Хозяин Фалконхерста - Кайл Онстотт

Фалконхерстские невольники мужали, уничтожали запасы съестного, нехотя подчинялись бичу Брута, страдали от объятий Драмжера либо наслаждались ими. Для плантации размера Фалконхерста рабов было многовато. Мало-помалу те, кому становилось невмоготу повиноваться Бруту, совершали под покровом ночи побег. Их некому было преследовать, и успех беглецов становился примером для других.

Наконец Хаммонд прислал распоряжение, доведенное до сведения Брута и Драмжера: провести невольничий аукцион прямо в Фалконхерсте. Прежде ничего подобного не случалось. Августа приготовилась к распродаже, как смогла: наняла аукциониста из Нового Орлеана, напечатала объявления и разослала их соседям, а также владельцам дальних плантаций, которые в прошлом с удовольствием приобретали продукцию Фалконхерста. Однако в назначенный день на торги явилась лишь жалкая кучка зевак, в основном неимущие фермеры с холмов, не изъявившие желания служить в армии и никогда в жизни не владевшие рабами. Предложения были смехотворными: пятеро молодых самцов, какие прежде шли в Новом Орлеане по нескольку тысяч за голову, сейчас еле потянули на несколько сотен. Задолго до конца торгов Августа, вняв совету аукциониста, объявила аукцион законченным и предложила покупателям разойтись. В общей сложности было продано менее пятидесяти рабов; большая часть бездельников осталась и дальше объедать Фалконхерст. Сколько Брут ни охаживал их бичом, добиться от них усердного труда не удавалось.

Белая власть исчезла, а черная, как ни старалась себя утвердить, не воспринималась и игнорировалась что было сил. Брут втайне от Августы по вечерам стал подвергать телесным наказаниям тех, кто вызвал за день его неудовольствие. Прежде никому на плантации и в голову не приходило огрызаться на старшего. Теперь же рабы пререкались с Брутом, перечили ему, часто сознательно отказывались повиноваться. До чернокожих все чаще доходили слухи о грядущей свободе и независимости, подстегивавшие бунтарский дух. Белый человек еще сумел бы их обуздать, но никак не негр — такой же раб, как и они. Авторитет Брута таял день ото дня, рабы все чаще пускались в бега. Впрочем, с увеличением числа побегов устранялась хотя бы одна из проблем: стало меньше лентяев, меньше драк из-за женщин, медленнее стали убывать запасы съестного.

Черное золото Фалконхерста на глазах превращалось в пыль. Могучие самцы и плодовитые самки, спрос на которых был еще недавно столь велик, оказались в неходовым товаром: их некому было покупать. Бескрайние хлопковые поля южных штатов оставались незасеянными, плантации сахарного тростника зарастали сорняками. Повсюду в южных штатах господские усадьбы грозили вот-вот рухнуть, их греческие колонны подкашивались, облуплялась краска на горделивых фасадах, некогда тучные поля сплошь покрывались вьюнком. Южанки, запертые в четырех стенах, старались не замечать свисающих клочьями обоев, которые уже нечем было заменить, драной обивки, которую некому было чинить, вышедших из моды туалетов, все более грозной непочтительности и откровенного отлынивания слуг от своих обязанностей.

К счастью для Фалконхерста, в банках Нового Орлеана, Мобила и Монтгомери еще лежали деньги Максвеллов. Оставались также ценные бумаги Конфедерации, украшенные изображениями античных богинь, и денежные купюры Конфедерации со множеством нолей. На самый крайний случай еще лежали в земле, там, где их зарыл много лет назад отец Хаммонда, железные чайники с вечными золотыми монетами. Одной Лукреции Борджиа было известно, где их искать; при извлечении из земли одного из них довелось присутствовать Драмжеру. Августа знала только об их существовании: Хаммонд не посвятил ее в тайну, и не потому, что не доверял, а потому, что любил ее. Солдатня северян пытала женщин в Виргинии, пытаясь выведать тайну зарытых в землю драгоценностей и серебряных украшений. Восставшие рабы могли бы поступить точно так же с Августой.

Она все отчетливее чувствовала, что сидит на бочке с порохом: четыреста с лишним чернокожих рабов все больше отбивались от рук. Как же поступить? Ее письма шли к Хаммонду слишком долго, к тому же часто вообще пропадали, поэтому спрашивать у него подсказки в письме было бесполезно. Однажды Августа собрала совет — людей, к кому питала доверие и кому хватало ума, чтобы понять, о чем она толкует. Не обошлось без Софи: ума ей как раз не мешало бы подзанять, зато она, будучи белой, пользовалась хоть каким-то авторитетом. Почетное место заняла престарелая Лукреция Борджиа, которая однажды спасла Фалконхерст, но живость ума которой не выдержала испытаний возрастом. Были здесь Драмжер и Брут, осуществлявшие посредничество между хозяйкой и рабами; Джубал — от него не приходилось ждать умных предложений, но он теперь отвечал за Большой дом; Большой Ренди, представитель конюшни, — тугодум, зато честный и надежный малый; наконец, старики Юп и Мерк, седовласые садовники, служившие в Фалконхерсте с тех пор, как был возведен Большой дом.

