Страницы Миллбурнского клуба, 1 - Слава Бродский

А.Г.  Ну а у русских от Бернса может застревать комок в горле?

С.Б.  Может. Но не от Бернса, а от «перевода» Маршака.

А.Г.  Наум Моисеевич, и меня, и Игоря, и Славу с разных сторон интересует одно и то же: как люди воспринимают поэзию. Понять, почему кому-то что-то нравится и кому-то не нравится, и можно ли выявить из этого какие-то закономерности. Вам кажется это бесперспективным?

Н.М.К.  Я смотрю на это дело так: почему эти стихи (я думал об этом всегда) уцелели, а эти – нет? Потому что затрагивают те струны, которые касаются существа самой жизни – и автора, и всей системы ценностей, касаются Бога. Потому что просто переживание – это не поэзия, хотя поэзия без переживаний невозможна. Но в переживании должно быть что-то такое, что касается не только этого переживания, не только этого автора. Должно быть то, что будет близко читателю и потом, через годы, через сто лет. Вот простое стихотворение:

Не любишь, не хочешь смотреть.

О, как ты красив, проклятый!

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

Мне очи застил туман,

Сливаются вещи и лица...

И только красный тюльпан,

Тюльпан у тебя в петлице.

Это же стихи о крылатости. Хотя это стихотворение и о переживаниях по поводу того, что «не любишь, не хочешь смотреть». Но главное тут – строки:

И я не могу взлететь,

А с детства была крылатой.

Эти строки касаются сути всего. На самом деле вся мировая поэзия касается крылатости. У меня еще была статья, в которой была такая фраза: «Поэзия от не-поэзии отличается, прежде всего, содержанием». Статья была направлена против попыток отделить форму от сути; форму, как нечто навязанное, как условие. А форма – это не условие, это конкретное выражение сути.

А.Г.  А как вы относитесь к таким полуэкспериментальным формам поэзии, с которыми на самом деле экспериментировали и сто лет назад, когда есть неравносложный дольник, плавающий ритм, когда в одной строке, скажем, пять ударных слогов, а в следующей, скажем, восемь ударных слогов? К ритмам, которые не являются ни одним из классических ритмов, которые мы учили в школе, – ни ямбом, ни амфибрахием и т.п.?

Н.М.К.  В поэзии в этом смысле главный закон для меня таков: не пойман – не вор. То есть, если получилось – то ты прав. А разбираться – дольник, не дольник – это вторично все. Форма такого рода должна быть оправдана своим содержанием и порождена им.

А.Г.  Наум Моисеевич, вы убедительно показали на примере стихотворения Пушкина («Я вас любил: любовь еще, быть может, / В моей душе угасла не совсем»), что метафоры и эпитеты не являются обязательными элементами хорошей поэзии. Считаете ли вы, что метафоры и эпитеты могут, тем не менее, сделать стихотворение лучше в любом смысле? Ярче, убедительнее, талантливее, более запоминающимися, раскрывающими дополнительные связи вещей и понятий?

Н.М.К.  Чем другие хорошие стихи? Я не знаю. Я же не против метафор или эпитетов. Они тоже способствуют точности выражения. Я против того, чтобы считать, что форма – это метафоры и сравнения. Нет. Само стихотворение есть форма. То, в чем нам дано содержание. А вне этого нет стихотворения, нет ничего. Я просто люблю хорошие стихи. Я за точность воплощения замысла. А какая точность, какой замысел – это все выражается через творчество, а не через искусственные требования.

И.М.  Наум Моисеевич, в вашей статье «В защиту банальных истин» есть такие слова о поэзии. Цитирую: «Поэзии в целом свойственна сложность. Но настоящие сложные стихи, по-моему, это те, из которых не удалось сделать простые при всем желании: это такие стихи, когда поэту приходилось пробиваться к поэзии сквозь толщу антипоэтических наслоений, связанных с характером его эпохи. Следы этого неизбежно остаются на стихах». Прекрасное определение. Просто хотелось бы за него поблагодарить, а не задавать вопросы. А также поблагодарить вас за нашу беседу. Спасибо.

Джулиан Лоуэнфельд – поэт, драматург, композитор и переводчик с восьми языков. Работает судебным адвокатом в Нью-Йорке. Начал изучать русский язык на втором курсе Гарвардского университета. Мировая премьера «Маленьких трагедий» А.С. Пушкина на английском языке в стихотворном переводе Джулиана Лоуэнфельда состоялась в ноябре 2009 года в Центре Искусств Михаила Барышникова в Нью-Йорке. Его книга “My Talisman, The Poetry and Life of Alexander Pushkin” (первое двуязычное издание Пушкина), куда вошли переводы стихов и биография поэта, награждена литературно-художественной премией «Петрополь» в июне 2010 года. Впервые премия была присуждена иностранцу.

