Капризы мисс Мод - Пэлем Грэнвилл Вудхауз

кельнерша отошла. – Вы не изменились ни капельки. По внешнему виду, по крайней мере.

Нет, – сказала Мод.

– Вы такая же точно. Я думаю, я… – Он покосился на свой жилет – прибыл немного в весе. Я не знаю, заметили ли вы?

Мод снова содрогнулась. Он думает, что прибыл немного в весе, и не знает, заметила ли это она! Она была подавлена бесконечной тоской при виде толстого человека, который даже не понимал, насколько он пополнел!

– Это жизнь на яхте привела меня к такому положению, сказал Джоффрей. Я был на яхте почти все время, с тех пор как в последний раз видел вас. Старый холостяк имел японского повара и жил превосходно. Его хватил удар. Мы долгое время путешествовали. Мы были в Средиземном море всю прошлую зиму. По большей части, в Ницце.

– Я бы хотела поехать в Ниццу, сказала Мод, чтобы что-нибудь сказать.

Она чувствовала, что Джоффрей изменился не только наружно. Или же, в действительности он всегда был таким пошлым и прозаичным и только в ее воображении казался иным.

– Если вы когда-нибудь туда поедете, сказал Джоффрей серьезно, – не упустите случая позавтракать в отеле «Лазурный Берег». Там дают самые изумительные закуски, какие вы когда-либо видели. Речные раки, величиной с молодого омара. И есть рыба, забыл ее названье, я его потом вспомню. Она напоминает флоридскую «помпано». Будьте осторожны, заказывайте ее жареной. В противном случае она потеряет аромат. Подтвердите лакею, что вы хотите иметь ее жареной, с растопленным маслом, и немного петрушки с обыкновенным вареным картофелем. Это настоящее изумление! Люди могут говорить все, что угодно, но я утверждаю, что французы, действительно, не знают толка в бифштексах и вообще в красном мясе. Телятина не дурна, хотя я предпочитаю нашу манеру ее приготовления. Конечно, в чем французы настоящие гении, это омлет. Я припоминаю, что, когда мы зашли в Тулон за углем, я отправился бродить по берегу и получил самый великолепный омлет с цыплячьей печенкой, в совсем маленьком, скромном ресторане близ гавани. Я всегда буду помнить его.

Кельнерша вернулась с подносом. Джоффрей досадливо покачал головою.

– Я нарочно просил много масла, – сказал он. – Я ненавижу гренки, когда на них недостаточно масла. Их не стоит есть. Дайте мне масло, и я намажу их сам. Поторопитесь, пожалуйста, прежде чем гренки остынут. Это нехорошо, когда они остывают. Здесь не умеют приготовлять чай. Вы должны побывать в деревне, чтобы оценить его по-настоящему. Я вспоминаю, как мы стали на рейд вблизи Девонширской дороги на несколько дней, и я отправился выпить чаю на ферму. Это было нечто изумительное. Густые девонширские сливки, домашнее варенье и всякого рода пирожные… Все здешнее – пустяки в сравнении с ними. Хорошо, если бы эта женщина поспешила с маслом. Через минуту будет уже поздно.

Мод молча пила глотками свой чай. Ее сердце было налито свинцом. Возвращение к теме о масле, как своего рода лейтмотив в разговоре ее собеседника, действовало на ее нервы таким образом, что она едва могла выносить его. Она представила себе ужасные месяцы, в течение которых Джоффрей неизменно поглощал масло, день за днем, неделя за неделей, становясь все более и более похожим на бочку. Она содрогнулась. Негодование на несправедливость судьбы, побудившей ее отдать свое сердце человеку, которого потом превратила совершенно иного человека, боролась с холодным ужасом, который возрастал по мере того, как она все более ясно понимала значение совершенной ошибки. Она поняла, что должна спастись. А теперь, как могла она спастись? Она, конечно, отдала себя в руки этого человека!

– А! – вскричал Джоффрей весело, когда принесли масло.

Он стал намазывать гренки. Мод отвела глаза.

Она сказала ему, что любит его, что он был для нее всем, что никогда не будет у нее никого другого. Он явился за нею. Как могла она отказать ему только потому, что он увеличился в весе? Джоффрей кончил еду. Он вынул папиросу.

– Пожалуйста, не курите, – сказала несчастная благородная женщина.

Он положил папиросу обратно в коробку. В его глазах теперь появилось новое, нежное выражение. В первый раз с тех пор, как они встретились, Мод, казалось, уловила отдаленный отблеск того человека, которого любила в Уэллсе. Масло, казалось, размягчило его.

– Значит, вы не могли ждать? – сказал он с пафосом.

Мод не поняла.

– Я ждала около четверти часа теперь. Это вы опоздали.

– Я думаю не это. Я говорю о вашей помолвке.

– Я видел извещение в «Морнинг Пост». Разрешите передать вам мои наилучшие пожелания, м-р Бэван, кто бы он ни был, счастливец.

Мод открыла рот, чтобы объяснить, что это все было ошибкой. Она закрыла его снова, не сказав ничего.

– Итак, вы не могли ждать, – продолжал Джоффрей с кротким сожалением. – Я думаю, что не должен порицать вас. Вы в таком возрасте, когда легко забывают. Я не имел права надеяться, что вы выдержите испытание нескольких месяцев разлуки. Я ожидал слишком многого. Но это ирония, не правда ли? Я все время думал о тех днях прошлого лета, когда мы были всем друг для друга, а тем временем вы забыли меня… забыли меня, – вздохнул Джоффрей. Он рассеянно собрал остатки пирожного, рассыпанные по скатерти, и отправил их себе в рот.

Несправедливость нападения уязвила Мод и заставила ее заговорить. Она оглянулась на прошедшие месяцы, думая о всем, что она выстрадала, и прониклась жалостью к самой себе.

– Я не сделала этого, – вскричала Мод.

– Вы не сделали этого? Но вы позволили этому другому человеку, этому м-ру Бэвану, влюбиться в вас.

– Нет, это все была ошибка.

– Ошибка?

– Да, это слишком долго объяснять, но…

Она остановилась. Внезапно, в вспышке ясновидения, ей стало ясно, что эту ошибку она не хотела исправлять. Она чувствовала себя, как человек, заблудившийся в чаще и выходящий после долгих блужданий на открытое место. В течение многих дней она смутно думала, не будучи в состоянии объяснить себе своих чувств, и теперь все сразу стало ясным, как будто вид Джоффрея дал ей ключ к решению: она любила Джорджа Бэвана, т. е. человека, которого навсегда устранила из своей жизни. Теперь она знала это, и это сознание, как удар, заставило ее почувствовать себя слабой и беспомощной. И вместе с этим ощущением к ней пришло неприятное, оскорбительное чувство, что ее тетя леди Каролина и ее брат Перси оказались, в конце концов, правыми. То, что она по ошибке приняла за любовь на всю жизнь, было, как они часто повторяли, простым увлечением; таким увлечением, которое не выдержало вида Джоффрея, евшего слишком много масла. Джоффрей проглотил кусок пирожного и нагнулся вперед.

– Разве вы не обручены с этим Бэваном?

Мод отвела глаза. Она знала, что кризис наступил и что все ее будущее