Stories, или Истории, которые мы можем рассказать - Тони Парсонс

Ее заливистый смех задел его за живое.

— И что же мы будем делать? — поинтересовалась она, и прежняя жесткость вернулась в голос. — Жить с твоими родителями?

Рэй пожал плечами. Он об этом как-то не подумал.

— Ну, снимем квартиру. Комнату. — Комнату? Что — как ночлежку? — Она порылась в столике у кровати, затем чиркнула спичкой и зажгла сигарету. — Есть идеи?

Рэй схватился за ботинки. Истинная правда. У него не было работы, у него не было квартиры, и у него не было идей.

— Нет, наверно, нет.

Но эта мысль не давала ему покоя — как здорово было бы проводить с ней каждую ночь. Да, она была замужем. Но она не любила мужа! И он ее не любил. Если бы у него была хоть капля любви в душе, разве смог бы он подарить ей вибратор на день рождения? Так что же ее здесь держит? Только все эти… вещи? Это и есть то, что сопутствует взрослению? Ты вырабатываешь эту отчаянную потребность в вещах? Но Рэй промолчал — миссис Браун и так была слишком зла на него за то, что он уходит.

Он сел на кровать и принялся натягивать свои ковбойские сапоги. Кровать раскачивалась под ним. Вздохнув, миссис Браун снова попробовала сесть, обнажив свою маленькую упругую грудь, а затем вдруг раздался еле слышный звонок, и телефон оказался у нее на коленях, и она набирала номер, который знала наизусть. И внезапно Рэй страшно на нее разозлился. За то, что она не хотела жить с ним. За то, что ей нужны были все эти гребаные вещи. За то, что она схватилась за телефон, не успел он выйти за порог спальни.

— Это я, — сказала она голосом, которым обычно разговаривала с ним. Рэй наблюдал за ней. Его лицо превратилось в каменную маску. Он просто ушел в себя — вот что он сделал. Люди его возраста часто срываются или становятся неуправляемы. Но только не он. Ему было гораздо легче вообще ничего не показывать.

— Нет, не знаю — я не ношу часов, — засмеялась она в трубку, бросив взгляд на Рэя и поспешно отводя глаза. — Что? Ничего, в самом деле, ничего особенного. — Рэй направился к двери спальни, ощущая на себе ее взгляд. Он не позволит себе расплакаться прямо перед ней, — Почему бы тебе не заехать? Да — сейчас. — Смех в темноте. — Давай же, ты знаешь, что хочешь этого…

В дверном проеме Рэй обернулся и посмотрел на нее, а затем поднес руку к губам и уронил ее — маленький прощальный жест. Его пальцы были все еще липкими. Он все еще ощущал на них ее аромат.

— Да, хм, ну что ж, — говорила она, — чего ж еще ждать от таких, как она?

Рэй вышел из дома, неслышно прикрыв за собой входную дверь. Поэтому не видел, как резко изменилось выражение ее лица.

— Послушай, — сказала в трубку миссис Браун, когда убедилась в том, что Рэй ушел. — Я тебе вот что скажу, я позвоню тебе на следующей неделе, ладно? Уже поздно. Вот что я скажу. Думаю, сейчас я лучше просто посплю.

Он стоял у дороги на Лондон и интенсивно голосовал приближающемуся грузовику. Грузовик даже не замедлил хода.

Вскоре рядом притормозил полицейский автомобиль, и два копа осмотрели его с ног до головы, с ухмылкой — ха-ха, всего лишь безобидный хиппи, опоздавший на последнюю электричку, — а затем уехали. Потом наступила полная тишина, только туман стоял над рекой, и все спали в своих кроватях, а он изучал небосклон в поисках первого предрассветного луча.

И в этот момент к нему подкатил спортивный автомобиль.

Желтый «лотус элан». Она распахнула дверь.

— Мне все равно спать не хочется.

Рэй никогда прежде не видел ее смущенной. Он улыбался ей так широко, что у него сводило скулы.

Она выжала педаль газа, и они рванули прочь, из пригорода к центру. А когда под колесами автомобиля замелькала пустынная автострада, ведущая к городу, миссис Браун опустила стекло и выбросила из окна пакет с лейблом «Арлекин рекордз».

Рэю и не нужно было спрашивать, что в нем. Он знал, что это подарок ко дню рождения.

Комнатка, в которой жил Терри, была совсем мала.

Матрас, придвинутый к окну, под которым пролегали железнодорожные пути и ходили поезда, электрический обогреватель и пластинки, разбросанные повсюду, а на стене — классический постер из фильма «Кулак дракона» с изображением Брюса Ли, обнаженного до пояса и сжимающего в кулаке нунчаки. Все в нем было совершенно, даже следы от когтей на лице и торсе.

