Пассажир последнего рейса - Роберт Штильмарк

В сотне шагов от берега, в болотной проталине, раскинул крылья подбитый самолет. Стойки колес ушли в болотную жижу, нос уткнулся в кочку, видна красная лопасть погнутого винта. Хвост задран, а в кабине откинулся назад сам пилот. Чуть белеет его лицо в вырезе шлема. Задняя, вторая кабина — пуста. Значит, подбит не «Фарман-30» Петрова, а шанинский «сопвич». Сашка помнит эти названия, гордится тем, что знает такие слова, но… смысла их еще не разумеет…

Жив ли комиссар? Бандиты прикончат его сразу, ведь он беззащитен в открытой кабине.

Сашка чуть отступает назад, выбирает высотку, удобную для стрельбы. На гребне высотки лежит колода — остаток разбитого молнией дерева. Сашка успел занять позицию за колодой раньше, чем оба разведчика выбрались из кустов. Крадутся уже в спешенном строю — коней оставили трактирщикам…

И тут доносит с болота новый тревожный звук: опять копыта чавкают. Мать честная! На переправу двинулась вся банда!

Один всадник. Второй… Запасные лошади с вьюками. Подвода с санками, ездовой лежит в передке, а на задке — стволом назад — пулемет. Еще подвода, санки лодочкой, из них лыжи торчат… Верно, Стельцов…

Разведчики же — вот они, близко, сейчас увидят летчика в кабине. Стрелять нельзя — спугнешь тех, на болоте! Успеют кинуться назад. Пусть караван углубится в самую топь, где не развернуться на узкой подводной бровке!

Передний разведчик кричит летчику петушиным голосом:

— Эй, пся кржев, пшеклентый чекист, руки вверх!

Летчик в кабине неподвижен. Оба разведчика разом вскинули винтовки…

Сашка выстрелил. Сраженный наповал, пан Владек упал. Стреляя по второму, Сашка дал промах, разведчик по-заячьи отскочил в сторону, но изготовиться к ответному выстрелу Сашка ему не дал… Теперь все внимание переправе!

А там, на потайной бровке, началась паника.

Оба головных всадника ожесточенно шпорили и нахлестывали коней. Первая подвода, с пулеметом, мчалась вдогонку конникам, вторая пыталась повернуть назад. Под неярким дневным светом, среди белой пустыни болота, они все были приметны, как клопы на беленом потолке. Вдобавок подводная тропа приближала их, хоть и под углом, к незримому стрелку. Выход брода на материк был от Сашки уже не в версте, как начало брода, а саженях в двухстах. Бултыхание конских копыт в болоте, ржание и храп испуганных донцов, понукания и крики ездоков и всадников становились Сашке все слышнее.

Но и по нему начали стрелять.

С того берега из частого ельничка в начале переправы раздалось несколько выстрелов. Значит, кто-то оставлен прикрывать переправу огнем!

Дрожь била Сашку, пока он менял обойму! Но, как только он припадал щекой к прикладу, видел сквозь прорезь прицела своих врагов, дрожь пропадала, и ему казалось, что он берет мушку хладнокровно…

Однако ни один выстрел не попадал в цель! Сашка стрелял и стрелял по конникам, а те продолжали скакать к берегу, задняя подвода вырвалась за ними вслед, другая застряла посреди болота. И вдруг с этой застрявшей подводы ударил пулемет — короткими очередями по Сашкиной высотке. А у Сашки в запасе последняя обойма, пять патронов!

Он был искусным стрелком из охотничьего оружия, а боевое знал плохо. И все-таки сообразил отнять ружье от плеча и осмотреть прицел. Вот где причина промахов! Он по горячности забыл установить прицельную рамку на дальнюю дистанцию, пули ложились ближе цели! Он поставил прицел на цифру «8»…

От первого же выстрела головной всадник свалился в грязь. Вокруг Сашкиной головы взвизгивали пули «максима», и Сашка не подозревал, что вторично в жизни находится под выстрелами того же пулеметчика.

Но на этот раз казачий подъесаул Иван Губанов бил не в лодку с безоружным пловцом и сидел не в блиндаже! Сашка долго выцеливал скорченную в санках фигуру за пулеметным щитком. После Сашкиного выстрела пулемет смолк. После повторного — лошадь рванулась, забилась, сани вздыбились, пулемет и тело стрелка сползли в грязь.

Оставались конник и подвода с лыжами!

Прицел — на одно деление ниже! Выстрел!

Всадник — мешком с коня. Теперь запасные кони-донцы с вьюками мечутся по болоту, и скачет к берегу уцелевшая подвода, санки лодочкой, с торчащими лыжами. Сашка соображает — это Стельцов! Вжался в сено на дне санок, чтобы укрыться от красных стрелков. Сашка жмет спуск, стреляет. Снова стреляет. Последний патрон! Неужели уйдет!

