Коло Жизни. Бесперечь. Том второй - Елена Асеева

Есислава, одначе, кажется, и не приметила пророненной неукротимости в тембре гласа Господа, и, глядя прямо в поверхность серебристо-синей стены, задумчиво вопросила:

– А кто творит животных из Богов?

– Ты, меня слышишь Еси, – достаточно строго дыхнул Перший, и, ухватив перстами ее плечики легохонько потряс, махом возвращая в действительность и выводя из задумчивости. – Вельми ты, моя бесценность, любознательна. Посему я не стану отвечать на твои бесконечно выдыхаемые вопросы, а поведу лечиться к бесицам-трясавицам.

– Нет! – Громко вскрикнула девушка и надрывисто дернулась, пытаясь и вовсе покинуть колени Бога.

Впрочем, Перший, того будто ожидая, много крепче придержал ее за плечи, не просто останавливая, но и прижимая к своей груди, да вкрадчиво молвил:

– Моя любезная… Ну, что ты, так кричишь, – голос Бога понизился до проникновенного шепота и медленно заполз в уши. Своей божественной теплотой он наполнил мозг и, видимо, заботливо глянул на притихшего Крушеца все поколь не отошедшего от той бьющей прямо в его макушку молнии Родителя.

Очи старшего Димурга заполонили черной дымкой, словно поднятой от костра, единственный глаз Есиньки и она широко открыв рот, глубоко вогнала внутрь легких воздух, чуть слышно шепнув:

– Боюсь.

– Не нужно бояться, – с нескрываемой теплотой отозвался Перший, и теперь приобнял левой рукой за спину, поддержав ее покачивающуюся плоть. – Ты должна понять главное. Родитель оплел, опутал твои органы, таким образом, абы уберечь их от гибели. Крушец, уже даже сейчас обладает божественной мощью, и она заключается в его зове. То поколь одна из самых значимых его способностей. Подавая зов, мощно-раскатистый, малецык связывается с Зиждителями, с Родителем. Он порой может передать и мощный всплеск видений. Однако зов его столь силен, что если б Крушец не прикрывал собой твой мозг, он бы этой силы не выдержал. Потому надо было тебя укрыть допрежь того, как начать лечение малецыка, ибо если ты помнишь он вельми громко кричал.

– И бился, – повышая тембр гласа, отозвалась Есислава и передернула плечами так, что по коже сверху вниз пробежали рябью крупные мурашки.

– Ежели бы Родитель тебя не прикрыл, – дополнил все также заботливо-убеждающе Перший и легкой бороздкой значимо прорезались на его лбу две горизонтальные морщинки, тонкие аки волоконца. – Крушец своим зовом разорвал твои органы. Посему тебя обезопасили от гибели… Хотя ведь больно не было? – Еси порывисто качнула головой. – Только жутко, – установил Бог. – Но днесь не больно, не жутко не будет. Бесицы-трясавицы усадят тебя на кресло, закроют здоровый глаз, чтобы ты ничего не чувствовала, не ощущала, не слышала и поправят больной. Так, что вмале ты сможешь им видеть как допрежь того.

– В тот раз я помню, Трясца-не-всипуха сказывала, – все еще не согласно протянула девушка, и, воззрившись в лицо Бога узрела те самые, так редко появляющиеся морщинки на лбу, чем-то схожие с ее полосами. – Сказывала, что орган погиб, зрение восстановить не удастся, и нужна пересадка. Что такое пересадка? Это не то, что делал Родитель.

Перший внимательно вгляделся в лицо Еси, он, похоже, огладил сиянием собственных очей кожу лица, прошелся по щекам, выпуклой, как и у него, спинке носа, полным губам, а после по лбу, что ноне был сокрыт серебряным ободом и по любовно заметил:

– Ты, очень умная девочка. Умная, наблюдательная, любознательная. – А после дыхнул слышимо для себя, словно на ином языке, – я доволен, что Крушец выбирает такие яркие личности. Выбирает и впитывает, – вслух же дополнив, – оставим все эти мудреные слова принадлежащие бесицам-трясавицам, а сами пойдем.

Бог обхватил своими могутными дланями Еси подмышки, и, сняв с колен, поставил на пол, враз малешенько выгнувшегося под ее стопами. И своим непререкаемо-властным, авторитарным тоном сказал:

– Обуйся.

Девушка еще самую толику времени медлила, успокаивая в себе страх и недовольство, а засим с присущей ей дерзостью, точно взращенной за этот короткий срок самими Зиждителями, проронила:

– А, я, знаю, кто из Богов творит животный мир. Это ты, Перший, потому на твоем венце змея. Источник собранной мудрости существ и восседает она… Она, змея, такая единожды пугающая и необходимая, которая защищая себя, может напасть, но также проявляя разумность покинуть место опасности.

