Чучело и его слуга. Я был крысой - Филип Пулман

ты внутри, нужно двигаться очень-очень тихо. Когда нам поручают кое-что вынести, мы не должны шуметь. Понял? Ну, давай, ищи ключ.

Прошла минута. Билли не шелохнулся. Его подручные тоже сидели тихо, как мышки. Спустя еще минуту за дверью черного хода что-то заскреблось. Билли ринулся к двери, повернул ручку – и дверь распахнулась.

Подручные устремились за вожаком на цыпочках – бесшумно, как стая теней. Не прошло и нескольких секунд, как все они уже стояли посреди большой кухни, а дверь за ними снова закрылась.

– Ты молодец, ползун, – похвалил Билли. – Оставайся тут и будь начеку. А вы, ребята, сами знаете, что делать.

Подручные высыпали в коридор и разбежались по темному дому. Роджер остался в кухне, недоумевая, на каком чеку ему быть, но ничуть не возражая против этого нового, пусть и непонятного, поручения.

Но Роджер не был бы Роджером, если бы не принялся оглядываться по сторонам в поисках чего-нибудь съестного.

Хозяева дома куда-то уехали и забрали с собой слуг, так что свежих продуктов в кухне не оказалось. Но на полках обнаружилась уйма всякой сухой еды – в банках, пакетах и коробках. Поначалу Роджер решил, что нашел пачку необычно длинных и тонких терпений, но на вкус они оказались совсем не такие, как деревянные, и ломались гораздо легче – даже, скорее, крошились, разлетаясь по всей кухне. Если бы Роджер мог прочесть надпись на упаковке, то узнал бы, что ест спагетти. Потом он еще немного пошарил на полке и поживился сухим инжиром. За инжиром последовала пачка сливочного печенья, старая, уже совсем мягкая морковка, полфунта риса и немного сушеных бобов, очень вкусных.

А потом Роджер сделал большую ошибку.

В уголке на одной из полок лежал бумажный пакетик. В нем гремело и каталось что-то легкое. В своей обычной манере Роджер сунул его в рот не глядя, прожевал и проглотил. Разумеется, он никогда не слыхал об остром перце и даже не подозревал, что на свете такое бывает.

Еще примерно секунду не происходило ничего.

А потом Роджер ахнул, выпучил глаза и забегал по кухне кругами, хлопая себя по губам в надежде погасить пожар, вспыхнувший во рту. Он не понимал, как такое могло случиться от одного крохотного пакетика. Губы, язык, глотка, желудок – все горело огнем. Жгло какие-то внутренности, о существовании которых он до сих пор и не догадывался. Роджер визжал, подпрыгивал, пищал, пытался отрыгнуть проглоченное, ухал и ахал… и вдруг его осенило: нужна вода! Вода спасет его!

Он бросился к раковине и повернул кран, но хозяева перед отъездом перекрыли воду. Кран лишь задребезжал и выплюнул застоявшийся воздух. Звуки, сами собой вылетавшие у Роджера изо рта, стали еще разнообразнее: он то мяукал, то ржал, как жеребенок, то поскуливал, то ойкал, то тявкал, словно щенок. «Где же взять воды?» – повторял он про себя – и вдруг припомнил, что прямо перед кухонной дверью вроде бы стояла большая бочка. Он точно видел ее по дороге!

Роджер ринулся наружу, протиснулся между бочкой и стеной, подтянулся повыше и застонал от очередного разочарования: бочка была закрыта тяжелой деревянной крышкой. Роджер вцепился в крышку, дернул ее что было сил – и не удержал. Крышка с грохотом рухнула на каменные плиты, а Роджер, наконец, сунул голову в прохладную, восхитительную влагу, блестящую в свете луны.

Обхватив бочку обеими руками и крепко сжимая пятками ее скользкие бока, Роджер жадно глотал спасительную воду, отфыркивался и снова глотал. О, какое облегчение! Какая блаженная прохлада! О, эта сладкая влажность во рту! Роджер едва заставил себя оторваться от бочки – да и то лишь тогда, когда почувствовал, что вот-вот лопнет.

Наконец он разжал руки и соскользнул на землю. Пожар во рту его больше не беспокоил, но зато что-то странное творилось пониже. Пошатываясь, Роджер сделал пару шагов и остановился, прислушиваясь к собственному животу. Там что-то бурлило, кипело, посвистывало и булькало: вся вода, которой он наглотался, встретилась с сухими бобами, рисом и спагетти. Роджер с опаской ощупал взбунтовавшийся живот. Зернышки риса, которого он только что наелся, быстро разбухали в воде, увеличиваясь вдвое. Макароны и бобы не отставали. Желудок Роджера вздулся, растягивая ткань новой рубашки, и та затрещала по швам.

– Ой! – пискнул Роберт. – Ай! Ой-ой-ой! – А потом добавил: – Ик!

До сих пор у него никогда не бывало икоты, и Роджер очень испугался. Он подумал, что вот-вот взорвется, и стиснул зубы покрепче, чтобы удержать икоту внутри, но очередной «ик!» вырвался через нос. А живот между тем становился все толще и толще!

Роджер заметался по двору, хватая воздух ртом, икая и фыркая. Ему и правда было очень страшно.

Внезапно в глаза ему ударил свет, чья-то рука вцепилась ему плечо, а прямо над ухом кто-то произнес грозным басом:

– Что тут происходит?

Кто это?

Над ними, в одном из окон, выходивших на двор кухни, бесшумно блеснули несколько пар глаз – и тотчас исчезли.

Роджер, перепуганный до полусмерти и чуть не лопающийся от распухшей в желудке еды, не мог сейчас думать связно. Но когда он поднял голову и увидел нависшего над ним полицейского, то сразу понял, кто это такой. И впрямь, кто же еще?

– Билли! На помощь! – заорал он. – Это Стребитель! Спаси меня, Билли!

И, не теряя времени зря, впился зубами в руку полицейского.

Тот вскрикнул и отпустил его, потянувшись к дубинке на поясе, но Роджер уже бежал вдоль дома, задрав голову кверху и высматривая Билли в окнах.

– Билли! Билли! Помоги!

– Ага, значит, ты тут не один, – догадался полицейский. – Ну, чисто крысы в ловушке!

И с этими словами он пронзительно дунул в свисток.

А Роджер, услыхав это, понял, что с него хватит. Раз уж речь зашла о крысах, то это точно Стребитель! А от свистка, должно быть, заводится тот его ужасный аппарат! Ни преданность Билли, ни переполненный желудок его не остановили: Роджер повернулся и ринулся прочь, в темноту.

Он не знал, куда бежит. Обратную дорогу в угольный погреб он не помнил, а даже если бы и помнил, все равно не посмел бы туда вернуться. На самом деле во всем мире для него не осталось ничего, кроме вины и горя. Он так хотел быть хорошим мальчиком! Но, похоже, оказывался плохим всякий раз, за что бы ни взялся. Он не заслужил уютного сухого местечка, где можно свернуться клубком и уснуть.