый дурак! Следовало все взять в свои руки… — Он умолк.

— Что теперь говорить, — Кармин пожал плечами. — Видно, все здесь.

— С размахом аресты проделали! Если верить полицейским и прибудет третья партия, то человек сорок наберется.

— Караваев не мог знать стольких. Мы же пятерками…

Один из стоявших странных типов опустился на пол рядом с Карно, и тот ничего не ответил. Разговор прервался. Так они и остались сидеть, думая каждый о своем, но, в сущности, оба думали об одном.

Переодевшись в рабочую одежду, Сизов только направился ко второй топке — вчера барахлил основной манометр, — как сверху, по железной лестнице, раздалось звонкое цоканье подков и ноги солдат показались в люке. Ганс Данцер, полуспустившийся из люка, показал рукой на Сизова. Солдаты подошли к Алексею, и один из них взял за плечо. Данцер с верхней площадки распорядился:

— Вы, Сизов, должны следовать за солдатами. Вам объяснят, за что вы арестованы.

— Я арестован?! — Сизов сделал испуганное лицо и судорожно облизнул сразу запекшиеся губы. — Но за что?!

Немец, державший его за плечо, подумал, что тот отказывается идти, и коротким толчком в спину отбросил хлипкого Сизова к основанию лестницы. Сизов не удержался на ногах и осел на первую ступеньку. Пытаясь схватиться за поручень, он больно ударился спиной об угол. Спина ныла, но он суетливо начал подниматься вслед за солдатом, а второй конвоир шел сзади, покрикивая:

— Шнель, шнель!

У выхода из котельной стоял грузовик. Поднимаясь в кузов, Сизов бросил взгляд на электростанцию. Увидел часы. Они показывали четверть десятого.

Всю дорогу Сизова трясло внутренней дрожью. Когда его вели по лестнице гостиницы «Москва», он шел, втянув голову в плечи и почти не глядя по сторонам, словно боясь, что увидит еще что-то более страшное. Его ввели в большую комнату с номером 03 на двери. Она была залита ярким солнечным светом. Справа, в дальнем углу, стоял стол с пишущей машинкой, за которым сидел солдат. Рядом с ним ефрейтор Гельд. У дивана, напротив маленького столика с бутылкой водки и какой-то закуской — Сизов сразу не рассмотрел — стоял гитлеровский офицер, раскачиваясь с носков на пятки и похлопывая куском тяжелого черного кабеля по руке в такой же черной перчатке. Казалось, что и кабель и перчатки сделаны из одного материала. Сизов, войдя в комнату, вежливо и быстро поклонился:

— Здравствуйте!

Это было, видно, столь нелепо, что немцы громко и открыто засмеялись, а Гельд с сарказмом ответил:

— Добрый день, господин Сизов.

— Да уж какой он добрый, если с работы прямо сняли. А там дел хватает…

— Бросьте, Сизов, бросьте! Работать надо было, когда мы уговаривали вас! А здесь все старательные. — Он подошел вплотную и, заглядывая в глаза Сизову, которые тот с большим трудом старался не отвести, боясь, что его тогда сочтут за виновного, спросил: — Вы хорошо знаете тех, кто работал на электростанции?

— Хорошо — сказать нельзя! Всех не узнаешь!

— Всех не надо, — перебил Гельд. — Мы вам сейчас покажем одного человека, а вы нам потом расскажете о нем все, что знаете. И главное, с кем вы его видели, с кем он дружил и встречался чаще всего?! Вы сами, говорят, были дружны с Морозовым?!

— Что вы, что вы! — замахал руками Сизов. — Он был мой начальник. Кричал только да ругался… А так какое знакомство?! Бог с вами!

— Не торопитесь так сразу ссылаться на бога. Лучше надейтесь на свою память!

Дверь открылась внезапно, и первое, что увидел Сизов, был большой, словно разодранный до ушей, рот. Левая щека кровоточила, а правого глаза вообще не было видно — синюшный наплыв скрыл его совершенно. Руки вошедшего были связаны за спиной. Он тихо стонал, изредка сплевывая на пол сгустки кровавой слюны. Вид крови, да еще в таком избытке, вызвал у Сизова головокружение, и это не укрылось от офицера. Он что-то приказал, и Гельд перевел:

— Подойдите ближе, Сизов. Вы знаете этого человека?!

— Нет, нет, — поспешно заверил Сизов — вид вошедшего не обещал ничего хорошего и его знакомым.

— Да не бойтесь, — с презрением сказал Гельд. — Нам важно, чтобы вы узнали этого человека.

Сизов подошел еще на шаг, хотя и со своего места видел, что перед ним стоит Толмачев, бывший вратарь «Локомотива», работавший с ним в машинном отделении электростанции.

— Да, теперь узнаю, — тихо сказал Сизов. — Толмачев это, Александр, с электростанции.

— Отлично, — сказал Гельд. — Можете увести, — приказал полицейскому.

Они остались в комнате в прежнем составе.

— Итак, что можете сказать?

— Я с ним почти незнаком. До войны, как и все, ходил на футбол. Знал, что Толмачев неплохой вратарь — играл в «Локомотиве». Звезд у нас было немного. Вот еще Токин…

Гитлеровцы быстро переглянулись.

— Что Токин? Вы знаете его?

— Как болельщик. С трибуны видел.

— А здесь, в городе, встречались?!

— Нет. Слышал, что работает на заводе Либкнехта.

— Что-о?! — заорал Гельд.

— То есть, извините покорнейше, на «Ост-3».

— И все?!

— Все, — неопределенно протянул Сизов.

— Ну, что ж, Алексей Никанорович, сейчас вас отведут в камеру, и будет время подумать, прежде чем вы еще раз скажете «все».

Но вывести Сизова не успели. В комнату из боковой двери, что скрывалась за диваном, вошел человек, которого Сизов никак не рассчитывал увидеть здесь.

Караваев прошел в комнату и уселся рядом с офицером. Они заговорили по-немецки, и жестом Караваев остановил конвоира, выводившего Сизова. Караваев говорил что-то, кивая головой в сторону Алексея, а тот, не зная языка, следил за его губами, мучительно пытаясь понять, о чем ведет речь его столь частый собутыльник. Мысль Сизова работала лихорадочно — он пытался вспомнить, не сболтнул ли чего-нибудь лишнего. Гарантией служила неприязнь ко всему советскому. Правда, неустроенность быта при новом порядке, не нравившаяся Сизову еще более, чем действительность советская, списывалась им совершенно искренне на трудности военного времени, и оба — Караваев и Сизов — в один голос утверждали, что все образуется.