– Умница, – голос Димурга выражал особое добросердечие.

Господь обхватил двумя перстами подбородок юницы, и, повернув в свою сторону и одновременно вздев голову, воззрился в саму ее суть… естество. И глаза его не просто заполнились коричневой, радужка поглотила полностью склеру и зрачки полыхнули особо черным биением света, будто переслав какую весть в глубины мозга девочки.

– Я давно приметил в тебе, – дополнил он свечение собственных глаз словами, – острый ум… Ум, приправленный любознательностью. Даже поразительно, что такое сразу собралось, столь мягко сочетаясь в тебе, моя милая… А по поводу твоей догадки… Ты права я созидатель животного мира. Но я лишь прописал законы и общие кодировки ген. А выведением и улучшением видов, форм занимаются определенные создания, которых в целом называют прокуды, а в частности люди величают роговой, беспалый, чертенята. Однако, ноне у меня появился помощник в этом занятии. Темряй, мой милый малецык, обладает такими же способностями, и он вельми мощный Бог… мощный и очень даровитый. Темряй почасту экспериментирует, создает новые кодовые формы и виды.

Есинька проникновенно всмотрелась в темное пространство очей Першего с особой теплотой сказавшего о своем сыне и на мгновение тишина, только не та, что правила на маковке, а какая-то иная похожая на разрозненное облако окутало ее мозг. Еще миг и пред очами выросла огромная туманность рыже-огнистого цвета медленно поползшая али растекшаяся по тому черному пространству. И тотчас в ее густоте вспыхнула, упавшая или прилетевшая откуда-то извне и вовсе рдяная капелька.

– Крушец, милый мой, успокойся, – прозвучал далекий голос… шорох… дуновение наполнившее сам мозг.

Легкая зябь также скоро развеялась, будто ее смахнул порыв ветра, и Есинька увидела пред собой низко нависающее лицо Першего и черное марево его глаз, перемешанное с сияние кожи.

– Что это? – тревожно вопросила Есислава, не смея… боясь оторвать взор от лица Бога и с тем, ощутив заструившийся по спине тонкой струйкой холодный пот.

– Ничего страшного, моя бесценность, – мягко протянул Господь и нежно поцеловал ее в макушку головы.

Глава двадцать четвертая

Старший Димург внес Еси, уже без обода, который она оставила в комле, в обширную комнату, неширокую и, одновременно, долгую, вытянуто-прямоугольную, схожую с коридором, величаемую худжра. Свод в худжре был не высок, а сами стены плавно изгибаясь, вмале сворачивая вправо, словно описывая полукруг, терялись в той кривизне. В комнате, где и стены, и пол, и свод были блекло-лазуревые, не имелось окон али дверей. А входом служила напоминающая вязкую жидкость серебристая завеса, все время колыхающая своей поверхностью, расположенная на стене супротив уводящему в кривизну коридору.

С правого края стены в ровном ряду стояли на мощных коричневых прямых столбообразных подставках, небольшие люльки, или как их называли, кувшинки, один-в-один похожие на половинки яичной скорлупы. Сами кувшинки, как внутри, так и снаружи смотрелись белоснежными. Гладкая внешняя поверхность люльки лишь по самой грани стенки имела небольшие, серые вздутия, сродные бородавкам. Кувшинки поместились друг от друга на достаточном промежутке, отчего меж них можно было свободно прохаживаться не просто одной, а и двум бесицам-трясавицам, коль понадобится.

Одна из кувшинок, третья по счету от завесы, имела несколько иной вид. Ибо один ее край тот, что подходил почитай впритык к стене был приподнят вверх, а другой опущен. Посему скорлупка ноне напоминала больше кресло, только с весьма округлым ослоном и без облокотниц, хотя с явственно выделенным сидением. Рядом с той люлькой, несколько ближе к самому проходу стояла Трясца-не-всипуха. Тощая, с точно туго натянутой на плоть серой кожей так, что проступали под ней все кости, суставы, колени. Старшая бесиц-трясавиц, только Бог и девушка вошли в худжру, торопливо зыркнув своим одним большущим глазом, пристроившимся во лбу, где в ярко-желтой склере находился здоровущий, черный, квадратный зрачок, резво склонилась. И тем своим поклоном, она словно явила стоящих позади вельми схожих с ней, вернее даже сказать списанных с нее, двух иных бесиц-трясавиц. С такой же худобитной фигурой, цветом кожи, с сычиными головами, на макушке которых торчали маленькие ушки, слегка увитые черными курчавыми волосками, меж коими примостились пучки коротких, серо-дымчатых лохмотчатых волос.