Впервые в жизни Драмжер сидел вместе с белыми за большим столом из красного дерева, а не прислуживал им стоя. Остальные слуги испытывали такое же чувство неудобства, когда их черные руки отражались в полированной поверхности стола вместе с резными канделябрами. Августа уселась во главе стола, на место Хаммонда, Софи — напротив. Рядом с Софи поместился Драмжер.

Все напряженно ждали, что скажет Августа. Она оглядела всех, сомневаясь, насколько хорошо знает и понимает каждого; а ведь эти черные лица мелькали перед ней день за днем, пока не стали такими же привычными, как ее собственное лицо в зеркале. Похожи ли мысли, появляющиеся под этим курчавым войлоком, на ее собственные? Она понимала, что они — такие же люди, как она. Она относилась к тем немногим белым, которые не тешились иллюзиями, будто их рабы — всего лишь смышленые животные. Однако она знала, что мысли этих людей отличаются от ее. Ими руководили примитивные чувства: похоть, гордыня, злоба, жажда мести, а также преданность и любовь. Мысли их были сиюминутны: для них имели значение только испытываемая в данный момент радость или горе; планирование на будущее было им недоступно. Впрочем, кроме них, ей не с кем было посовещаться. Приходилось довольствоваться этими советчиками.

— Мужчины и женщины Фалконхерста, — начала она, понимая, что они впервые слышат обращение к себе как к «мужчинам» и «женщинам», а не как к «самцам» и «самкам». — Мы столкнулись с большими трудностями. Мне нужна ваша помощь.

— Да, миссис Августа, мэм.

— А как же, миссис Августа, мэм!

— Все, что скажете, миссис Августа, мэм.

Она дождалась, пока стихнут их отклики. Их готовность придала ей отваги. Пускай ее отделяла от этих людей огромная, непреодолимая пропасть, они все равно были членами ее семьи. Пускай что-то вызывает у них несогласие, но между ней и ими существует неоспоримое родство.

— Здесь наш дом, который все мы хотим сохранить, — продолжала она. — Для этого нам придется сильно изменить образ жизни в Фалконхерсте. Все рабы, обитающие в поселке, должны уйти, во всяком случае, большинство. Мы не в состоянии больше их содержать. У нас не хватает работы, чтобы занять их, к тому же дела складываются так, что у нас почти нечем их кормить, не во что одевать. Так как же нам с ними поступить?

— Почему бы не отправить всех их в Новый Орлеан и не продать? — спросила Софи. — Отец делал так каждый год. Так отошлем их всех, выручим денег, избавимся от Фалконхерста. Мы могли бы съездить в Англию, навестить Дадли. — Иногда Софи вспоминала давным-давно утраченного супруга.

— Софи! — Реплика падчерицы вызвала у Августы возмущение. — Мы не можем избавиться от Фалконхерста! Рабов нельзя продать, если их некому покупать. Мы не можем просто так взять и уехать, тем более в Англию, к людям, которые никогда у нас не были и совершенно нами не интересуются. Нет, придется взяться за дело по-другому.

— Мы отсюда никуда не уйдем, — молвила Лукреция Борджиа, глядя Софи прямо в глаза. — Это место принадлежит вашему отцу, раньше оно принадлежало вашему деду. Я покину его, только когда умру.

— Тогда остается только один выход, — подытожила Августа. — Мы позволим всем рабам разойтись. Пускай идут, куда хотят. Но сперва я хочу спросить: предпочитает ли кто-нибудь из вас уйти, а не остаться в Фалконхерсте? Говорите, не стесняйтесь!

Она пристально оглядела всех собравшихся, но никто не поднял руки и не открыл рта.

— Значит, все вы хотите остаться?

На это ответил хор голосов:

— Да, мэм, миссис Августа, мэм!

Августа перевела взгляд на Брута.

— Мне требуется твой совет. Хаммонд всегда говорил, что поле размером в двадцать акров, лежащее между конюшней и невольничьим поселком, — самая плодородная земля во всем Фалконхерсте. Не хуже его и то поле, что у самой реки. Вот и скажи: если мы засеем эти два поля злаками и другими съедобными культурами, то хватит ли урожая, чтобы прокормить Большой дом и нескольких работников?