В простор планетный - Абрам Рувимович Палей

прислать самолет и, конечно, пилота. А штабные пилоты и без того перегружены.

Мерсье не сомневался, что штаб пойдет ему навстречу, однако это-то и останавливало его. За какие заслуги ему должны разрешить нарушить привычный порядок работы?

Нет, он ничем этого не заслужил.

И все же наконец ему стало невмоготу. По теле он обратился к Шоу и, смущаясь, спросил, нельзя ли ему связаться с Землей… В штабе его легко поняли и прислали юношу, который ненадолго сменил его.

Мерсье сначала связался с врачебным кабинетом Рашкова, но там ученого не оказалось. Пьер вызвал квартиру Рашкова и застал не только его, но и Герду — радостный сюрприз.

С волнением вглядывалась Герда в хорошо знакомое и все же новое для нее лицо учителя. Она сразу заметила, что Мерсье сильно изменился. Лицо его стало бледнее, как, впрочем, у большинства землян на Венере, движения и жесты более сдержанны. Но все та же яркость, отчетливость выражения. Сейчас его черты выражают напряженность, нетерпение.

— Что же с Гердой, Рашков? — спросил Мерсье. — Я слышал, ты обещаешь полностью восстановить ей руку…

Долгая, долгая пауза.

— Только не один я, — весело ответил Рашков, — нас много, работающих над этим. Но теперь уж могу сказать твердо: рука будет, и не хуже, чем прежняя.

— И скоро? — нетерпеливо спросил Пьер. Но волей-неволей пришлось умерить нетерпение в ожидании ответа.

— Нет, не скоро. Может быть, со временем такое лечение будет идти быстрее, а пока еще это очень длительный процесс. Но зато — повторяю! — уже никаких сомнений. В конце концов Герда опять станет твоей полноценной помощницей.

— Ну, это… не знаю… — сбивчиво сказал Мерсье, и лицо его омрачилось.

Но тут же он невольно улыбнулся, глядя на открытое улыбающееся лицо Рашкова, на его словно сияющие светлые волосы. И Герда смотрела на Пьера совсем не так печально, как он ждал. Сразу поняв его состояние и не желая огорчить его банальным сочувствием, она сказала:

— Так или иначе… на Венере буду… А там увидим…

— А Панаит? — тревожно спросил Пьер. — Он так давно уже…

Мерсье мучительно дожидался ответа.

Улыбка исчезла с лица Рашкова.

— С Панаитом дело гораздо сложнее, — сказал Рашков, — мы не знаем, как его лечить.

— Все еще не знаете?

И через долгие, долгие минуты ответ:

— Пробуем. Пытаемся. Ищем.

— А найдете ли? (Какой тяжелый в своей медлительности разговор!)

— Хочу надеяться.

Казалось, Пьер пытается осмыслить эту фразу. Но нет, то радиоволны преодолевают миллионы километров.

— Может быть, его надо доставить на Землю?

Волны идут обратно с сумасшедшей быстротой, похожей на удручающую медлительность.

— Незачем. Все, что можно для него сделать, будет сделано в нашем Венерианском филиале. Отправлять Панаита на Землю — большая и ненужная для него ломка. В филиале, у вас там, он уже привык, да и к нему как-то приноровились.

Возвращаясь к себе на плантацию, Мерсье был уже спокойнее, бодрее. Но не только в этом дело: Пьер увидел Герду и убедился… нет, не убедился, а почувствовал, что она переживает душевный подъем. Радость выздоровления? Да, во всяком случае, наверно, и это.

Глава тридцать вторая.

ГЕРДА ВКЛЮЧАЕТСЯ В РАБОТУ

Герду бесконечно радовал процесс восстановления ее руки, но время тянулось бы для нее невыносимо медленно, если бы ей пришлось оставаться без дела.

— У тебя нет медицинской подготовки, но ты могла бы работать у нас лаборанткой, — предложил Рашков.

В небольшом одноэтажном здании, среди густой зелени лесопарка, ее встретила быстрая в речи и движениях светловолосая женщина лет тридцати, Дина Швеллер. Она обратилась к Герде так, словно продолжала только недавно прерванный разговор:

— Знакома ты с проблемой сна?

— Очень мало, — созналась Герда.

Дина начала объяснять:

— Раньше спали часов восемь в сутки. Теперь два-три. Но и этих часов страшно жаль. Более двухсот лет назад философ Бергсон сказал: «Спать — это ничем не интересоваться, не уметь и не желать отвечать и быть спрошенным». Значит, прибавлю от себя, не жить, прозябать. Видишь, как волновала необходимость тратить время на сон людей того времени, когда во сне проводили треть жизни. Но и сейчас мы тратим на него, ну, восьмую часть.

— Это ж неизбежно, — заметила Герда.

— Нет. Физиологи давно уже начали искать причину сна, чтобы в конце концов устранить ее. Еще в начале двадцатого века французы Лежандр и Пьерон (они работали вместе) предположили, что после длительного лишения сна изменяются нервные клетки глубоких слоев лобной области мозга. Они считали, что эти изменения быстро исчезают, когда человек или животное выспится. Лежандр и Пьерон впрыскивали нормально отдохнувшим собакам кровь, сыворотку или спинномозговую жидкость подопытных собак, которым по нескольку суток не давали спать, и у нормальных животных появлялась неодолимая сонливость и изменялись клетки лобной доли мозга.

Такими исследованиями занимался несколько позже советский ученый Константин Быков.

Однако скоро выяснилось, что дело совсем не так просто. Введение «сонной жидкости» (ее назвали гипнотоксином) вызывало у собак не нормальный сон, а просто отравление, потому что им вводили чуждое их организму вещество. Даже когда вводили кровь или спинномозговую жидкость вполне нормальных собак, то часто получался такой же результат.

Австрийский ученый Экономо предположил, что в головном мозгу есть «центр сна», который регулирует ритм сна и бодрствования.

Но только Иван Павлов по-настоящему объяснил сущность сна. Он точными опытами доказал, что сон — это тормозной процесс и что его можно вызвать искусственно. Павлов писал:

«Корковая клетка под влиянием условных раздражений непременно рано или поздно, а при частых повторениях очень быстро, приходит в тормозное состояние».

В другом месте он говорит:

«Сон и то, что мы называем внутренним торможением, есть один и тот же процесс».

— А торможение отчего? — спросила Герда.

— Ты правильно поставила вопрос, — ответила Дина. — Оказывается, причина не так проста. Во-первых, рефлекс. В течение множества поколений уже выработался определенный ритм смены сна и бодрствования. Затем — отсутствие внешних раздражений. Засыпанию способствуют тишина, темнота, покой.

Потребность во сне можно кое в чем сравнить с потребностью в пище. В определенные часы хочется есть по привычке.

— Но постой, — возразила Герда, — долго не ешь — захочется есть. Не только из-за рефлекса. Нужна же пища восстановить силы?!

— Я и сказала,