До материкового берега ездоку в санях еще сто аршин. Пятьдесят… Каждый шаг приближает его к стрелку, но лошадь ускоряет бег. Минута санки уйдут за сугробище.

Сашка стреляет!

Михаил Стельцов, чуть привскочив, нахлестывает лошадь, и Сашка, уже безоружный, вскакивает в ожесточении, срывает с головы шапку и топчет в отчаянии и злости…

И вдруг совсем близко гремит новая пулеметная очередь. Сашка от неожиданности присел, озирается… Откуда? Враг или подмога? Там, вдалеке, лошадь, уже было вылетевшая на бережок, валится оземь, Стельцов выпрыгивает из саней и тут же падает, сраженный новой очередью…

Только когда все уже кончилось, Сашка сообразил, что помощь пришла ему… из кабины самолета! Комиссар Шанин жив, очнулся и… сражается!

— Сергей Капитонович! Товарищ комиссар!

Эхо разносит Сашкин голос по болоту. Летчик из кабины слабо машет рукой и кричит что-то Сашке в ответ.

Капитан Зуров понял сразу, при первом же выстреле с материка по переправе, что сражение на болоте проиграно. Но никто никогда не посмеет упрекнуть капитана Зурова в непредусмотрительности.

— Огонь! — шепчет он растерянному Макару. А сам, припав на колено, целится по самолету у того берега и делает несколько выстрелов. Мальчик зажмуривает глаза, затаивает дыхание и тоже жмет нач спуск. Винтовка в его руках рявкнула, больно стукнула по скуле, сильно отдала в плечо…

Этим Макаркиным выстрелом и завершилась зуровская операция огневого прикрытия переправы. Командир отряда вместе с маленьким адъютантом покидают поле проигранного боя. Зурову ясно, что маневр окружения отряда выполнен искусным тактиком — пропустить без выстрела разведку и ударить по переправе, для этого нужен опыт и… редкое хладнокровие!

Зуров быстро ведет мальчика назад, к скиту. Несколько сорок, треща и переругиваясь на своем сорочьем наречии, слетают с тына крепости. Будто понимали, что люди сюда воротятся… Не все воротились, правда!..

Командир велит Макару скинуть шубейку. В углу избы свалена ветошь. Зуров роется в ней, извлекает подрясники, рясы, мятые скуфьи.

Времени мало! Командир и адъютант преображаются в монахов-богомольцев. Через плечо — нищенская сума, достаточно просторная для бумаг, консервов и браунинга!

Притворяться слепым Зуров научился давно. Это искусство спасло его в Рыбинске и на дороге из Рыбинска в Ярославль. Сейчас он воспользовался клейкой картофельной массой, остывшей в котелке. Макарка дивится: из-под вывернутых век неприятно просвечивают глазные белки… Заправский слепец!

— Слушай меня, Макар! Дело идет о нашей жизни. Запоминай: я — слепец Никодим, а ты мой поводырь Сергий. В козлихинском скиту знаем схи-игумена Савватия, ходили к нему за исцелением, теперь посланы им к святой целительнице Анастасии… Повтори! Возьми в карман эту бумагу: податели сего сбирают милостыню для престарелых священнослужителей в Ипатьевском монастыре… Еще раз все хорошенько повтори!

Встретить красную засаду у женской обители весьма мало вероятно, ибо женский скит — дальше от переправы. Можно будет отсидеться среди скитниц, обманув «целительницу», даже если она и в сговоре с красными властями. А потом выпросить лошадь и провожатую для страшной переправы. Дальше — видно будет!

Чтобы мальчик более естественно играл роль поводыря, Зуров велел ему еще и петь по-нищенски. Макар с малолетства наслушался на церковных папертях такого пения.

До цели пешего странствия — женских скитов — оставалось всего версты две. Впереди послышалось конское ржание.

— Не трусь! Иди прямо на людей и на лошадь! — шепнул Зуров. — Стоит им заметить, что ты боишься — и мы схвачены!

Стали слышны голоса нескольких мужчин. Фальшивым, но довольно громким голосом Зуров и сам затянул первый псалом Давида:

— «Блажен муж иже не грядет в совет нечестивых»…

Разговор впереди смолк. Окрик:

— Стой! Кто такие?

Слепец размашисто крестится и широко осеняет крестным знамением встречных. Макар видит трех всадников и узнает летчика из авиаэскадрильи, деревенского секретаря Мишку Жилина и пристанского матроса Клима. Никто из них и внимания не обращает на бледного поводыря, все глядят на слепца. Макар поражен, как натурально он себя держит:

— Мы — люди божии, спаси Христос! С поклонения святым местам идем, от схи-игумена Савватия к женской святой обители.

— Что там за стрельба была, в вашей стороне?