Наполеоновские войны - Чарльз Дж. Исдейл

существовании хронической узости интересов, и прежде всего сопротивления регулярным формам военной службы. В Каталонии, например, somatenes достаточно охотно сражались с французами в своих районах, но не уходили отсюда и энергично противились многочисленным попыткам установления более постоянной формы военной организации. К тому же по всей Испании серьёзной проблемой оставалось дезертирство, особенно, когда появились многочисленные партизанские отряды, дававшие не только явное убежище, но и во всех отношениях предпочтительную форму военной службы — как писал один из свидетелей, в партизанских отрядах «было больше свободы, к тому же солдат завлекали лучшая пища и меньшие обязанности»[175]. Короче говоря, представляется, что для того, чтобы заставить испанского крестьянина поднять оружие, нужно было гораздо большее, чем преданность Фердинанду или традиционному католицизму. А нужным для этого оказалось прежде всего физическое присутствие французов и впечатления об их правлении.

Вопрос об испанских партизанах очень сложен. Поскольку они были народным явлением — при этом не следует забывать, что по крайней мере некоторые из них были солдатами регулярной армии — их мотивация включала в себя преданность Фердинанду VII, ненависть к французам, религиозный пыл и страсть к отмщению. Однако, как и в Калабрии, народная война соединилась с экономическим недовольством сельского общества. Для того чтобы разжечь народное сопротивление, центральная хунта — временное правительство, которое в конце концов возникло из хаоса восстания, — в декабре 1808 г. постановила, что имущество французов и их пособников является законным трофеем. Поскольку сотрудничество имело место среди имущих классов и в городах — основной базой «офранцуженных» были гранды, чиновники и «просветители», к тому же британские наблюдатели регулярно отмечали противоречие между ненавистью деревни и молчаливым согласием городов, — война, по словам одного французского генерала, превратилась в «войну бедняков против богачей»[176]. Поэтому вряд ли стоит удивляться, что испанские власти засыпали протестами и мольбами о помощи или что французам удалось сформировать несколько отрядов городской милиции.

Во всяком случае, когда французы к середине 1812 г. постепенно эвакуировали Пиренейский полуостров, ситуация стала ещё хуже, поскольку многие прежние партизаны вместо того, чтобы преследовать французов или присоединиться к испанским армиям, просто поселились там, где они находились, и жили за счёт окружающих селян (из этого ясно, что они более или менее заметно отличались от основной массы населения, которую, хотя она и была «явно враждебна французам», изображают как «ворчащую под гнётом и тиранией, но страдающую, не прилагая усилий, чтобы устранить или ослабить то, на что они жалуются»[177]). С возникновением либерального режима в Кадисе и утверждением законодательства, подтвердившего многие социальные и политические перемены, начатые старым режимом, борьба приняла новый характер. Когда стали известны детали либеральной программы, её повсюду отвергали, — партизанский вождь, Эспоз-и-Мина (Espoz у Mina) даже, как рассказывают, приколол экземпляр конституции к дереву и казнил её оружейным залпом — и к лету 1813 г. Веллингтон и его брат Генри, в то время британский посол в Испании, обсуждали возможность «гражданской войны у нас в тылу»[178]. Катализатором этих опасений стала враждебность, спровоцированная антиклерикализмом либералов (в стране басков существенным фактором также стало их наступление на фуэрос), но фактически традиционализм, который, обычно, считается характерным признаком народного сопротивления в Испании, скрывал серьёзное социальное и экономическое негодование. Как пишет Брайан Хемнетт:

«В значительной части Восточной и Южной Испании повстанцы воевали с сеньорами — дворянами, мирянами и духовенством — так же, как и сами французы… Легитимистский дух народных движений скрывал гораздо более существенную нелигитимность… Церковь и король были символами не согласия, а сопротивления»[179].

Можно привести многочисленные данные, свидетельствующие о важности социальных и экономических вопросов в испанской войне (хотя следует подчеркнуть, что народные волнения были направлены против старого режима так же, как и против либерального реформизма). В Галисии, где напряжение, вызываемое сеньориальной системой, было очень высоким, вспышка войны последовала за всеобщим отказом платить церковную десятину. В Астурии простой слух о том, что провинциальная хунта, бывшая в этом случае очень либеральной, собирается отменить закон 1785 г., который запрещал землевладельцам выселять арендаторов с арендованной собственности, в сентябре 1808 г. спровоцировал крестьянское восстание. А из всех частей Андалусии, Валенсии и Мурсии — из Эльхе, Монтеалегре, Руте, Грасалемы, Бенаокаса, Убрике, Виллуенги — шли сообщения о деревнях, отказывающихся платить подати, причитающиеся их сеньорам, захватах земли или даже восстаниях. К тому же довольно часто случались и убийства: 2 февраля 1809 г. недовольство усиливавшейся до 1808 г. капитализацией рыболовной, текстильной и керамической промышленности привело к серьёзному бунту в городе Рибадео, кульминацией которого стало убийство ведущего местного предпринимателя Раймундо Ибаньеса. Ситуация стала столь тревожной, что для восстановления порядка Кортесы в ноябре 1813 г. санкционировали формирование полувоенных полицейских сил — предшественников беспощадной Гражданской гвардии — набираемых из людей, имевших возможность экипироваться за свой счёт.

Обратимся теперь к Португалии. И здесь сопротивление явно было связано не только с верностью династии Браганца (Bragancas). Португалия, с 1750 г. по 1777 г. находившаяся под управлением просвещённого реформатора Помбаля (Pombal), пережила период беспрецедентных сдвигов, которые оказали очень серьёзное влияние на низшие классы. Огромные массы крестьян были, например, разорены, когда Помбаль распорядился уничтожить их виноградники, чтобы сосредоточить производство в руках небольшой группы крупных землевладельцев. Точно так же поддержка, оказываемая крупным купеческим домам, оказалась гибельной для многочисленных мелких торговцев. Хотя монархия в 1777 г. избавилась от Помбаля, она не изменила его политике и фактически продолжала осыпать наградами состоятельную буржуазию, находившуюся под её покровительством. Буржуазные семейства и их союзники в чиновничьем аппарате, ещё больше увеличив свою силу, начали приобретать много земли, в частности крупные имения на юге, крестьянство тем временем продолжало страдать от самой откровенной нищеты. Между тем обиды крестьян добавились к удару, нанесённому событиями 1808 г., поскольку не пользовавшаяся никаким уважением королевская семья, бежав в Бразилию, воспринималась как бросившая своих несчастных подданных на милость французов. Поскольку к ним в открытом море присоединились 10.000 дворян, купцов, землевладельцев и чиновников, а оставшиеся по большей части откровенно сотрудничали с захватчиками, то, когда в Испании вспыхнуло восстание, здесь также последовал взрыв социального протеста, который местным состоятельным классам удалось взять под контроль, только объявив войну Наполеону. Даже после этого порядок был в лучшем случае слабым: после того как вслед за прибытием британской армии под командованием будущего герцога Веллингтона французам пришлось эвакуировать страну, по всей территории