Посвящается с любовью моей уникальной, удивительной «второй маме», признанному русско-американскому литературоведу Надежде Семеновне Брагинской с благодарностью за ее вдохновенную преданность, постоянную заботу, доброту, терпение и бесконечную веру, надежду и любовь.

Переводы, стихотворения, эссе

Переводы

А.С. Пушкин                                                A.S. Pushkin

В крови горит огонь желанья,            My blood is blazing with desire.

Душа тобой уязвлена,                          My stricken soul for you does pine.

Лобзай меня: твои лобзанья                               Oh, kiss me now! Your kisses’ fire

Мне слаще мирра и вина.                   Is sweeter far than myrrh and wine.

Склонись ко мне главою нежной,      Incline your head to me but softly

И да почию безмятежный,                  And tamed, I’ll linger with you calmly

Пока дохнет веселый день                   Until the cheerful light of day

И двигнется ночная тень.                    Chases the gloom of night away.

А.С. Пушкин

K  ****  

Я помню чудное мгновенье:

Передо мной явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

В томленьях грусти безнадежной,

В тревогах шумной суeты,

Звучал мне долго голос нежный

И снились милые черты.

Шли годы. Бурь порыв мятежный

Рассеял прежние мечты,

И я забыл твой голос нежный,

Твои небесные черты.

В глуши, во мраке заточенья

Тянулись тихо дни мои

Без божества, без вдохновенья,

Без слез, без жизни, без любви.

Душе настало пробужденье:

И вот опять явилась ты,

Как мимолетное виденье,

Как гений чистой красоты.

И сердце бьется в упоенье,

И для него воскресли вновь

И божество, и вдохновенье,

И жизнь, и слезы, и любовь.

А.С. Пушкин.

Я Вас любил: любовь еще, быть может,

В моей душе угасла не совсем;

Но пусть она вас больше не тревожит;

Я не хочу печалить вас ничем.

Я вас любил безмолвно, безнадежно,

То робостью, то ревностью томим;

Я вас любил так искренно, так нежно,

Как дай вам Бог любимой быть другим.

A.S. Pushkin

To ****

A wondrous moment I remember:

Before me once you did appear:

A fleeting vision you resembled

Of beauty's genius pure and clear.

By grieving languor hopeless rendered,

In fuss of noisy vanity,

Long time in me your voice rang tender

Of your dear features were my dreams.

Years passed. Rebellious storm winds sundered

And scattered hopes that used to be,

And I forgot your voice so tender,

Your features dear and heavenly.

In gloom of backwoods' isolation,

My days dragged by, a silent drudge.

Without God's spark or inspiration,

Or tears, or any life, or love.

My soul awoke in precognition

And once again you did appear,

Resembling a fleeting vision

Of beauty's genius pure and clear.

And now my heart beats in elation!

And resurrected soar above

The spark of God, and inspiration,

And life, and tears at last, and love.

A.S. Pushkin

I loved you once, and still, perhaps, love’s yearning

Within my soul has not quite burned away.

But may that nevermore you be concerning;

I would not wish you sad in any way.

My love for you was wordless, hopeless cruelly,

Wracked now by shyness, now by jealousy,

And I loved you so tenderly, so truly,

As God grant by another you may be.

А.С. Пушкин

Поэт

Пока не требует поэта

К священной жертве Аполлон,

В заботах суетного света

Он малодушно погружен;

Молчит его святая лира;

Душа вкушает хладный сон,

И меж детей ничтожных мира,

Быть может, всех ничтожней он.

Но лишь божественный глагол

До слуха чуткого коснется,

Душа поэта встрепенется,

Как пробудившийся орел.

Тоскует он в забавах мира,

Людской чуждается молвы,

К ногам народного кумира

Не клонит гордой головы;

Бежит он, дикий и суровый,

И звуков и смятенья полн,

На берега пустынных волн,

В широкошумные дубровы…

А.С. Пушкин

Отцы пустынники и жены непорочны,

Чтоб сердцем возлетать во области заочны,

Чтоб укреплять его средь дольних бурь и битв,

Сложили множество божественных молитв;

Но ни одна из них меня не умиляет,

Как та, которую священник повторяет

Во дни печальные Великого поста;

Всех чаще мне она приходит на уста

И падшего крепит неведомою силой: