Stories, или Истории, которые мы можем рассказать - Тони Парсонс

Скип подумал об этом.

— О'кей, понял, приятель. Дэг и Мисти. Прикол.

— Я считал его своим другом, — Терри пытался посмеяться, но смешок застрял где-то на полпути в его горле. — В Берлине…

— Он тебе не друг, приятель. — Скип внезапно был полон чувств, — Дэг тебе не друг. Не важно, как классно вы ладили, когда были на гастролях. Дэг — рок-звезда, приятель. Ты можешь знать его двадцать лет, но он все еще не будет твоим другом. Не будет настоящим другом. Как Рэй и Леон. Или даже Билли. Потому что ты напишешь о Дэге один крохотусенький мало-мальский, но плохонький отзыв, и тебя вышвырнут с треском, приятель, и уже никогда не примут обратно в свой круг. Эти ребята могут быть тебе товарищами — особенно ребята твоего возраста, которые начинают одновременно с тобой. Гораздо сложнее задружиться с кем-то вроде такого истертого калача, как Дэг, но ты все же можешь быть ему товарищем. Лучше заводить товарищей среди ребят твоего возраста, потому что, когда все меняется и вместо ничем не омраченной любви к музыке на первый план выходят другие вещи — эго, лимузины и минеты в подарок от стройных моделей, в твоей памяти все еще остается то время, когда вы только начинали и все, чего вам хотелось, это поговорить о музыке и познакомиться с девушками, и вы не могли даже попасть в какой-то гребаный «Спикизи». Но раньше или позже тебе придется решать, приятель, журналист ты или просто один из фанатов, который умеет печатать.

В голосе Скипа проявились горькие нотки, и Терри вспомнил о посвященном ему файле, который обнаружил в фотобиблиотеке. В библиотеке хранились фотографии всех журналистов «Газеты» — в большинстве своем те самые крохотные изображения, которые размещали на странице над их очерками, но для снимков Скипа Джонса был выделен целый файл. Терри часто разглядывал эти фотографии по ночам, когда оставался один в заброшенной редакции. Скип был причиной, по которой он здесь оказался, Скип жил жизнью, о которой Терри мог только мечтать в ту пору, когда был помешанным на музыке подростком, работал на заводе и каждую среду с утра пораньше мчался со своими восемнадцатью пенсами за свежим номером «Газеты».

Фотографии Скипа. Скип с Кейтом Ричардсом на солнечной вилле в Южной Франции. Скип с Игги Попом в полуразрушенном гостиничном номере в Детройте. Скип с Дэгом Вудом при тусклом освещении гримерки клуба «Раундхаус». А сегодня Скип Джонс был здесь. Друг многих знаменитостей, лучший музыкальный журналист своего поколения, да и всех поколений, — он убивал время в каморке с проигрывателем. Ему было негде приткнуться, некуда положить свою гениальную голову, все его знаменитые друзья уже ушли. Канули в Лету. Скип вдруг усмехнулся себе под нос, словно все это в конечном счете было всего лишь шуткой.

— Прикол. Старина Дэг не меняется. Пытался трахнуть твою девушку?

— Ну, я думаю, что он, возможно, уже это сделал, — сказал Терри. Улыбка сползла с его лица, а силы покинули его при мысли о том, как исполинский шланг достают из кожаных штанов, разматывают и направляют на Мисти. — И не один раз.

— Я бы на твоем месте не был так уверен, — улыбнулся Скип, отставив сигарету и засунув руку в карман, — Никогда не знаешь наверняка, что сделает Дэг, накачает, отбросит в сторону или просто заснет, — Улыбка внезапно исчезла с его лица. — Но нужно быть реалистом, приятель. У этой крошки, возможно, только что был лучший секс в ее жизни.

Терри упал духом на двадцать этажей вниз. Лучший секс в ее жизни? Как же ему с этим тягаться?

Скип посмотрел Терри прямо в глаза. Это продолжалось всего лишь какие-то доли секунды, но Терри не мог ошибиться. Он не надумал этого. Скип Джонс действительно посмотрел ему в глаза.

— Вопрос в том, — сказал Скип, — что ты собираешься с этим делать?

Терри переступил с ноги на ногу.

— Ну, не знаю. А что я могу сделать?

Скип вытащил из кармана груду таблеток и начал копаться в них. Затем протянул руку Терри. В его ладони лежал десяток разноцветных капсул.

— Передай это Дэгу. И привет от меня.

Терри уставился на капсулы.

— Что это?

— Ты передай это Дэгу, и ему придется потерпеть, прежде чем он сможет снова трахнуть твою девушку. Или чью-то еще.

— Бывшую девушку, — нахмурился Терри. — Она больше мне не девушка. Ты шутишь? Она для меня ничто!

Но он все же взял таблетки и положил их в карман своего старого мохерового пиджака. Как будто, несмотря ни на что, Мисти все еще что-то для него значила.

Леону снился Бэмби.

Странно, он всегда думал, что весь мир считал мультфильм про маленького олененка самым слащавым проектом Уолта Диснея. На его взгляд, кино про Бэмби было настоящим ужастиком.

Его отвели на «Бэмби» в кинотеатр «Свисс коттедж Одеон», когда ему было пять лет. Мультфильм произвел на него такое травматическое впечатление, что маме пришлось вывести его из зала, дрожащего и заплаканного, еще задолго до того, как пошли титры.

Как могли другие мальчики и девочки так спокойно сидеть, и смотреть, и есть свое мороженое? «Бэмби» был мультфильмом, в котором ребенок теряет свою маму, где мир пожирает пламя, — именно это снилось Леону, и он метался, и ворочался, и потел внутри своего спального мешка, — явственно ощущая весь ужас того момента, когда святыня осквернена.

Леон проснулся, задыхаясь, уже полусидя, и вдруг осознал, что все это — явь. Они наконец пришли. Судебные приставы вышибали входную дверь, окна обваливались, мужчины кричали, женщины визжали, а младенец плакал. Люди вступили в лес.

Руби все еще спала рядом с ним, обнимая его за талию своей худенькой ручкой. Леон потряс ее за плечи, расстегнул мешок и вскочил на ноги. Под его голыми ступнями доски пола казались грубее наждачной бумаги. Он принялся натягивать одежду. Двое любовников, которые спали в этой комнате, уже наполовину оделись и запихивали свое скудное имущество в рюкзаки. Снаружи все еще было темно, но комната была ярко освещена — светом луны и фар не менее десятка автомобилей.

— Вставай! — позвал Леон и пригнулся, когда в окно влетела добрая половина кирпича. На улице раздавались голоса. Люди выкрикивали что-то о бомжах, морально готовились к драке, нагнетали обстановку. — Они идут.

Но они не собирались никуда идти.

Все было гораздо хуже.

С низу доносился звук гвоздей, забиваемых в доски. Голоса изнутри срывались на крик. Сыпались проклятия и угрозы, испуганные возгласы. Леон подошел к окну и увидел, как дородные фигуры подтаскивают к дому широченные доски.

— Сволочи! Они нас запечатать хотят!

Леон предвидел, что однажды сюда наедут судебные приставы, но ему всегда казалось, что их вышвырнут на улицу. Он не раз воображал себе последнюю битву за здание — достославную осаду, воображал, как плечом к плечу с ветеранами парижских баррикад сойдется в рукопашной с наемными головорезами и парнями в синей форме. Борьба за каждый клочок помещения, битва за Сталинград. А теперь его поставили перед выбором — остаться внутри заколоченного здания и ждать, пока землевладелец сочтет достаточным срок заключения, или делать отсюда ноги. Если бы он был один, все было бы по-другому. Но он не хотел, чтобы что-то плохое случилось с Руби.

Леон взял ее за руку, и они устремились к выходу из спальной комнаты, на ходу натягивая одежду. Когда они подбежали к лестнице, Леон внезапно заметил ее бледные длинные ноги в пятне лунного света, и у него перехватило дыхание. Он остановил ее и дал ей возможность спокойно надеть платье. Он даже застегнул молнию на платье, на мгновение задержав пальцы на ее лопатках. Его руки дрожали. Руби ободряюще похлопала его по плечу и улыбнулась.

С нижнего этажа доносились звуки драки и дробовые удары молотков. Многие из окон нижнего этажа были уже заколочены, и узкие полоски света автомобильных фар проникали сквозь щели в древесине. Но входная дверь оставалась наполовину открытой — борьба за нее была в самом разгаре. Леон с Руби помчались в противоположном направлении, к задней части дома, где еще только начали заколачивать дверь на кухню.

Выругавшись, Леон бросился на дверь плечом, деревянная планка отлетела, задев пристава по лицу. Они выскочили в сад и в ночь, запнувшись на ходу о ступеньку. За ними неслись звуки ругани, что-то тяжелое швырнули им вслед, по-видимому молоток, но он просвистел мимо и упал в траву. За ними никто не гнался, но Леон тащил Руби за собой, помогая ей перелезать через заборы. И только когда позади остался добрый десяток садовых участков, они остановились и, обессиленные, растянулись на постриженном газоне рядом с декоративным прудом и статуей с рыбацким багром в руках. В отдалении все еще слышались голоса, удары молотка и звуки борьбы. Леон содрогнулся. Все бы ничего, когда ты молод и один. Но что дальше? Что будет, когда ты кого-то найдешь?

— Прости, — сказал он. — Я не знал, что они придут этой ночью.