Сосед сверху слушал «Моторхед» на полной громкости — он всегда это делал, когда его девушка уезжала погостить к маме. Ковер был усеян пятнами в память о сотне постояльцев. В одном углу лежала груда белых махровых халатов с разными надписями — «Глазго Хилтон», «Ньюкасл холидэй инн», «Лидс Драгонара». И повсюду были раскиданы вещи Мисти — платья, кипы книг о фотографии, мотки пленки и контактные линзы, вторая пара ботинок. Жилище, не тронутое уютом.

Но Грейс была рокершей. Она гуляла в рваных лосинах по Нижнему Ист-Сайду[16] и могла показать средний палец любому пропитому бродяге с Бауэри[17], осмелившемуся сделать замечание в ее адрес. Она привыкла к грязи. Терри стянул с нее юбку через голову, их языки сплетались в поцелуе, его лихорадочные руки пытались успеть везде сразу.

— У тебя есть дурь? — вдруг спросила она.

Терри кивнул, нашел бритву и зеркальце и высыпал на него свою заначку. Грейс сидела на кровати скрестив ноги, и ему приходилось заставлять себя не смотреть в ее сторону, чтобы сконцентрироваться на нарезании дорожек. В предвкушении сердце колотилось у него в груди. Его отделяло всего лишь несколько минут от самого незабываемого траха в своей жизни. Грейс легла. Лезвием бритвы Терри лихорадочно разделил амфетамин на четыре дорожки.

Неоспоримым достоинством этой комнатки было то, что ее окутывал полумрак. Помещение освещала одна-единственная лампочка в сорок ватт, без абажура, огненно-красное свечение от электрического калорифера и китайские фонарики, которые Мисти развесила над кроватью, когда переехала к нему. Он их так и не снял. Эта хибарка в Крауч-Энд обходилась Терри всего лишь в шесть фунтов в неделю; он снял ее у какого-то грека, который сообщил ему, что переезжает в Мельбурн, так как «с Англией покончено»; но эти китайские фонарики создавали в ней какую-то неповторимую, совершенно особенную атмосферу — атмосферу дома. А может, все дело было в том, что это Мисти их повесила.

Терри нашел красно-белую пластмассовую соломинку и втянул носом две дорожки из четырех. Грейс села на кровати, потянувшись за зеркалом, и Терри прижался ртом к ее рту, а потом пошел по коридору в направлении ванной комнаты. Ему хотелось ополоснуть лицо холодной водой.

Он был возбужден и очень нервничал. Ему хотелось, чтобы все прошло гладко. Он вспомнил о бойфренде Грейс, вокалисте ее группы. Они что, втихаря изменяли друг другу? Или у них была какая-то договоренность? Между мужчинами и женщинами существовало гораздо больше недоговоренностей, чем Терри себе представлял. И станет ли Грейс после сегодняшней ночи его девушкой? Вот тогда Мисти увидит! Они все увидят! Грейс Фери — его девушка! Ее хотели все как один! Барабанная дробь в грудной клетке участилась, и алчный внутренний голосок напомнил Терри: «Скоро эта Грейс будет твоей». Он ополоснул лицо водой и улыбнулся своему отражению в зеркале ванной комнаты. Терри был готов к приключению, которое ему не забыть никогда.

Когда он вернулся в комнату, Грейс уже ждала его. Она лежала в позе, предназначенной для того, чтобы разжечь в нем страсть, — позе, которую Терри наверняка бы предпочел всем остальным, если бы ему приходилось выбирать. На краешке кровати, без одежды, со скрещенными ногами, откинувшись назад. Но его внимание привлекло нечто другое, и кровь застыла у него в жилах. Она кололась.

Грейс не втягивала дорожки порошка через нос, как он того ожидал. Она приготовила свои инструменты — иглу и ремень, который туго затянула на предплечье, и, когда Терри вошел в комнату, надеясь увидеть мужскую фантазию во плоти, девушка мечты прощупывала вену. Словно предвкушая проникновение, Грейс вздохнула, а затем игла вошла в вену, а измельченный амфетамин быстро проник в кровь.

Она предложила ему ширнуться вместе, разделить с ней иглу, но Терри вежливо отказался — так, как отказываются от добавочной порции «имбирного ореха» к чаю. Ошеломленный, он наблюдал за тем, как девушка корчится от удовольствия — выгибая спину, жмурясь и вздыхая с каким-то эйфорическим неверием, — и готов был поспорить, что удовольствие, которое она испытывала сейчас, было гораздо большим, чем мог предложить ей он.

После этого Терри ничего уже не хотелось — ни наркотиков, ни девушки. И меньше всего ему хотелось принимать участие в действе, происходившем на его глазах. Иглы пугали его до смерти. Но Терри был еще очень молод, а останавливаться было уже слишком поздно, к тому же как он мог не хотеть девушку, которую хотели все!