Stories, или Истории, которые мы можем рассказать - Тони Парсонс

— Эй, ты прав, что занял твердую позицию. Если тебе все равно в… сколько тебе сейчас? Двадцать? Так вот, если тебе все равно в двадцать — тогда тебе всегда будет все равно. Классно, печатать эти отрывки и очерки в «Газете». Черт, приятель, нацизм — это полная дрянь.

Леон вспомнил искаженные ненавистью лица в Левишэме. Всецелая, всепоглощающая ненависть, обращенная на них. Презрительные зиг-хайли и нацистские салюты. Кем был ее отец?

— Но эти отрывки всегда будут крохотными, — продолжал Скип. — Если бы наша газета была какой-нибудь «Дейли уоркер», тогда ни один кретин не стал бы ее покупать, никто не размещал бы в ней рекламу, и тебе, как последнему идиоту, пришлось бы продавать ее на углах улиц и за воротами фабрик. И, честно говоря, мало какой дебил ее бы купил. — Скип протер глаза, провел пальцами по своим сальным волосам в стиле Кейта Ричардса.

— Музыка существует не для того, чтобы спасти мир, — сказал Скип, и эти слова пронзили Леона насквозь, как удар молнии. — Она существует для того, чтобы спасти твою жизнь.

Скип улыбнулся. Он выглядел очень уставшим, но дрожь в его руках утихла. Леон внезапно осознал, что ему нужно срочно начинать писать, чтобы закончить прежде, чем все остальные начнут стекаться в офис. Но ему нравилось общаться со Скипом. И несмотря на то, что он все еще был озадачен тем, чего ожидать от музыки и мира в целом, после этого разговора его самочувствие значительно улучшилось.

Но утро быстро вступало в свои права, поэтому Леон сказал Скипу: «Увидимся», прошел к своему столу, засунул лист бумаги А4 в красную печатную машинку «Валентайн» и уставился на чистый лист. А затем начал размышлять.

В Лени и «Рифенштальз» его многое раздражало — их заигрывание с фашистской символикой, их чванливая манера держать себя на сцене, их незатейливые композиции в три аккорда, позиционируемые как нечто грандиозное. Но сильнее всего его бесило их снисходительное самодовольство. Если вы знаете, что Лени Рифеншталь поставила фильм «Триумф воли», это кошмарное воспевание нацистской Германии, то можете присоединиться к их славной компании. Леон застучал по клавишам.

«Слышали когда-нибудь о „Триумфе воли“, дорогие читатели! Когда Лени и „Рифенштальз“ играли в „Рыжей корове“ дождливым вечером вторника, это было триумфом онанистов».

Не слишком остроумно, но достаточно оскорбительно. Солнце поднималось все выше над горизонтом, проникая сквозь венецианские занавески и затемненные стекла. И Леон щурился на свет, внезапно ощутив острую нехватку сна. Он залил в себя обжигающий черный кофе из автомата и не прекращал вбивать слова, пока не набралось 500 обличительных слов. Затем встал, расправил ноющие конечности и положил написанное на стол Кевину Уайту.

На пути к лифтам он заглянул в комнату для прослушиваний через стекло в двери. Скип Джонс сидел с отвернутым от двери лицом, опустив голову на стол, в окружении окурков и виниловых пластинок.

Он, по-видимому, спал, поэтому Леон не стал прощаться.

Рэй вышел из парка и побрел на восток по Оксфорд-стрит. Солнце резало ему глаза — оно поднималось прямо перед ним, выходя из-за убогого бетонного остова Сентер-Пойнт[21]. Разбитые стекла хрустели у него под ногами, словно осколки льда.

День уже начался, но армии ночи все еще не покинули улицы — возвращались домой отставшие с прошлого вечера и заспанные рабочие с ночной смены, деля усеянные мусором улицы с первыми пассажирами дня. Рэй ускорил шаг, ему хотелось освободить свой стол еще до того, как начнется рабочий день. Боль от того, что он так и не нашел Джона Леннона, смешалась с болью из-за женщины, которая не могла оставить мужа. Его сердце ощущало себя куском дерьма, вышвырнутым на улицу, но Рэй не мог сказать наверняка, что ранило его сильнее. Если бы только он мог быть с ней. Если бы только он мог выследить Джона. Если бы ему удалось исправить хотя бы что-то одно.

Но было уже слишком поздно. Ночь осталась позади, и ему ничего не оставалось, кроме как забрать несколько сувениров, накопившихся за три года работы в «Газете», — рекламная футболка Эммилу Харрис, кассета на девяносто минут с записанным на ней интервью с Джексоном Брауни и портретное фото, на котором Мисти запечатлела смущенно улыбающегося Рэя вместе с Джеймсом Тейлором, — и убраться прежде, чем возникнет необходимость прощаться. Вот что окончательно разбило бы ему сердце. Необходимость прощаться с Терри, и Леоном, и прежней жизнью. Никаких прощаний, подумал он. Просто уйду, и все.

