В простор планетный - Абрам Рувимович Палей
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Когда Герда, придя к Дине, стала сбивчиво излагать ей свои соображения относительно антисонного препарата, она с изумлением увидела, что и Дина тоже смущена. От ее авторитетного тона не осталось и следа.
— Да, — сказала она, — наши гипнологи окончательно убедились, что дело не только в препарате.
— Так почему ж спим? И клонит ко сну?
— Знаешь, — сообщила Дина, — они пришли к выводу, что все же не удалось еще окончательно преодолеть рефлекс.
— Что ж, нет выхода? — разочарованно произнесла Герда.
Дина вынула из стенного шкафчика рулон пленки и положила его перед недоумевающей Гердой.
— Что это?
— Запись биотоков коры головного мозга нормально бодрствующего человека.
— И что же?
— Ее подключают к мозгу другого человека или того же самого, когда наступает час его периодической потребности во сне. Подключают после приема антисонного препарата. Одну и ту же запись можно использовать много раз.
— Думаешь, окончательно уничтожит потребность во сне?
— Уничтожает. Уже доказано. Оказывается, в то время как мы работали, пытаясь улучшить состав антигипнотоксина, другая группа физиологов производила на себе эти опыты. Они не спят уже по неделе и больше и чувствуют себя великолепно.
— А это, — спросила Герда, — чьи ж биотоки?
— Мои собственные, — ответила Дина, — я на себе их и испытываю. Впрочем, что же испытывать? Уже ясно. Этот метод скоро начнем широко применять.
— И как токи действуют?
— Они подавляют и заменяют собой те биотоки, которые излучает кора головного мозга в период возникшей потребности во сне. Дело в сущности не новое. Ведь давно уже лечат биотоками здорового человека самые разные заболевания: нервные, сердечные, многих внутренних органов. Больное, аритмичное сердце начинает нормально биться. Больные секреторные железы начинают правильно работать. Особенно благотворно воздействие заимствованными биотоками на центральную нервную систему, да это и не удивительно: мозг командует всеми функциями организма.
— Можно и мне? — спросила Герда, указывая на рулон.
— Нет. Этот метод еще не введен в общее употребление, а Рашков запретил подвергать тебя каким бы то ни было экспериментам, пока не закончено лечение: уж очень оно сложно.
Рашков. Едва Дина назвала это имя, разом исчезло все: и лаборатория, и пленка, и Дина — остались только глубокие глаза Рашкова, почему-то лишенные цвета, темные, как манящая бездна.
«Рашков. Но ведь он намного старше меня. Ну так что ж? Для кого это имеет значение, кроме Информационного Центра?»
И вот Герда вновь сидит против Рашкова в его кабинете. Его предок, до удивления похожий на него, смотрит со стены с той же приветливой, ободряющей улыбкой. На стол, на пол и противоположную стену легла широкая полоса солнечного света. За окном вьются первые снежные пушинки вновь наступающей зимы. Очень легкие, они нерешительно колеблются в воздухе, прежде чем лечь на землю, на крыши, на деревья.
Обе руки Герды лежат на столе. Нормальные человеческие руки.
— Завтра улетаешь, — сдерживая себя, почти без всякого выражения говорит Рашков.
Герда молчит.
— Ты счастлива?
Теперь в его тоне появилось выражение, как бы оттенок упрека.
Еще короткое мгновение молчания. И ответ:
— Конечно. Как же иначе? Снова вступаю в строй.
— Разве на Земле нет для тебя дела?
— Как могу не вернуться туда? Будет отступлением. И не смотри на меня так, не за пределы Солнечной системы улетаю!
Глава тридцать четвертая.
ОЩУТИМЫЕ РЕЗУЛЬТАТЫ
Прошло несколько лет.
По всемирному вещанию было передано важное сообщение: в освоении Венеры сделаны первые значительные успехи. Количество кислорода в атмосфере продолжает увеличиваться, хотя его все еще мало. Содержание водяных паров заметно возросло, а углекислоты — уменьшилось, правда, пока недостаточно.
Шаг за шагом жизнь на Венере приближается к земной. С уменьшением количества углекислого газа медленно понижаются температура и атмосферное давление. Благодаря станциям перемешивания и очистки атмосферы становится меньше водяных паров в верхних слоях. Среди облаков изредка появляются просветы, и ослабевает парниковый эффект.
Очевидно, сравнительно скоро температура и давление уменьшатся настолько, что из облаков хлынут обильные горячие дожди. Они будут сопровождаться усилением гроз, и без того невероятно мощных. Это будет страшный разгул стихий. Но ведь он предусмотрен. Меры принимаются. Жилье и все другие сооружения и аппаратуру обезопасят от наводнений. Стихия в буквальном смысле войдет в берега: уже подготовлены ложа будущих морей, определены их размеры, контуры, глубины. Проложены русла рек.
Постепенно моря станут остывать, в них начнет зарождаться жизнь. Но люди не будут ждать миллиарды лет ее естественного развития. Они сами заселят нужными организмами воды Венеры, ее сушу, ее леса, сады и степи, которые они создадут.
Много еще шагов должны сделать люди для освоения планеты. Но поступь человечества неуклонна.
И Ольге пришло в голову… Представим себе: на Венере вырастет большая ветвь земного человечества, Постепенно жизнь войдет в норму.
И пожалуй, там заблаговременно нужно начать создавать исторический музей. Как филиал земного. И со своим особым отделом истории завоевания Венеры.
В Мировом Совете эту мысль одобрили и поручили Ольге организацию музея. Поставили условие: она должна отправиться на Венеру, чтобы своими глазами увидеть первый период ее освоения.
Мировой Совет находит, что поселенцы Венеры не должны терять преемственную связь с жизнью Земли. Их будущие поколения станут изучать историю близких и далеких предков на материале нового музея.
О помощниках в строительстве музея, а затем и в работе его позаботятся на месте.
Итак, она будет на одной планете с Пьером!
И все же…
Оставалось еще одно обстоятельство, которое сильно тревожило Ольгу. Расстаться с дочерью — к этому она внутренне себя подготовила. Но как отнесется к этому Анна? Ведь она и с отцом уже рассталась надолго.
Да, Анна огорчилась. Но все же не настолько, как боялась Ольга. Совсем новое чувство захватило Анну.
Ольга внимательно присматривалась к мужу. Он сильно изменился. И не только похудел, не только выглядел утомленным — этого она ждала. Но все эти годы Пьер жил в ее памяти таким, каким был до катастрофы. Короткие письма ничего не меняли в ее представлении о нем. И потому ее болезненно поразила перемена в Пьере — отсутствие прежней стремительности, порывистости, замедленный по сравнению с прежним строй движений, речи, мыслей.
Но они встретились сперва