Траурный кортеж - Василий Доконт

— Опять пустоголовый, сир!

— Я вижу, сэр Эрин. Но Сова не замолкла — значит, есть ещё, как минимум, один. Следующий!

Тело погибшего накрыли куском полотна, а знаменосец отступил от него на два шага в сторону.

— Следующий! — повторил король, и в голосе его зазвучали нотки гнева. - Следующий!

Пятый барон шёл ещё медленнее первого, и глаза его были, против ожидания, прикованы не к Знамени, к которому он шёл, а к накрытому полотном телу. Цветом лицо барона почти не отличалось от серого затоптанного снега под его ногами. У Знамени он оступился и упал — на оба колена. Стараясь удержаться хотя бы в этом положении, барон ухватился за древко, и Знаменем накрыло его с головой.

Горожане затаили дыхание, и вздох облегчения пронёсся над толпой, когда барон счастливо выпутался из закутавшей его ткани, живой и невредимый.

В кольце дворцовых стражей из семи баронов осталось двое, и ни один не захотел идти к неумолкающей Сове. Наступил момент, которого король не желал, и которого опасался.

«— Вас проверяют, сир!»

«— Что ты имеешь в виду, Капа?»

«— Хозяин пустоголовых хочет знать, как далеко Вы можете зайти: решитесь казнить оставшихся или нет. Проверка на вшивость, сир».

«— Думаешь?»

«— А чего тут думать, сир! Какая разница пустоголовому, как умереть? Хозяин уже знает, что Сова не пропустит его агента, а что сделает король — он будет скоро знать».

«— Ты права, у меня нет выбора. Настала очередь испытания для короля».

Не вставая с трона, Василий обратился к двум оставшимся пленникам:

— Вы видели, что мимо Совы пройти можно. Но не мимо этой виселицы. Последний раз предлагаю вам Сову.

Оба барона ответили:

— Нет!

— Нет!

— Что ж, да будет так! Вешайте!

Палачи вывели из круга дворцовых стражей одного из баронов и связали ему за спиной руки. Через пару минут он, суча ногами, уже болтался в петле. И, едва закончилась агония повешенного, умолкла Сова. От наступившей вдруг тишины зазвенело в ушах.

«— Пустоголовый, сир, последний пустоголовый. Оставшийся — нормальный человек».

— Вы не передумали, барон? Судя по всему, вы Разрушителю не слуга.

— Я никому не слуга. Тем более — королям неизвестного мне рода-племени, присвоившим себе право вешать без суда высшую знать королевства.

— Я предлагал вам самый неподкупный суд — суд Совы. Вы отказались. Вы — враг, барон, и враг нераскаявшийся. Каждый час вашей жизни — лишние проблемы для Скиронара. Что заслужили, то и получаете. Палачи, вешайте!

— Я, барон Блавик-северный, проклинаю тебя, незваный король. Да будет… — палач выбил скамью из-под ног барона, и конец проклятья не был произнесен.

Казнь завершилась. Горожане стали расходиться, всё так же молча, как обычно вели себя в присутствии Василия, и королю не было ясно, одобряют жители Скироны его действия или — нет. Ладно, время покажет.

— Пора нам во дворец, господа, готовиться к вечернему приёму. Трудный сегодня выдался день… — король был по-прежнему грустен, и дальнейшие его слова приоткрыли причину этой грусти: — Жаль, что этот смелый человек погиб так глупо… Вот и не стало в Скиронаре больше Блавиков, ни южных, ни северных…

— Один остался, Ваше Величество, — Крейн поспешил рассказать Василию о своей проделке с пограничником. — Он — не из их семей, и вообще не дворянин. Как бы сгоряча его не обидели…

— Надеюсь, что он не связан с заговорщиками. Готам, проверьте, что он из себя представляет, этот лейтенант Блавик… Да, Астар, на сегодняшнем приёме я хотел бы видеть того, кто изображал короля на кургане в день битвы. Познакомьте нас, Астар…

«— Сир, Вы знаете, что такое королевский приём?»

«— Ну, откуда мне знать — не проводил ещё. Но представление имею: соберутся вместе пронафталиненные старички и старушки, на которых постоянно натыкаешься во всех уголках этого дворца, и будут рассказывать друг другу, как хороша королевская власть, а королю сообщат, какой он хороший король. И выразят желание выполнить любой каприз короля, если не развалятся по дороге. И каждому из них король должен будет уделить внимание, а то кольнут где-нибудь в закоулке вязальной спицей или подсыпят в сахарницу толчёного стекла. А то еще, какую пакость придумают… Была б моя воля, я бы эти приёмы запретил навсегда».

«— Оно, конечно, не совсем так, но суть Вы уловили верно, сир. Вот только правление короля будет недолгим, если придворные привыкнут жить без общения с королём, хоть бы и на приёмах».

«— Я понимаю — я же не против приёма. Обидно только тратить на него время, которого и так нет. И делать вид, что я страшно рад их всех видеть…»

«— Кажется, Ваш выход, сир. Ни пуха Вам, ни пера».

«— К чёрту, Капа, к чёрту!»

— Его Величество король Василий Первый! — по сигналу Астара распахнулись двойные двери, и король оказался в заполненном всяким народом зале. Пестрота костюмов из дорогих и ярких тканей («В глазах рябит, сир»). Сияние драгоценных украшений и надраенных до зеркального блеска парадных лат («А я сверкаю ярче, сир!»). Привычная уже в его, Василия, присутствии, тишина («Тише едешь — дальше будешь»). Красная ковровая дорожка, ведущая через людскую массу к трону («Как на партийном съезде КПСС, сир!»). У трона — караул: раттанарцы и дворцовые стражи.

— Рад видеть вас, дамы и господа. Благодарю, что откликнулись на моё приглашение, — король пошёл к трону, вежливо наклоняя голову в ответ на поклоны и реверансы гостей.

«— До чего же огромен этот тронный зал, Капа! Ни конца ему не видно, ни края…»

«— Это у Вас из-за отсутствия опыта, сир, или с перепугу. Обвыкнете, сир, век воли не видать, обвыкнете. Вот Вам и трон — глядите, как быстро дошли».

Василий поднялся на возвышение к трону и, оглядевшись, почувствовал дурноту: у его ног колыхалось море человеческих лиц. И куда не повернись — глаза, глаза, глаза. Глаза ждущие и глаза вопрошающие. Глаза любопытные и глаза равнодушные. Глаза старческие, слезящиеся. Глаза молодые, весёлые. Глаза мужские, строгие. Глаза женские, обещающие. Впервые за эти несколько соргонских дней король оказался перед людьми, которых ему не надо было ни в чём убеждать, или куда-нибудь вести, или заражать своим примером. И он вдруг опешил и забыл, что ему делать дальше. Когда растерянность короля была уже почти заметной, ему на помощь пришла Капа:

«— Вы, сир, на тронном возвышении, как Ленин на броневичке. Не желаете ли отпустить в народ пару тезисов? А то я могу Вам поспособствовать на предмет замечательных идей…»

«— Что же я им скажу?»

«— Что-нибудь очень содержательное, вроде простенького: «Мы строили, строили, и, наконец, построили!» Или посложнее: «С точки зрения банальной эрудиции данный индивидуум не может игнорировать концепции парадоксальных эмоций». Ну, не мне же Вас учить, сир!»