Солнце временно скрылось за крышами универмагов на Оксфорд-стрит, и внезапно Рэй смог отчетливо видеть происходящее на улице. Впереди него какие-то возбужденные парни с выбритыми головами сбились в кучку и пихали друг друга. Они были одеты в последнем стиле ренессанс — слишком коротко остриженные волосы, дизайнерские рубашки от Бена Шермана, тонкие напульсники белого цвета, белые штаны и отполированные ботинки «Доктор Мартенс». Таких в городе становилось все больше — новое поколение скинхедов, которые не собирались облачаться в футболки от Вивьен Вествуд и обтягивающие штаны. Рэй свернул с дороги, намереваясь обойти их стороной.

Он видел, что прямо на развеселых пацанов идет подросток азиатской внешности, в очках и с пластиковым пакетом «Адидас». Раздалось несколько шутливых приветствий, кто-то запел «Ох, доктор, я в беде», а затем они внезапно выхватили у азиата пакет и начали швырять его друг другу. Подросток играл чижа между ними, а им не составляло никакого труда не подпускать его к пакету. В лучах солнца на их пальцах сверкали кольца-печатки.

Должно быть, пакет был открыт, потому что следующее, что увидел Рэй, — это скудные принадлежности ребенка, рассыпанные по грязному тротуару. Пара бутербродов в фольге, термос, книжка под названием «Программирование для начинающих». Ребенок опустился на четвереньки, подбирая вещи, а скины — устав от игры — швырнули его сумку на середину дороги и принялись вместо этого футболить завернутые в фольгу бутерброды.

— Они думают, все позади! — выкрикнул один из них, пнув бутерброд так сильно, что фольга порвалась и ломтики белого хлеба, сыра и кетчупа разлетелись в разные стороны. — Но все только начинается!

Пацаны были явно в хорошем расположении духа, они строили из себя футбольных комментаторов и изображали Питера Селлерса. Но их настроение изменилось, когда Рэй перешел на их сторону дороги. Он просто не мог сдержаться. Подобрав «Программирование для начинающих», с отпечатком подошвы на обложке, он вернул книгу подростку. Эти развеселые скины — как же Рэй их ненавидел!

— Почему бы вам не оставить его в покое? — потребовал он.

Как по команде, парни набросились на него, вне себя от бешенства. Они беспорядочно махали кулаками, отвешивали пинки — и их безумные удары, казалось, лишь слегка задевали его или вообще не достигали цели. Сначала ему даже не было больно. Но потом один из парней захватил его рукой за шею, и Рэю в нос ударил резкий запах пота и крема после бритья, похоже. «Хай карате». Краем глаза он заметил, как азиатский подросток успел поднять с асфальта свою сумку за несколько секунд до того, как мимо проехал гигантский красный автобус под номером 73.

Подросток убежал прочь, а Рэй плашмя лежал на спине. Озверевшие парни пинали его носками ботинок по ребрам и голове, теперь попадая точно в цель, причиняя невыносимую боль, и он корчился на тротуаре, ловя ртом воздух, прикрыв руками глаза и яйца. И внезапно скины отступили, так же резко, как и налетели на него вначале.

Когда Рэй поднял глаза, он увидел Терри. Тот с разворота лягнул одного из парней прямо в диафрагму, оставив грязный отпечаток на бело-голубой льняной рубашке от Бена Шермана. На Терри набросилось трое, но он заехал одному по морде правой и, продолжая вращаться, вмазал другому по почкам. А затем скины побежали, на бегу выкрикивая угрозы и ругательства, предупреждая Терри, что их братцы убьют его, и Рэй увидел, что это просто ничтожества, трусливые и озлобленные шестнадцатилетние мальки, вшивые забияки, которые делали ноги, стоило только кому-то дать им достойный отпор.

Рэй был просто потрясен. Он все еще удивленно качал головой, когда Терри помог ему подняться на ноги.

— Кто тебя, черт побери, научил?..

Слова застряли у него в горле, когда Терри принял позу своего героя, позу боксера на ринге. Его ноги были широко расставлены, левая впереди, но руки — расслаблены, а не сжаты в кулаки. Уголком глаза Терри наблюдал за удирающими скинхедами, медленно покачивая головой из стороны в сторону — словно змея, или так, будто у него был нервный тик средней степени тяжести. И, не успев договорить фразы. Рэй уже знал ответ на свой вопрос.

Брюс Ли.

Брюс Ли научил Терри.

Терри пришел не один. С ним был «форд капри».